Только между нами

27. Лиса

— Может, на выставку сегодня сходим? — предлагаю я после того, как обсуждение будущей рекламной стратегии подходит к концу. — Иммерсивный перфоманс. У них такая афиша интересная: сочетание искусства и методов арт-терапии. Будет как минимум познавательно.
Чан с нетерпеливым вздохом откидывается в кресле и презрительно кривит губы.
— Очередная придуманная чушь с эффектным названием, чтобы срубить денег на желающих выпендриться. Сходи одна или свою подружку из отдела кадров возьми. Знаешь же, что я такую херню терпеть не могу.
— А что ты вообще любишь, Чан? — переспрашиваю с деланым спокойствием, хотя в висках уже вовсю начинает бушевать гнев. — Ну помимо ресторанов? Есть что-нибудь, что тебе нравится? Мои друзья для тебя недостаточно хороши. Мои предложения о совместном досуге — тоже. Так, может, сам предложишь что-нибудь?
— Я слишком много работаю, чтобы в своё свободное время страдать хернёй. Общаться с людьми, барахтающимися в болоте, которое я перерос на первом курсе университета, и расхаживать в толпе хипстеров, пытаясь разглядеть искусство в куче говна, — это не моё. — Муж тянется за телефоном, известившим в этот момент о входящем сообщении, и, быстро пробежавшись глазами по экрану, резюмирует: — Можешь считать, что я слишком себя ценю для этого.
— А я, по-твоему, себя на помойке нашла, если могу общаться с теми, о ком не печатают статьи в «Экономисте»? — От возмущения позволяю себе перейти на повышенный тон. — И очевидно, вкус у меня дерьмовый, потому что я лихо не поливаю помоями то, о чём не имею ни малейшего понятия.
— Я не собираюсь с тобой скандалить, Лиса. Хочешь приобщиться к сомнительному прекрасному — приобщайся без меня. И когда в следующий раз захочешь порассуждать о статьях в «Экономисте», вспомни, благодаря кому ты живёшь так, как живёшь.
— Ты, кажется, что-то путаешь, Чан. Ты меня не на улице подобрал. Я и до брака с тобой прекрасно зарабатывала. И напомню: это ты уговорил меня перейти к тебе на работу.
— Мне ехать нужно. — Чан встаёт и подхватывает с кресла пиджак, давая понять, что разговор окончен. — Буду поздно.
Он выходит из кабинета, а я остаюсь сидеть в кресле, сжимая и разжимая кулаки от бессилия и разочарования. Даже удивительно, что интуиция Чана работает настолько безотказно. Тогда, после приезда из Кëнджу, ему удалось нокаутировать мою совесть и заставить меня поверить в то, что он готов стараться ради нас. Но едва я вновь добровольно положила голову на плаху нашего брака, как он не преминул взмахнуть топором. Всё стало как раньше — как происходило уже десятки раз. И почему-то это «всё» сейчас ощущается гораздо больнее.
Я встаю и, найдя на столе пульт, выключаю кондиционер. Слишком холодно. Я продрогла до костей.
* * *
— А ты чего, Звезда моя, домой не собираешься? — Дженни скептически смотрит на меня из приоткрытой двери кабинета. — Не по статусу тебе сверхурочные.
— Ещё часок поработаю и поеду. — Я старательно улыбаюсь, чтобы не показывать своего упаднического настроения. — Что-то увлеклась.
— А-а-а. Ну ладно. А я побежала. У Чанёля день рождения на днях. Хочу подарок присмотреть, пока малая с бабушкой сидит.
Бесцельно высиживаю перед экраном ещё минуту и встаю, чтобы пойти за кофе. По коридору то и дело разносятся хлопки закрывающихся дверей, цокот каблуков. Скоро станет совсем тихо. Но всё равно не так тихо, как в нашем с Чаном доме.
— Да, Сохи. — Приложив к уху зазвонивший телефон, я слежу, как чашка наполняется коричневой жидкостью. — Да, в пятницу всё в силе. Ты, главное, скажи, во сколько и где.
Толкнув дверь носком туфли, выхожу в коридор, где слышны удаляющийся смех и разговоры.
— «Манхэттен», который на Полянке? Да, слышала, но ни разу не была.
Кофе едва не расплёскивается на пол от того, как резко я останавливаюсь. Оказывается, смех принадлежит Наëн. Они с Чонгуком стоят возле лифта, о чём-то увлечённо разговаривая. Вернее, говорит он, а она заразительно смеётся. Двери разъезжаются, Чонгук по-джентльменски пропускает Ким вперёд и заходит следом.
Не дожидаясь, пока кто-то из них успеет меня заметить, я срываюсь с места и стремительно несусь в свой кабинет. Запираю дверь на замок и падаю в кресло. От быстрой ходьбы сердце часто колотится, и приходится какое-то время сидеть без движения, чтобы вернуть ему привычный ритм. Я добилась, чего хотела. Он не истязает меня сообщениями, не ищет встреч и живёт дальше. Наëн не замужем. Всё именно так, как и должно быть.
Несколько раз проговорив эти аффирмации, я тянусь к кружке кофе, но нечаянно опрокидываю её, и уже в следующее мгновение на столе появляется коричневая лужа.
— Твою мать… — шиплю я, подскакивая. — Твою же мать!
Кофе неумолимо продолжает растекаться, попадая под ноутбук и капая на пол. Я промакиваю его ворохом салфеток и параллельно пытаюсь спасти от наводнения блокнот и телефон. Отпихиваю их в сторону, но не слишком удачно, потому что мобильный с грохотом падает на пол.
Этот звук становится апогеем моих неудач. Отшвырнув бумажный комок, я упираюсь ладонями в край стола и тихо всхлипываю. Последний раз я плакала пару месяцев назад — в кабинете УЗИ, а до этого… Уже и не вспомню. Наверное, когда умер папа. Смерть тех, кто дорог, — достойный повод для слёз, но почему я плачу сейчас, у меня нет объяснений. И это не просто слёзы, а самая настоящая истерика. Тело дрожит, в горле влажно булькает, а лёгкие, напротив, горят от сухости. Впервые за всю свою жизнь я чувствую себя глубоко несчастной.