спаси, но не сохраняй

Часть 15

  Нахождение в больнице — ебаный день Сурка. И если еще пару месяцев назад Антон бы с радостью согласился на подобную монотонность и однотипность, то сейчас он утопает в своем персональном Аду, ненавидя себя слишком сильно. Он презирает себя за слабость, за то, что впервые за долгие годы спустил контроль, что поверил в то, что он может расслабиться и быть, как все. Только вот он несколько лет потратил на то, чтобы быть уникальным. И несостыковка ударила прямо в лицо, прямо во все уязвимые места. Могло быть хуже. Антон прекрасно это понимает, не дурак. Да еще и Дима считает, видимо, своим долгом минимум раз в день напомнить ему, что он мог уже неплохо так разлагаться в земле, отдыхая от своей тупости. Такие себе одобрительные слова от лучшего друга, но других не было. Да и поделом. Антону стыдно. Ему стыдно впервые за очень долгое время, потому что, лежа в палате, он слышит голоса Оксаны, Стаса, Паши, Иры, доносящиеся из коридора, Дима передает от них продукты и теплые слова. И его ломает, ломает от осознания, что им не плевать. Что он реально что-то для них значит. Антон плакать разучился очень давно. Но у него то и дело горят уголки глаз от желания вылить куда-нибудь накопившиеся эмоции. Он слушается Диму во всем: послушно ест, что положено, терпит капельницы с тиамином, чтобы снять последствия алкогольного ацидоза, посещает врачей. Он вообще не помнит, когда в последний раз вел себя настолько кротко. Внутри иногда дергается желание послать опостылевшие каши и выдернуть к черту трубку из вены, но он терпит, потому что понимает, что на кону. А на кону Арсений, который — Антон еще не решил — то ли ублюдок, то ли садист. Потому что за пару дней, что Дима разрешил навещать его, Попов не появился ни разу. Антон то и дело слышит его голос, переписывается с ним, но не видит. И это убивает быстрее и больнее, чем анорексия. Арсений отвечает на все его сообщения, кроме тех, где он пытается узнать, почему он не приходит — они остаются незамеченными. И это бесит. Безумно бесит. До такой степени, что Антон рычит в подушку и срывается на ни в чем не повинном Диме снова и снова. — Послушай... — Да плевать вообще, — Антон отмахивается от него и даже не обращает внимания на то, что ему меняют капельницу: озлобленно пялится в потолок и кусает губы, — может не приходить совсем. Сдался он мне. — Антон... — Убери этот тон, Дим, — огрызается он, сглотнув, — мне не шесть, чтобы ты сюсюкал. — Ну, а что я могу поделать, если ты ведешь себя, как ребенок, который капризничает из-за пустяка? — Антон уже оскорбленно открывает рот, но Дима перебивает его: — Ой, прошу прощения, Арсений явно не относится к категории «пустяков». — Я тебя ненавижу. — Боже... — Позов разве что не стонет, закатывает глаза и укоризненно качает головой. — Хочешь, я его насильно притащу? Если это реально так необходимо. Ты же помнишь, что тебе нельзя волноваться? Блять, — он не сдерживается и с силой ударяет кулаком по столу, — как меня ваши разборки заебали, ты бы знал! Одарив его взглядом «а-при-чем-тут-вообще-я», Антон тянется за мобильным, обновляет переписку с Арсением и фыркает. Он не понимает, почему его накрывает снова и снова, но он ничего не может с собой поделать. Он раз за разом пытается убедить себя в том, что это привычка и жажда внимания, что на самом деле его не так уж и сильно тянет к Попову. А потом он вспоминает рандомный момент с ним, и все — дно.