спаси, но не сохраняй

Часть 6

И это только первый день. Эта фраза повторяется у Антона в голове, кажется, уже раз сотый. Он стоит, упираясь ладонями в кафель по обе стороны от раковины, и сверлит взглядом свое отражение. Даже сейчас, когда, казалось бы, он наедине сам с собой, он не может выпустить эмоции и дать уставшему организму передохнуть. Дрожь идет откуда-то изнутри, видимо, оттуда, где его плотина терпит бедствие, идя трещинами и отбрасывая осколки, и чувства рвутся вперед, перекрывая кислород и заполняя грудную клетку. У Антона давно такого не было. Возможно, даже никогда. А это слово — «никогда» — страшное. Дикое, непонятное, неизведанное, сводящее судорогами и сковывающее незримыми веревками, что врезаются в кожу и рвут ее до мяса. У Антона кровоточит душа дыханием Арсения, и он никак не может подобрать средство, чтобы залечить раны. Он смотрит в зеркало, а видит темные омуты голубых глаз. Он смотрит в зеркало, а видит приоткрытые губы. Он смотрит в зеркало, а видит подтянутое тело слишком близко от своего. Арсения слишком много. Его шепот назойливыми мухами вьется в голове, его дыхание посылает мурашки по коже и холодит сознание, его пытливый взгляд что-то протыкает внутри, и Антон тает, как шарик. Он все еще ощущает прикосновение мягких штанов Арсения к его ноге, обтянутой джинсами, и жар настолько силен, что Антон с трудом сдерживается от того, чтобы не наклониться и не проверить — нет ли дырки или ожога. Потому что его в сознании — определенно дыра. Арсений просверлил ее своими черными галактиками, внедрившись куда-то в мозг и пустив там корни. А топора у Антона нет, а сил не хватит. Антон в замешательстве. Мыслей одновременно слишком много и ничтожно мало. Голова трещит по швам из-за объема нахлынувших эмоций, но, в то же время, ни одна не подходит ему, а только раздражает, сбивает и будоражит. Кроме одной. Сейчас она ощущается как никогда сильно, и Антон цепляется за нее всеми внутренностями, оплетая нитями вен и нервов, задерживая в себе и давая прочувствовать по полной на языке, нёбе и горле, давясь и силясь, чтобы не закашлять. Н е н а в и с т ь. Сейчас — ненавидит. Так сильно ненавидит, что хочется впиться дрожащими посиневшими пальцами в край раковины и выть зверем на собственное отражение, где вместо привычных золотистых волос и огромных зеленых глаз он видит насмехающегося над ним демона с линией горизонта вместо глаз. Антон практически шагнул за нее сегодня и теперь расхлебывает. Даже не так — давится. Антон очень давно перестал разбираться в чувствах и эмоциях, перестал их идентифицировать и разграничивать, потому что не было надобности. Его мир — ледяное спокойствие, где нет места теплым всполохам. А Арсений — пожар. Дьявольский огонь, который никакой водой не зальешь, сколько ни старайся. Антон смотрит. Смотрит, смотрит, смотрит. Изучает блестящие глаза, чуть дрожащие губы, складку на идеальном лбу, напряженные плечи. Причина этому сидит за дверью, и это взрывает что-то внутри. Давно сокрытая внутри часть сознания с громким воплем выкидывает вперед руку, не заботясь о сохранности молочной кожи, и впечатывает кулак в зеркало, чтобы хотя бы куда-то выпустить зажженный внутри ураган. В ванной одного из самых престижных отелей Москвы стоит, вцепившись в раковину, один парень на пороге анорексии, а внутри него беснуются его демоны, разнося все в щепки, потому что понимают — он уже разбит.