спаси, но не сохраняй

Часть 16

 Воцаряется звенящая тишина, когда Антон, выйдя из больницы, широким шагом направляется к ожидающим его Паше, Оксане, Ире и Стасу и, поставив рюкзак на асфальт, заключает первого в объятия. Не крепкие, но ощутимые — оглаживает тонкими ладонями его плечи, улыбается и, отодвинувшись, поворачивается к остальным. Девушки, переглянувшись, прижимаются к нему одновременно, наперебой вереща о том, как волновались за него и как испугались, когда он попал в больницу, на что он отвечает слабой, но искренней улыбкой. Стас хлопает его по плечу и бормочет что-то про то, что он неплохо выглядит. Антон кивает всем, удерживая на губах улыбку, потом поворачивается и останавливается, уставившись немигающим взглядом на Арсения, который стоит чуть в стороне. Темные волосы ерошит ветер, синий пиджак делает глаза еще ярче, черные джинсы с дырками на коленях плотно облегают ноги, а красные кроссовки кажутся совершенно несуразными и дикими. Но в этом весь Арс. Боже, Арс... Антон сглатывает и делает пару шагов ему навстречу. Ему почему-то страшно — страшно видеть его так близко и понимать, что между ними нет больничной койки и проводов с капельницей. Все по-прежнему, только он до сих пор пахнет медикаментами и длинными коридорами. Хотя нет. Не по-прежнему. Что-то изменилось. Они изменились. Антон помнит десятки сообщений Арсения, помнит его взгляд, когда он впервые зашел к нему в палату, помнит его дребезжащий, как разбитый стакан, голос, помнит слабые объятия, потому что он боялся ближе, помнит порывистое дыхание на шее, помнит его фигуру, скрючившуюся в кресле, каждый раз, когда Принц приходил в себя, помнит его зажатый в углу губ язык, пока он рисовал что-то в своем блокноте, помнит его губы у уха и пальцы под одеялом. Помнит и чувствует, как сердце замирает, дернувшись, и падает куда-то очень глубоко — не достанешь. Если бы Антон был романтиком, он бы сказал, что к ногам Арсения, но это было бы слишком глупо. Поэтому он просто стоит и наблюдает за тем, как Арсений, одернув край пиджака, подходит к нему и, замерев в полуметре, с улыбкой разглядывает его. Привычно склоняет голову набок, оценивающе скользит взглядом по лицу, словно сканируя, сталкивается глазами и хмыкает. — Привет. — Привет... — эхом, едва слышно, не понимая, почему конечности так трясутся. Антон чувствует — скучал. И плевать, что Арсений был рядом практически все время. Для него мир делится на до и после, и сейчас близость с ним бьет по нервам оголенными окончаниями — все равно что схватиться мокрыми руками за провод. Коротит, замыкает, пускает искры и накаляет воздух. Арсений улыбается той самой улыбкой, с которой все началось. Которая все перевернула и сломала. Именно она светила, сначала раздражая, потом интригуя, потом маня, а сейчас — являясь единственным, что имеет смысл. Эти растянутые в мягком полете пухлые губы и озорные огоньки в глазах. — Дурачина, — Попов вдруг усмехается и распахивает руки, — иди уже. Антон не шагает — буквально падает в его объятия. Обхватывает чуть дрожащими руками его торс, жмется всем телом, прячет лицо в сгибе шеи, жмурится, жадно вдыхая уже знакомый запах одеколона, цепляется пальцами за гладкую ткань пиджака, чуть натягивая ее, и замирает, ощущая теплые ладони на своей спине. Антон чувствует кожей улыбку Арсения и ежится, когда он ласково проводит рукой по его волосам, путая топорщащиеся пряди на затылке, спускается пальцами на шею, мягко разминая мышцы, и замирает на плече, заставляя кожу пульсировать, как от ожога. — Ты как, порядок? — шепчет едва слышно, в самое ухо, и в этом прерывистом, звенящем от напряжения голосе столько эмоций и мыслей, что Антона изнутри ломает и он крепче цепляется в Арсения, боясь, что он отодвинется. — Теперь да.