Как из леса вылез

Глава 35.

— Еще одна шутка с непотребным подтекстом и я тебя четвертую, Долохов!!!
Именно с этой фразы начался день Харри, который, красный будто рак, стоял в коридоре и слушал, как Гонт орет на одного бессмертного русского мага, в очередной раз вогнавшего всех присутствующих в краску. Его подколы стали относительно привычной частью жизни обитателей Гонт-мэнора и на них даже научились не обращать внимание, однако через какое-то время Харри, вместо того, чтобы оставаться привычно бледным и розоватыми ушами, начал краснеть все сильней и сильней. Настолько, что даже чешуя на шее начинала менять цвет с изумрудно-зеленого на красно-оранжевый.
Когда Лорд заметил переменившуюся реакцию соседа и подопечного, он решил отправиться «воспитывать» подчиненных и Долохова в первую очередь. Конечно же, мало что получалось, маг просто старался не попадаться сюзерену, остальные пожиратели заразились игрой и тоже то и дело произносили такие… Вещи… Что Харри мог еще минут пятнадцать ходить как Сеньор Помидор и прокручивать в голове услышанное (по какой причине он и сам не знал).
И вот, выбравшись из комнаты, чтобы отправиться на завтрак, он врезался (в кого бы вы думали?) в Долохова!
— Чего такой сонный? — на лице мага уже расползалась предвкушающая улыбка, так что Харри понял — не сильно важно, как он ответит. Красным щекам и не только быть!
— Плох-хо с-с-спал, — в каком-то смысле это было правдой. Ночь выдалась беспокойной: волнения о Василиске, неясные сомнения и какие-то глупые сны, мучившие его до рассвета — все это так и не позволило Харри выспаться.
Долохов усмехнулся.
— Со змеей играл, или Лорд во всем виноват? — Харри поморгал и залился краской. Кажется счет был тридцать пять — два не в пользу парня.
И да, они вели счет. Каждый раз, когда Харри не реагировал на шутку или находил, чем ответить — очко в его пользу, нет — в пользу пожирателей, а точнее Долохова, поскольку остальные идею эту еще не переняли.
Не успел Харри задуматься над ответной остротой, прекрасному русскому прилетел подзатыльник и по коридору разнесся гневный голос Лорда Гонта. Закончив с нотациями, тот схватил Харри в охапку и потащил его в обеденный зал, в котором недавно кардинально сменилась атмосфера. В честь прихода весны, как они сами потом объясняли (конечно же им никто не поверил, но решили оставить все как есть), домовые эльфы сменили темно-зеленые шторы на нежно-голубые, черный мрамор на белый. Мебель также претерпела изменения: стол стал белым и более легким (узкие ножки, тонкая деревянная резьба, скромный золотой растительный орнамент), стулья — комплектные к нему. Деятельные домовики повесили новые люстры! Такие же легкие и изящные, как мебель.
У Гонта от такой картины поначалу дергался глаз, потом уголок губ, потом рука (решал, не обработать ли весь зал Адским пламенем, так, на всякий случай), но вскоре он смирился. Тем более, что Харри понравилось. Вассалам тоже, но их никто не слушал.
Собственно в этом обновленном обеденном зале и расположились Гонт, Харри и Долохов, практически прописавшийся в особняке своего Лорда. Когда к ним присоединились еще несколько магов, все позавтракали и разошлись кто куда. Антонин, вместе с Ноттом, только вернувшимся из длительной командировки во Франции, — придумывать новые шуточки и трясти министерских служащих, ибо выборы министра были не за горами. Гонт — трясти своих служащих по той же причине и размышлять, как оградить Харри от пагубного влияния Антонина. Харри — трясти головой на Темных Искусствах и стараться не думать о шутках Антонина и не только его собственной реакции на них, но и реакции Гонта.
Мастер Уайт, кричащий на невнимательного ученика, раскраснелся и, казалось, как-то раздулся, становясь немного похожим на Вернона Дурсля, пусть и был в несколько раз меньше в ширину. Лысина Мастера забавно блестела, когда он начинал возмущаться, но Харри честно старался не выводить этого человека из себя. Тем более, что тот знал множество не самых темных, но ужасно неприятных проклятий и сглазов, снять которые было ужасно сложно. Парень честно старался не рассмеяться в голос, но, на его счастье, отведенный на занятие час закончился и Уайт вылетел из кабинета.
Ну вот… И он пошел жаловаться Гонту… — немного грустно подумал Харри, но останавливать его не стал, — Если и мистер Эдвин разозлится, то можно считать это маленькой победой. Вывел из себя всех учителей!
Упав головой на руки, Харри шумно выдохнул и решил размяться, пока историк не пришел. Он походил по комнате, заглянул во все углы, но там никого не было — Цири и Нагайна не просто спелись, скорее сплелись, и теперь секретничали по углам, а на любой вопрос отвечали: «Вырастешь — поймешь» и потом добавляли «а вырастешь ты скоро».
Вскоре точная, только более спокойная копия Мастера Уайта зашла в комнату, и Харри честно попытался сосредоточиться на занятии.
***
Если его спросят, какое решение в жизни он считает самым глупым, он ответит не задумываясь: через пол Великобритании своим ходом добираться до сравнительно небольшого человеческого домика. Зачем? — спросят его. И он не ответит. Отнюдь не потому, что сам не знает, а по той простой причине, что великому и древнему Королю змей не пристало разговаривать с излишне любопытными людьми, тем более, что они мешают ему ползти дальше.
К тому моменту, как густой лес сменился открытыми полями, земля которых была ужасно холодной и промерзшей, в голову Василиска закралась мысль о том, что, возможно, он совершил ошибку. Когда он миновал большой маггловский город (Эдинбург, кажется), мысль из закравшейся превратилась в поселившуюся. А когда показался впереди новый лес, за которым как-раз должен был находиться Литтл Хэнглтон, мысль стала навязчивой, но поворачивать назад было поздно.
На то, чтобы обойти защиту поместья и найти, где бы ночевать, ушли несколько дней. Потом еще несколько дней Василиск отдыхал, а потом пришло потепление и весь лес оказался залит слякотью, ползать по которой никакого желания не было. Именно по этой причине к мэнору змей подполз в середине марта, а не в начале, как планировал.
Харри ходил кругами по комнате и практически не изменился с того момента, как они расстались, разве что волосы чуть отрасли, да одежду на него надели новую. Свернувшись под окном, Василиск затих и принялся ждать, когда же ученик заметит его присутствие.
Ждать пришлось довольно долго. Змей выслушал немного нудную, но интересную лекцию об Англо-Голландской магической войне в середине девятнадцатого века. Вытерпел урок по нумерологии от некой Стоун. И, наконец, раздраженный Харри вышел на балкон и, на непереводимом парселтанге описывая ту самую Стоун, пнул горшок из-под цветов, в котором ничего не было, но люди странные, потому он просто стоял около перил, не выполняя никакой функции.
Горшок полетел вниз, но вместо глухого звона разбитой глины послышалось недовольное шипение.
— *Вот так ты, значит, меня встречаешь? * — пробурчал Василиск, развернулся и поднял голову, так что та оказалась прямо напротив Харри.
Парень остолбенел, но быстро отмер. Глаза его заблестели, щеки чуть порозовели, и он с диким воплем бросился на шею огромного змея. Зацепившись за рожки на шкуре, Харри повис на наставнике и обнял его так сильно, что не будь у Василиска толстой и прочной чешуи, он обязательно задохнулся бы.
Когда Харри немного отстранился него, Василиск опустился ближе к земле, посадил парня на себя и свернулся вокруг — настала его очередь обниматься.
— *Я так скучал…* — выдохнул Харри. До этого самого момента он и не понимал, как сильно соскучился по наставнику, — *И ужасно волновался!!! * — теперь он надулся, вжал голову в плечи и сощурился.
Василиск немного виновато потрепал его по голове.
— *Я хотел сделать тебе сюрприз, * — объяснился он, и Харри поспешил заверить, что уже простил его, — *Вот и прекрасно, * — решил змей, прикрыл глаза и отказался куда-либо ползти. Во-первых, потому что устал, а во-вторых, потому что ему тоже не хватало общества одной змеи.
Вскоре подползли Цири с Нагайной. Последняя чинно опустила голову, поздоровалась и представилась по всем правилам змеиного этикета, и они присоединились к клубку, оправдываясь, что не хотели портить сюрприз. Их Харри тоже быстро простил — не в его правилах долго держать обиду на сородичей.
Именно в таком клубке их и обнаружил Гонт, когда пришел узнать, почему Харри не явился на зельеварение. Сначала он посерел, потом побелел, покраснел и, наконец, вернул лицу относительно нормальный цвет. Не каждый же день увидишь Харри, завернутого в кольца гигантского змея.
— *Все хорошо? * — осторожно поинтересовался он. Все змеи синхронно приоткрыли один глаз и недовольно глянули на мешающего им человека. А дальше реакция всех оказалась разной.
Харри опять покраснел и немного поерзал, словно ему вмиг стало неуютно.
Цири вернулась обратно. Нагайна проворчала что-то о невежливых людях, но пригласила Гонта присоединиться.
Василиск же открыл и второй глаз, поднялся, помотал головой, приветствуя мага, и заговорил.
— *Давно не виделись, Том. Как дела? Как жизнь молодая? *
На лице Гонта изобразилось удивление: оно чуть вытянулось, брови покинули родное место и переползли на лоб, глаза расширились.
— *Какая молодая? * — грустно вздохнул он, — *По меркам магов я уже старик.*
Все змеи усмехнулись, потому что выглядел Гонт ровесником Лорда Малфоя, но чаще ещё моложе, лет на тридцать пять.
— *По моим же меркам ты ещё ребёнок, * — ничего в «лице» Василиска не изменилось, но в голосе явно слышалась издевка. Гонт закатил глаза и решил не напоминать никому о зельеварении. Он трансфигурировал кованую решетку в ковер и опустился на него, свесив ноги.
Наблюдать за лежащими змеями было странно, но интересно. Безусловно, Гонт видел, как Харри в обнимку с Цири и Нагайной лежит перед камином, но в этот раз все было по-другому. И дело даже не в том, что среди отдыхающих был Король змей… Нет. Вместо неспешной беседы стояла тишина. Никто не делился мыслями, не рассказывал истории, с закрытыми глазами они просто грелись на еле теплом мартовском солнце. Спокойствие и отрешенность пронизывали все существо, стоило на них посмотреть. Ужасные чувства, которые так и тянут спуститься вниз и запутаться вместе с ними. Запутаться так, чтобы нельзя было понять, где чье тело, где чей разум, где чья магия.
Кажется именно в этот момент Гонт понял, насколько не вписывается в их компанию. Стоящая тишина ощущалась неуютной, ему хотелось развеять ее, заговорить или что-то сделать. Он не мог позволить себе отрешиться от окружающего мира, но одновременно слиться с ним.
Змеи будто застыли. Они лежали одновременно расслабленные, совершенно неподвижные, и готовые резко броситься вперед или начать разговор. Сюрреалистичность картины поражала, и Гонт сам не заметил, как, залюбовавшись, присоединился к ней.
Ледяной порыв ветра, колючего и злого, вернул его в реальность. Встрепенувшись, маг размял начавшие затекать мышцы, встал и ушел, не прощаясь. Людям бы показалось это действие верхом неприличия, но змеи думали абсолютно иначе.
Им не нужны наши формальности, наш хороший тон. Им нужно, чтобы их не отвлекали… — понял Гонт и, как бы ни хотелось разрушить тишину, бесшумно покинул балкон, а вслед за ним комнаты Харри, и отправился в библиотеку.
Пока шел, он заметил, что на душе появилось мутное чувство. Идентифицировать его не получалось, описать тоже. Мутное — все, что получалось о нем сказать. Из-за него пелена встала перед глазами, Гонт ее быстро прогнал, но она не испарилась, а переселилась в мысли, заволакивая их, и в район солнечного сплетения, сдавливая грудную клетку и мешая вздохнуть. Вспомнилась вдруг маггловская поговорка: «кошки на душе скребут». Гонт не был уверен, есть ли у него в душе кошки (насчет наличия души он, как раз, не сомневался), но если они и были, то однозначно точили там когти.
Строчки в книгах расплывались, буквы не складывались в слова, а слова в предложения. Нечего и говорить о том, что когда маг дочитывал вторую фразу, он совершенно забывал, о чем была первая. Со злостью отшвырнув древний фолиант, за что непременно получил бы по рукам и по голове, если бы не был один, Темный Лорд приказал домовику принести огневиски, он потом передумал и остановился на кофе, который всегда ненавидел.
Давно забытая подростковая привычка грызть ногти вдруг дала о себе знать, и холеный бледный палец с идеальным овальным ногтем потянулся ко рту. Второй рукой маг нервно барабанил по подлокотнику кресла, уставившись в никуда и совершенно забыв про принесенный эльфом кофе. Он честно пытался понять, что чувствовал и почему.
Полупрозрачная тень догадки мелькнула в дальнем углу, скользнула по шкафам. Дрогнула в лампе, подползла к краю густо-черной мантии и, затерявшись в ней на пару минут, пошевелила волосами на затылке. Признаваться самому себе было страшно. И даже свой страх Гонт пытался отрицать, но свечи гасли, солнце за окном садилось. Тень принимала все менее конкретную форму, но становилась гуще, темнее, заполоняя собой мысли мага, да, именно мага. Становясь оформленной и понятной.
Мы слишком разные. Как бы я, Блэк или Мастера ни пытались сделать из Харри волшебника, он так и останется змеей. И как бы я ни старался сделать из себя змею, я так и останусь волшебником, — тоска на душе усилилась, затопив собой и кошек, и Гонта. Вместе с ней усилилось некое разочарование. Он, Темный Лорд и сильнейший маг столетия грустит, что не сможет… Не сможет чего? Понять Харри? Позволить ему понять себя?
Перед глазами опять всплыла картина змеиного клубка, но на этот раз фокус был направлен на одну конкретную змеюку, а последовавшая за этим реакция заставила Гонта, как ужаленного, подскочить и залпом выпить остывший и настоявшийся, горький кофе, а затем все же приказать принести огневиски.
То, куда собственный разум ведет его, магу совершенно не нравилось, потому янтарная жидкость, вопреки всем правилам и законам благородного и не только общества, наполнила стакан до краев и исчезла в человеческом теле.
— Прекрасно… — прокомментировал маг, уставившись на четвёртый такой стакан, — Я напиваюсь из-за Поттера… — потом подумал. Подумал еще — мысли текли вязко и медленно. Он думал дальше и опять свернул не туда, однако в этот раз его ничего не смутило.
— Если Харри — змея, меня можно считать зоофилом? — раздалось в гнетущей тишине библиотеки.
За вопросом послышались стук упавшего на пол стакана и беспокойное дыхание Гонта, которому снилось, что черная зеленоглазая змея ползает по нему и душит, пытаясь изобразить ним клубок.