Только между нами

33. Лиса

— Твои родные гордятся тобой? — интересуюсь я, вращая в руках чашку с кофе.
Уже не в первый раз бесстыдным образом пользуюсь лояльностью Чонгука, который не выказывает ни малейшего раздражения тем, что в его кровати пьют и едят. Чан терпеть этого не может.
— Гордятся? — Он вопросительно поднимает бровь, глядя на меня с соседней подушки. — По какому поводу?
— В двадцать три года ты работаешь в одной из самых престижных корейских компаний. И не просто работаешь, а занимаешь хорошую должность.
Чонгук так много спрашивает меня и так мало говорит о себе, что сегодня я решила атаковать его расспросами. Интересно узнать, с чего началось его виртуозное жонглирование цифрами и откуда взялась такая зрелая рассудительность.
— Безоблачным детством ты не можешь похвастаться, судя по твоим рассказам. Как долго она пила?
— Пять лет. К счастью, их оказалось недостаточно, чтобы поставить крест на её будущем.
— Любишь её?
Я улыбаюсь, потому что в этот момент он гладит мою щёку большим пальцем. Не может ни минуты держать руки при себе.
— Она же моя мать.
— Ты ведь знаешь, как говорят: родитель не тот, кто родил, а тот, кто воспитал. Это я к тому, что у тебя есть все поводы на неё злиться.
— Когда-то я думал, что ненавижу её, но это прошло. У меня есть эта квартира, хорошая работа и ты. На что мне злиться? Может быть, сложись всё по-другому тогда, в детстве, всего этого бы не было.
В его словах есть доля истины. Если бы не алкоголизм его матери, которая была обязана о нём заботиться, Чонгук едва бы повзрослел так рано. С большой вероятностью он бы поступил в университет, ходил на вечеринки, встречался с ровесницами и никогда не выбрал меня. А я бы и на пушечный выстрел не подпустила к себе двадцатилетнего парня со среднестатистическим образом мышления. Чонгук привлекает тем, что во многих вещах успел меня перерасти.
Что удивительно, в нём совсем нет агрессии и злости к окружающим. Имея в анамнезе сложное детство, он вполне мог бы возненавидеть мать и более удачных сверстников, которым достались родительские любовь и забота, — но нет. Он сохранил в себе свет и редкую терпимость к людям.
— А как твой отец?
— У них с матерью не ладилось, сколько я себя помню. Она его очень любила и ревновала. Они то расставались, то снова сходились. Думаю, поэтому тот выкидыш ударил по ней так сильно. Мама рассчитывала, что ребёнок сможет их сплотить.
Слова о том, что ребёнком нельзя укрепить отношения, почти готовы вылететь из меня, но я вовремя себя останавливаю. Легко выглядеть мудрой, давая оценку поступкам других. В глубине души я ведь и сама надеялась, что после рождения малыша наши отношения с Чаном изменятся. Что он станет внимательнее и мягче, а я, исполнив наконец свою заветную мечту, — более нежной и чуткой.
— Ты не поддерживаешь отношения со своим отцом?
Чонгук отрицательно мотает головой.
— Нет. Последнее, что я слышал, — это то, что он уехал на север. Скорее всего, он, как и мать, обзавёлся новой семьёй.
Я опускаю взгляд в чашку, пытаясь разобраться в том, что чувствую. Эмоции сменяются одна за другой: гнев, растерянность, сочувствие, непонимание, восхищение. Я знаю семьи, где совершенно никчёмные дети получают уйму поддержки и тепла от своих родителей. Так почему всего этого не досталось Чонгуку? Разве он не заслуживает, чтобы мать, которая благодаря его подростковой заботе получила шанс на новую жизнь, каждый день говорила, как им гордится? Разве отец, принявший участие в появлении на свет такого гениального сына, как Чонгук, не должен хотя бы раз в месяц узнавать, как у него дела? Несправедливо. Неправильно. Аморально.
— Ты замолчала, — вновь подаёт голос Чонгук. — О чём задумалась?
Я не умею так, как он. Обнять и сказать что-то ласковое, воодушевляющее, даже когда это уместно. Не знаю, в кого я такая закрытая. Моя мама обожает со всеми обниматься.
Поэтому действую как умею: отставляю остывающий кофе на тумбочку и стягиваю одеяло с бёдер Чонгука. Под ним он абсолютно голый. В домашних условиях он вовсе не фанат одежды.
Его дыхание обрывается, когда я сдавливаю член рукой и придвигаюсь ближе. Всего секунда — и он снова твёрдый, налитой. Потрясающее у Чонгука либидо.
Смотрю, как вздымается его грудь, пересечённая серебряным крестиком, и как глаза перебегают с моей ладони на лицо. Я давно не делала Чану минет — полгода точно. Нас секс стал настолько пресным, что никаких изощрений не требовалось. А сейчас мне хочется. Обхватить ртом, попробовать вкус кожи и в этом месте.
— Не думай, что откажусь, — тихо сообщает Чонгук, когда я, перекинув через него ногу, опускаюсь на колени.
Издав смущённый смешок, я тянусь к его члену и осторожно втягиваю верхушку. Солоноватая, с терпким привкусом смазки и запахом геля для душа. Закрываю глаза, чтобы меньше думать, и спускаюсь ниже. Чувствую себя порнозвездой, когда начинает тянуть уголки рта. Сопляк совсем не сопляк.
Я не вижу лица Чонгука, но слышу звуки, которые он издаёт. Шумные выдохи, глухое шипение, когда я щекочу уздечку языком. С закрытыми глазами легко представить, как он запрокидывает голову и как дрожат его ресницы.
— У тебя охуительный рот, — шепчет Чонгук, и мне на волосы ложится его ладонь. — Даже представить не можешь, сколько раз я дрочил, представляя, как ты это делаешь.
Бесстыжие двадцать три. Сложно вообразить, что Чан когда-нибудь позволил бы себе такое сказать. Но чёрт, как же это заводит. Вот эта его искренняя пошлость и непосредственность. Какой женщине не захочется услышать, что мужчина мастурбировал на мысли о ней. По-моему, это очень горячо.
— Лиса… Тоже хочу тебя языком трахнуть… Просто пиздец как… Повернись, а? — Чонгук убирает волосы с моего лба, заставляя на себя посмотреть. — Давай шесть-девять?
Горячая волна жара бьёт меня в живот, лицо заливает смущением. Повернуться к нему задницей? Он серьёзно?
Не похоже, чтобы Чонгук шутил: зрачки широко распахнуты и мерцают одержимостью, от кожи пышет нетерпением.
— Нет, — мотаю головой. — Я ведь говорила, что не люблю…
— Ты делаешь мне минет, — перебивает он, не прекращая гладить меня по волосам. — Мне почему запрещаешь?
Пока я судорожно подбираю подходящий ответ и заодно пытаюсь понять, говорит ли моё нежелание получить оральные ласки о скрытой нелюбви к себе, Чонгук приподнимается на локтях и тянет меня вверх, заставляя упереться ладонями ему в грудь.
— Не сопротивляйся, ладно? Если тебе не понравится, я остановлюсь. Обещаю.
Он сжимает мои бёдра, заставляя привстать, пока его тело начинает перемещаться подо мной, соскальзывая ниже. Меня будто парализовало. Я не хочу выставлять себя закомплексованной скромницей, но… Оральные ласки остались во временах студенчества и сейчас кажутся чем-то почти постыдным. Не получается не думать о гигиене и о том, как всё выглядит при ближайшем рассмотрении.
— Пахнешь обалденно, — звучит внизу.
Его пальцы сдавливают кожу моих бёдер, дыхание нагревает промежность. Вонзившись зубами в губу, я жмурюсь. Язык Чонгука касается меня там.
Живот скручивает острый спазм, от которого вспыхивают грудь и шея. Начинает покалывать даже макушку головы. «Попробуй не думать, — говорю я себе. Не думай, не думай. Просто отдайся ощущениям. Если ты готова ублажать его ртом, то почему бы не позволить ему сделать то же самое? Ты тоже достойна».
Не знаю, заслуга это моих аффирмаций либо же Чонгук так хорошо знаком с женской анатомией, но спустя минуту мне удаётся приглушить вой комплексов. Мысли выключаются, а все ощущения концентрируются в том месте, где он трогает меня губами, ласкает языком, целует, посасывает.
Грудную клетку распирает горячим першением, хочется двигаться в такт его касаниям, бормотать несвязности. Что-то внутри меня дребезжит, ломается — будто рушатся возведённые стены. Я совершенно беззащитна перед этими откровенными ласками и удовольствием, которое от них получаю. Это новый уровень интимности и доверия, в котором нужно полностью расслабиться. В обычном сексе иначе: там наслаждение рождается обоюдно, от трения органов. Здесь же нужно полностью доверять партнёру и позволить себе быть эгоисткой.
Оргазм выстреливает в меня громким залпом, заставив навалиться ладонями на спинку кровати и вскрикнуть. Промежность скручивает сильнейшей пульсацией, распространяющейся по всему телу. Я жалобно открываю и закрываю рот, захлёбываясь собственным дыханием. Чонгук целует меня жадно и требовательно — только делает это снизу.
— Хватит, — хриплю я. — Не могу больше… Хватит.
В глазах становится мокро. Не знаю, почему то, чем ежедневно занимаются тысячи людей, так на меня действует. Я будто только что снова вывернула перед ним свою душу.
Приподнявшись, я скатываюсь на бок и заставляю себя посмотреть на Чонгука. Он быстро водит рукой по члену, веки плотно сжаты, лоб напряжён, словно ему больно. Моё и без того не пришедшее в норму дыхание сбивается ещё сильнее. Сперма стекает по его пальцам, капает на живот и соскальзывает на простыню.
— Охренеть что это было, — сипло произносит он, когда открывает глаза. Его взгляд, немного расфокусированный и чуточку безумный, находит меня. — Ты как? Всё нормально? Тебе понравилось?
Я киваю, потому что мне и правда понравилось. И в эту самую секунду становится отчаянно жаль, что мне давно не двадцать пять. Тогда бы я плюнула на всё, собрала свои вещи и переехала к нему.