спаси, но не сохраняй

Часть 8

И... что мы будем делать? Максимально неподходящий вопрос для... для всегда. Особенно когда у вас один номер на двоих. Особенно когда вы спите в двух метрах друг от друга. Особенно когда на следующий день рано вставать. Особенно когда нужно выспаться перед важным событием. Особенно когда нужно быть готовым блистать. Но вопрос прозвучал, и теперь Антон не может спать. Лежит на кровати, отвернувшись к стене, и упрямо не вынимает из ушей наушники. Потому что нельзя слушать сопение за спиной. Потому что нужно игнорировать желание повернуться и посмотреть. Потому что необходимо стать прежним. Это вообще возможно после всего, что было? Так-то ничего не было, — флегматично пожимает плечами подсознание, — но это пока что. Как думаешь, на сколько хватит его? Или, что важнее, на сколько хватит тебя? Сможешь ты и дальше игнорировать, что не все в порядке? Что у вас проблемы? Проблемы. Теперь это так называется? Антон крепче стискивает челюсти и чуть ли не с головой закрывается одеялом. Его штормит, кости снова крутит, и дышать трудно. В какой-то момент тело сводит судорогой, и он зажимает край одеяла зубами. Лишь бы не заметил. Дышит тихо-тихо, стараясь не издавать ни звука, и напрочь забывает о том, что он в наушниках и не может в полной мере контролировать, действительно ли он не привлекает внимания. Понимает он это только тогда, когда цепкая рука сжимает его локоть и разве что не стаскивает с кровати. Антон чудом не рвет наушники, запутавшись в них, и больно ударяется коленями о пол, сглатывает, дрожа всем телом, и медленно поднимает глаза. Арсений стоит над ним, возвышается темным силуэтом на фоне света из окна и выглядит настолько жутко, что живот сводит очередной судорогой. И Антон уже не уверен, что это из-за болезни. — Поднимайся, — грубым шепотом цедит Арсений, дернув его вверх, и придерживает за плечи, когда Антона ведет в сторону. Сжимает за локоть и тащит в сторону ванной, не позволяя остановиться и даже ухватиться за что-то. Ставит перед зеркалом, рывком снимает с него влажную от пота футболку и чуть встряхивает, вынуждая посмотреть на свое отражение. — Это того стоит? Это стоит смерти? — Антон не отвечает, только пялится на свои выпирающие ключицы и до зуда по коже боится посмотреть выше и встретиться с голубыми глазами позади. — Ты не понимаешь, что шагаешь в гроб? Уверенно так, блять, как на параде. Да, ты еще не запущенный случай, у тебя небольшие отклонения от нормы, но... Ты ведь не останавливаешься. — Это не... — Рот закрой, — с силой ударяет по его бедрам, и Антон, задохнувшись, цепляется за края раковины. — Ты кайф с этого ловишь? Тонешь в своей депрессии и продолжаешь замыкаться в себе, думая, что это таинственно и, блять, привлекательно? Мышечная недостаточность, слабый пульс, судороги, упадок сил, эмоциональная неустойчивость... Знаешь, сколько я прочитал про анорексию за последние месяцы? Я могу, сука, диссертацию написать. А все из-за тебя. — Я не просил... — Закрой свой рот! — Арсений снова рявкает, пытаясь скрыть дрожь в голосе, и Антон жмурится до черных точек перед глазами. — А глаза открой, смотри на себя, смотри, что ты сделал, — Принц не слушается, и Попов с силой сжимает его подбородок, поднимая голову. — Что, не нравится? Не нравится, что ты с собой сделал? — стоя позади него и прижимаясь тяжело вздымающейся грудью к спине, Арсений ведет ладонями по его скулам, тонкой шее, выпирающим ключицам и ребрам, оглаживает впавший живот и замирает на тазовых косточках, вылезающих из края пижамных штанов. — Не нравится? — снова повторяет он и вдруг дергает его на себя за волосы, касаясь губами уха. — Н-нет, — шепотом, сдерживаясь от того, чтобы не заплакать. — Ах, не нравится, — разве что не шипит, продолжая оттягивать его голову на себя. — Тогда какого хера, Принц? Какого, я тебя спрашиваю, хера ты творишь? Зачем тебе это? Ты и так будешь востребован, ты и так будешь сниматься. Тебе не нужно... убивать себя, чтобы быть на обложках. — А... а кому какое дело до того, умру я или нет? — срывается с губ Антона, и он прикрывает глаза, чувствуя кожей сбитое дыхание Арсения. — Ты пытаешься делать вид, что тебе не все равно, но на самом деле... — А ты не задумывался о том, что я не делаю вид? От молчания по зеркалу ползут трещины, угрожая засыпать все осколками. Те же самые трещины скользят по внутренностям Антона, и он знает — посыпется. Растает. Распадется на молекулы. Просто перестанет существовать, если Арсений сейчас не засмеется. Не пошутит. Не скажет, что издевается над ним. Что угодно. Только не это серьезное выражение лица и темные голубые глаза. Пожалуйста. — П-почему? — зажмурившись и положив голову на плечо Арсения, слыша его дыхание над ухом. — Потому что мне не плевать, — хрипло, на выдохе. — Меня... меня тошнит от того, что ты делаешь с собой. Потому что... Сука, Антон, ты понимаешь, что твое тело — произведение искусства, шедевр, достойный Лувра, а ты перекрываешь его нелепыми граффити и режешь дротиками для дартс? — Я бы не был шедевром, если бы не болезнь, — Антон раскрывает глаза и медленно разворачивается в руках Арсения, вжимаясь спиной в край раковины. Поднимает голову и старается дышать ровнее, чтобы не касаться обнаженной грудью пижамной кофты Попова. — Я был бы обычным. — Нет, — слово летит откуда-то изнутри, рвясь на стуке сердца. — Ты просто не видишь себя. — Я смотрю на себя каждый день и... — И не видишь. Если бы ты видел себя таким, каким тебя вижу я, ты бы... — И какой я? — с вызовом, с едва скрываемым любопытством, с прогорклым вкусом боли на языке. — Расскажи мне, Арс, каким ты меня видишь. Ты ничего обо мне не знаешь. Какие ты можешь делать выводы? Ты... — вдох, чтобы набраться сил, которых катастрофически не хватает, — ты мне противен. Я хотел бы никогда тебя не знать. Я... Он не договаривает — Арсений шагает вперед, вынуждая до искр перед глазами вжаться позвоночником в раковину, кладет руки на ее края, касаясь кистями бедер Антона, и подается вперед, выдыхая ему прямо в губы. — Повтори еще раз, что я тебе противен. Антон даже дышать не может. До боли жмется к холодному краю, надеясь, что найдет больше места, чтобы отстраниться от тела Попова, и пытается смотреть куда угодно. Лишь бы не в эти глаза. Но такое чувство, что в мире сейчас нет ничего, кроме них, и Антон смотрит. И тонет. Идет камнем ко дну. И рад не дышать. Потому что дышать его воздухом — все равно что глотать кислоту. Арсений чуть щурится, и не думая отстраняться, и медленно ведет кончиками пальцев вдоль тела Антона, поднимаясь все выше. Зачем. Так. Близко. Антон чувствует, как мир начинает вращаться, но упрямо не двигается с места. Стоит и медленно умирает каждой клеткой ставшего беспомощным, ватным тела. сделай это я этого не выдержу но все равно — давай сделайсделайсделайсделай с д е л а й Арсений отталкивается от раковины и выходит из ванной, на ходу разглаживая незаметные складки на футболке. — Иди спать, Ваше Величество, завтра предстоит тяжелый день. Антон сползает на пол остатками себя и обхватывает колени руками. Ненавижу.