спаси, но не сохраняй

Часть 19

— Антон? Арсений смотрит озадаченно, почти настороженно, и Принц вполне его понимает, потому что представляет, как выглядит со стороны: глаза в половину лица, пустой взгляд и едва ли не просвечивающая кожа. Он сейчас кажется еще более больным, чем до их знакомства, он уверен, потому что тогда болело тело, а сейчас все в разы хуже. Он не может выдавить из себя ни звука, поэтому просто делает шаг вперед, протягивает ему мобильный с открытой фотографией, забирает у него стакан с водой и, покачнувшись, отходит к окну. Из-за спины раздается сдавленный хрип, скрипит кровать, и Антону не нужно оборачиваться, чтобы видеть, что происходит. — Сука... — хриплое, болезненное, едва слышное. Мурашками по коже и каким-то поразительно тонким лезвием по запястьям. Прикосновения металла такие настоящие, что Принц невольно ведет пальцами по кисти, пытаясь отделаться от неприятных ощущений. Но не выходит — слишком глубоко, слишком внутри. — Антон, я... — кровать снова скрипит, и Антон чуть напрягается, понимая, что Арсений собирается подойти к нему. — Даже смешно, что мы только недавно говорили о доверии, да? — смешком срывается с его губ. — Очень вовремя он решил мне снимок отправить. Как будто чувствовал. — Антон, пожалуйста, — холодная, практически ледяная рука ложится на обнаженное плечо, и Антону требуется вся его выдержка, чтобы не скинуть ее, — просто не может. Это же Арс. Разве он может его оттолкнуть? Они ведь только что... Принц прикрывает глаза, стараясь дышать как можно глубже. — Позволь мне объяснить, — снова пробует Арсений, но Антон лишь качает головой. — Я знаю, что ты скажешь. Думаешь, я не помню, в каком состоянии забирал тебя из клуба? Думаешь, я не помню твое замешательство утром? Думаешь, я не помню все слова и угрозы Эда? Думаешь, я забыл твои слова? — он оборачивается и впивается в Арсения взглядом, скользя по синякам под глазами и дрожащим ресницам. — Не забыл. — Антон, я... — Не хотел, не планировал, не контролировал себя и не соглашался, — он не дает договорить — только улыбается кончиками губ, не понимая, откуда у него силы на это. Задыхается от зрительного контакта мгновение и отводит взгляд — не может. Кожу тянет, сдавливает спазмами, организм отчаянно нуждается в никотине, но ему сложно даже натянуть боксеры — шевелиться не хочется. — Понимаю. Прекрасно понимаю. Это был не ты. — Не я, — Арсений снова поднимает руку, чтобы коснуться его плеча, но на этот раз Антон отшатывается — медленно, как на плохо загрузившемся видео. Отодвигается, ощущая поясницей подоконник, и чуть качает головой. Не хочу, чтоб ты касался моего пространства. Арс не напирает — только сглатывает как-то очень рвано, словно у него в горле стекло, и послушно отступает — дает больше свободы, и Антон это ценит. Стакан дрожит в его руке, и Принц делает небольшой глоток, пуская жидкость по раскаленной коже. Ему бы сейчас в душ — смыть с себя чужие прикосновения и свои мысли, которые ненавистнее в разы, но ноги словно приклеиваются — не сдвинешься. Арсений смотрит затравленным зверем исподлобья: кусает губы, мечется глазами, дышит невпопад и давится вдохами, сжимает и разжимает кулаки, его кадык дергается то и дело, привлекая внимание, а взгляд такой потерянный, что хочется притянуть к себе и позволить прижаться как можно ближе. Принц понимает, что творится у него в голове, — бардак. Словно идеальный склад перевернули вверх дном, вывалив книги и выдрав страницы, дав им разлететься по всем поверхностям. Чтобы собрать потребуется время, а что-то уже и не будет целым. На губы просится едкая улыбка — а ведь только стали целым. Во всех смыслах. Его взгляд упирается в кровать, скользит по взбитым покрывалам, по подушке, упавшей на пол, по пятнам краски на постельном белье, и Антон делает еще глоток, сожалея о том, что не может замереть в этом мгновении. Он не знает, как реагировать. Слишком много мыслей в голове. Он невольно думает о том, что мог увидеть сообщение от Эда раньше и не допустить того, что случилось. О том, что он мог бы вообще не увидеть это фото и жить дальше, став, наконец, счастливым. О том, что он не может даже определиться, благодарен он Скруджи за правду или на первом месте желание добавить ему пятно на лице. Вариантов развития событий много. Пожалуй, даже слишком. Только ни один не подходит. Хочется отмотать время и... Что? Отказать Арсу? Не целовать его в ответ? Не прижимать к себе? Не просить большего? Не вспыхивать, как спичка, от каждого прикосновения и взгляда? Хотел бы — не смог, а он еще и не хочет. Потому что без этого теперь никак. Без этого теперь не-жизнь. Антон трет губы, думая о том, что не позволил бы забрать их поцелуи. Ни один. Потому что это его. Потому что это их. Он прикрывает глаза, жмурится, чудом не роняет стакан, поставив его на стол поблизости, впивается пальцами в подоконник, прислонившись к нему, и утыкается затылком в стекло. Его лихорадит, по обнаженной коже скользит сквозняк непонятно откуда, и он изредка ежится, но с места не двигается — греет в себе счастье, которое рассыпалось вместе с открытым файлом. Оказывается, счастье — это что-то материальное. Это длинные ресницы, родинки на шее, музыкальные пальцы, дыхание на коже, слишком глубокий взгляд и какой-то особенный шепот. Это отражение неба в глазах, крепкие объятия, необычный смех и шрамы на теле. Шрамы. Антон глубоко вдыхает. У него они на душе, у Арса — на теле. От одной мысли на языке отдает ванилью, и он сглатывает и решается-таки открыть глаза. Арсений сидит на краю кровати, поджав под себя ноги. На нем боксеры и накинутая впопыхах футболка — край задрался, обнажая бедро. Он на Антона не смотрит — пялится куда-то в пол, моргая невозможно редко, и только губы изредка беззвучно шевелятся. Принц на мгновение пытается представить себя на его месте, и ему становится не по себе. Видеть прямое доказательство того, что той ночью случилось что-то серьезное, о чем ты не можешь не думать, но не помнишь, потому что воспоминания стерты ластиком, чуть ли не протерев страницу насквозь — больно и кисло на языке. Ему Арса почти жалко — он никогда не видел его таким потерянным и опустошенным. Пальцы чуть подрагивают, ночь рисует на бледном лице тени, грудь вздымается болезненно-тяжело — почти слышно, как заходится в немом вопле его сердце. — Сука, — снова не сдерживается Арсений и обхватывает голову руками, ероша волосы и сдавливая виски. — Я должен был... Должен был сделать... Да хоть что-нибудь, блять, хоть что-нибудь. Я ведь знал, чего он добивается, знал и все равно... Сука... — почти стонет, закрыв лицо руками, и наклоняется вперед. Антон, не мигая, смотрит на него. Какая-то часть его хочет уйти, бросив очевидное «мне нужно время». Другая давится эмоциями и требует возможности выплюнуть их вместе с воплями, потому что он слишком долго держал все внутри. Третья по-животному скулит от желания закрыть на все глаза и прижаться к Арсу максимально близко. Он хочет что-то спросить у Арсения, но даже не знает, что именно. От вопросов пульсирует в висках, и Антон с сожалением смотрит на пустой стакан. Язык не поворачивается попросить налить ему еще, и он проводит языком по сухим губам, стараясь успокоить сбившийся пульс. — Ты сожалеешь? — вдруг спрашивает Арс, и Принц перехватывает его взгляд. — Нет. — Даже после... — Нет. Врать не получается. О таком не врут. Впервые за столько лет он чувствовал, что живет, и отрицать это было бы глупо и неправильно. Поэтому он смотрит в упор и кричит беззвучно «я ведь твой, весь твой, понимаешь? Даже сейчас». — Антон... — Арсений на мгновение прикрывает глаза и делает глубокий вдох, — я не хочу потерять тебя. Не сейчас, не после того, как мы... Да и вообще... Черт, — он проводит пятерней по затылку. — Я без тебя не хочу, понимаешь? — Понимаю, — он не продолжает «я тоже», потому что это слишком очевидно. Продолжает стоять и смотреть, придавленный к полу своими демонами, которые рвут на части и не дают справиться с самим собой. — Что мне... что мне сделать, чтобы ты... Простил? Понял? Остался? Арсений не уточняет — замолкает и смотрит в глаза побитой собакой. Спасибо, что глаза сухие, а то бы от сердца ничего не осталось — и так стучит еле-еле, лениво пуская кровь по телу и не давая загнуться. А Антон и сам не знает. Он весь сейчас — усталость. Хочется упасть на кровать, завернуться в простыню и проспать до полудня. Но это было бы слишком. Арс бы был рядом, даже если бы ушел в другую комнату. А он не может... не может. — Я могу принять душ? — и скоблит пальцами по засохшей краске на ребрах. — Конечно, — Арсений поспешно поднимается, подходит к шкафу и, выудив оттуда полотенце, протягивает ему. — А ты... — Потом вызову такси. Попов сглатывает, вдыхает глубже, чем обычно, собираясь что-то сказать, а потом сдается — опускает плечи, смотрит себе под ноги и сдержанно кивает. — Хорошо. Антон понимает, что мог бы остаться, мог бы провести эту ночь с ним, доверившись погрязшему в зубах «утро вечера мудренее», мог бы попросить Арса хотя бы довести его домой, но он лишь забирает у него полотенце, вылавливает свою одежду в соседней комнате и скрывается в ванной. Вода не стирает ничего: ни прикосновения, ни мысли, ни боль. Только краску, и то не с первого раза — приходится тереть до красных пятен и чуть морщиться, касаясь особенно чувствительных мест. Одевшись, Антон замирает у зеркала, рассматривая блеклые пятна на шее и ключицах. Он ловит себя на мысли, что ему нравится осознавать свою некую принадлежность, выраженную таким образом, а потом в голове вспыхивает фотография и желудок сводит спазмом. Он касается своих губ и думает о том, каким был тот поцелуй со снимка. И ненавидит себя за эти мысли. — Принц? — приглушенный голос из-за двери заставляет встрепенуться. Антон еще мгновение смотрит на себя в зеркало, потом поправляет футболку и выходит из ванной. Арсений отступает, сохраняя между ними дистанцию, и нервно перехватывает его взгляд. — Уверен, что не хочешь... остаться? Просто уже ночь и... — Я не могу, — пытается улыбнуться, а у самого суставы выкручивает от желания прижаться всем телом и обнять так крепко, как только можно. Потому что если они и справятся с этим, то только вместе. Но вместе сейчас не получится — его ломает от одного только взгляда, чего уж говорить о прикосновениях. — Хорошо, — сдается, проглатывает, кажется, часть себя, и отступает, пропуская к двери. Антон вызывает такси, пару раз клацнув по экрану мобильного, накидывает на плечи куртку, надевает кроссовки и замирает на пороге, обернувшись к Арсу. Тот на него не смотрит — только на свои руки, на пальцы, что ходуном ходят. — Это ведь не... конец? — Арсений не выдерживает — вскидывает голову и встречается с ним взглядом. Синие глаза горят лихорадкой — так и тянет проверить лоб, чтобы убедиться, что он не температурит, брови сдвинуты, на лбу — график из морщин. Хочется разгладить, успокоить, убедить в том, что они справятся. Только он сам бы не отказался от того, чтобы его привели в порядок, потому что сейчас он — скомканный лист. Антон смотрит на Арсения, долго, пристально, борясь с самим собой, а потом, шагнув к нему, на мгновение прижимается губами к его лбу. Это не для Арса — для себя, чтобы унести что-то теплое и очень важное. В губы не может, потому что они не-только-его и это выше его сил, а так... Он отстраняется, надеясь сохранить на коже его тепло, кивает и выходит из квартиры. Оставив внутри часть себя.