спаси, но не сохраняй

Часть 4

 Арсений смотрит на раскрытый чемодан и судорожно пытается вспомнить, когда он умудрился рядом с графой «фотограф» поставить галочку ещё и в графе «няня самоуверенного ребенка с анорексией». Или он слепой, или такого пункта в его договоре не было. Но отказаться он не может — по разным причинам, — поэтому нужно собираться. Он плохо понимает, почему ехать должен именно он и что он будет делать во время этого показа. Если судить по словам Павла, то главной его обязанностью будет именно сопровождать Антона и обеспечивать всем — «а если он извращенец? Я не согласен!». Но Арсений-то не сиделка, не собака-поводырь и уж точно не курица-наседка. Что ему делать с этим двухметровым скоплением болезни? Перетерпи, — советует подсознание, и Арсений вздыхает. Так как показ будет длиться пять дней, отель им забронировали на неделю, чтобы было еще немного времени просто посмотреть город. И, о да, Попов буквально видит их милые прогулки по улицам Москвы. Загляденье, тащите сладкую вату. Вторым ударом становится тот факт, что жить они будут в одном номере. Не то чтобы у Арсения есть поводы для смущения — он вполне доволен своей внешностью, и, если уж совсем честно, это еще мягко сказано, — но он с большим трудом представляет его и Антона в замкнутом пространстве на протяжении почти недели, пусть и не круглосуточно. Радует одно — «Принц» тоже не в восторге. — Номера должны быть раздельные, — резко, отрывисто, будто отсекая слова ножом. У Антона спина такая прямая, словно ему в позвоночник вшили металлический стержень, не позволяющий согнуться хотя бы немного. Он смотрит на Добровольского, моргая раз в столетие, тонкие руки лежат на коленях, грудь, облаченная в безразмерную толстовку, вздымается так слабо, что со стороны кажется, что он не дышит. Но все в кабинете к этому уже давно привыкли, так что поводом для паники становится другое — зеленые глаза с металлическим оттенком. Павел попросту боится встретиться с ним взглядом, чувствуя, как все внутренности сводит судорогами от напряжения, а Арсений и сам слишком на взводе, чтобы обращать внимание еще и на взбрыки Антона. — Я же уже сказал, Тош, все уже оплачено и... — мямлит Павел, краснея, и оттягивает ворот рубашки. У него трясутся руки, глаза становятся влажными, и Попов хмурится, следя за тем, как их непосредственный начальник и работодатель унижается перед тем, кто и рта в его присутствии открыть права не имеет. — Я все сказал, — скрипят ножки кресла — и Антон выходит из кабинета, двигаясь чуть быстрее, чем обычно. Он даже не придерживает дверь, и она закрывается с легким хлопком, от которого Павел вздрагивает и, рвано выдохнув, закрывает лицо тонкими ладонями. Арсений разглядывает его и честно пытается понять, почему он так носится с этим ребенком, почему за все это время он ни разу не поставил его на место. Сам Попов, он уверен, давно бы показал ему на дверь и оставил такие рекомендации, что никто бы не заинтересовался его «уникальностью». Павел выглядит так, словно его размазало асфальтоукладчиком, и это настолько жалко, что хочется погладить по голове и успокоить, позволяя слать Антона матами и отправить большими шагами в Ад. — Ладно, видимо... — Добровольский вздыхает и тянется за мобильным, — придется бронировать еще один номер. Надо тогда позвонить и... — Погодите, — Арсений сжимает его запястье и решительно мотает головой, — с какого черта вообще? Простите, если позволяю себе лишнего, но... Блять, Паш! — послав подальше субординацию, он подрывается с места и сжимает кулаки. — Почему ты перед ним пресмыкаешься? Он без тебя никто, ну ни-кто же, и ты об этом знаешь. Ты его раскрутил, ты из него сделал «Принца». И ты позволяешь ему так с собой обращаться. Хер с два, знаешь ли. Ты уже все сделал, а ему придется принять это как факт. Так что не рыпайся лишний раз тощей задницей, а сиди и занимайся непосредственно показом, потому что у меня много вопросов. А я, — он разминает плечи, потому что внутри все гудит от урагана эмоций, — пойду поговорю с нашим представителем голубых кровей. — Арсений... — мямлит Паша, но тот лишь мотает головой. — Арс, — снова повторяет он, когда Попов уже открывает дверь, но оборачивается, вскинув бровь: — Именно тебя нам и не хватало в этом дурдоме. Торчу с тебя. — Ну еще бы, — Арсений довольно усмехается, подмигивает ему и выскакивает в коридор. Он прекрасно знает, что как бы Антон ни кипел внутри, сорваться он не сможет до тех пор, пока не окажется наедине с собой, а здесь это невозможно, потому что кто-то постоянно рядом. Пораскинув мозгами, он выбирает единственно правильный путь и летит в сторону ближайшего туалета. Распахнув дверь, Арсений видит застывшего у зеркала Антона, мысленно дает себе «пять», преодолевает разделяющее их расстояние за пару шагов и, сгребя в кулак мятную толстовку, прижимает Принца к стене, буквально впечатав в нее. — Значит так, слушай меня очень внимательно, сладкий ты наш малыш, — шипит он ему в лицо, сощурившись. — Я в душе не ебу, что ты там о себе возомнил и на какой Олимп взлетел, мне глубоко плевать, что остальные перед тобой ходят на цыпочках и проглатывают дерьмо, которого в тебе больше, чем всего остального. Ты, знаешь, как конфета с пластилином: красивая обертка, такая, которую хочется сохранить в альбоме и любоваться, потому что, сука, дизайн интересный, а внутри — резина, которая прилипает хер отдерешь. — Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя проблемы с ассоциациями? — выдавливает Антон максимально ровно и спокойно, хотя Арсений чувствует, как бешено стучит сердце под его ладонью. — Да мне срать сейчас с Исакия. И ты слушай, а не пытайся показать, какой ты дохера остроумный и крутой. — Зеркало чуть правее, — вставляет Антон, — если ты вдруг не заметил. Я не твое отражение. — Вашество, а, Вашество, я ведь и врезать могу, — предупреждает Попов, сильнее комкая толстую ткань в кулаке, — и это не угроза ради угрозы, я реально могу вломить, потому что напрашиваешься ты с первого дня. — Уволю. У Арсения воздух вышибает из легких. Потому что это слово, эти пять букв выдавлены с таким наслаждением, с такой патокой в голосе, что на языке становится сладко. Они стоят, практически соприкасаясь носами и переплетая дыхание. Антон вжимается в стену, разве что не распластавшись по ней, Арсений сжимает его толстовку и упирается другой рукой в холодную стену, то и дело елозя по ней пальцами от нервов. Между ними нет воздуха, а электричество бьет с такой силой, что у обоих коротит внутри. Антон выглядит победителем. Он чуть щурится, как кот, немного приподнимает уголки губ и смотрит свысока. И вовсе не только из-за разницы в росте — он чувствует, что сломил напор Попова, что заткнул его, что... — Глупыш, — нежно тянет Арсений, облизнув губы, и касается носом его носа. Его голос — скрип шелка, и у Антона замыкает в голове, — думаешь, твоя взяла? Сладость моя, ты слишком долго жил в своем розовом мире. Слышал песню новую? Ты — мальчик бабл-гам, весь из себя такой воздушный, амурный, недоступный. Надел корону и царапаешь ею дно, на которое упал. Ты не в облаках, Принц, — внутри рушатся карточные домики от этого хриплого надменного шепота, разрывающего швы и тянущие в стороны окровавленные края, — ты наркоман, который потерялся в своей сюрреальности. Тебя лечить надо. Во всех смыслах. — Я... — Антон разучился, как говорить, и Арсений видит его — страх в зеленых глазах. Видит и выдавливает его все сильнее, упираясь ладонью в худую грудь. Вот-вот — и сломает тонкие выпирающие кости. Сглотнув, Арсений, не отодвигаясь, тянет вверх край толстовки и скользит ладонью по впалому животу к ребрам и замирает на солнечном сплетении, ощущая, как под пальцами, как птица, трепещет в истерике сердце, стуча неровно и сбивчиво. — Если ты думаешь, что мне нравится перспектива неделю лицезреть это, то ты ошибаешься. Мне вообще не улыбается вся эта поездка, если ты не заметил. Я тебе не нянька, Антон, я фотограф, и в мои обязанности не входит работа с трудными детьми. — Я не... — Я пропустил тот момент, когда спрашивал твое мнение, — пресекает очередную попытку Арсений и чуть хмурится. — Я тебе не Паша, ты не понял еще? Я не буду с тобой сюсюкаться, потому что меня не уволят — я нравлюсь людям, я необходимый работник, я профессионал своего дела. И, самое главное, я готов идти на компромисс. А ты — просто ценный экземпляр. Тебя можно заменить, незаменимых нет. — Как и тебя, — шепчет Антон, уткнувшись затылком в стену, лишь бы быть подальше. — Несомненно. Только подумай, кого скорее пошлют нахуй — того, кто срет на мнение окружающих и не терпит возражений, и того, кто просто не угодил этому первому, потому что отказался перед ним пресмыкаться? — Арсений выжидает мгновение и довольно усмехается. — То-то же, мозги болезнь еще не захватила. Это радует, — он делает несколько шагов назад и разминает кисти руки. — Дыши, Принц, дыши, ты нам еще живой нужен. Антон делает несколько шагов в сторону, расправляет смятую толстовку, приглаживает складки, явно пытаясь скрыть дрожь в пальцах, и чуть сглатывает, опасливо глядя на Арсения из-под ресниц. — Что... что тебе от меня нужно? — Это было бы слишком просто, — Попов равнодушно чешет подбородок, положив другую руку на талию. И в его позе столько превосходства, что у Антона в глазах от напряжения вскрываются Черные дыры. — Я никогда не раскрываю сразу все карты. Все постепенно, Тоша... — Не зови меня так, — отрывочно, шепотом, глядя в пол. Блеск в голубых глазах, вздернутая бровь. — Или что? — в ответ — звенящая тишина. — Ну и славно. А сейчас ты, сладкий мой мальчик, идешь к Паше и говоришь, что согласен на его условия. Надеюсь, мы друг друга поняли. Чувствуя себя побитой собакой, Антон, с трудом передвигая ногами, плетется к двери, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не сорваться и не ударить по этой довольной роже чем-нибудь, что попадется под руку, и уже у выхода его останавливает голос Арсения: — Чтоб ты понимал, чем рискуешь — я могу с легкостью принять предложение Эдика. Уверен, Паша не будет сильно против. Это я так, к слову. Увидимся на перроне. Антон сжимает ручку двери с такой силой, что кольца впиваются в кожу, оставляя красные полосы, ничего не отвечает и выходит в коридор, не удосужившись даже закрыть дверь. Арсений смотрит ему вслед, улыбаясь кончиками губ, потом подходит к зеркалу и приглаживает чуть взлохмаченные волосы. И ждет. Минуту, две, три... Бз-з-з Улыбается и достает мобильный. Добровольский КАК ТЫ МАТЬ ТВОЮ ЭТО СДЕЛАЛ?! ОН СОГЛАСИЛСЯ! 12:57 Арсений вздрагивает и выныривает из воспоминания, снова разглядывая свою комнату и лежащий перед ним чемодан. Секрет фирмы, — мелькает внутри, и он, насвистывая что-то себе под нос, начинает укладывать вещи.