Только между нами

42. Лиса

— Когда тебе в следующий раз к врачу? Ты ведь должен сделать снимок, если мне не изменяет память?
— В пятницу, — хмуро бросает Чонгук. — Но не уверен, что пойду. Я и так знаю, что в порядке.
— Но всё равно лучше сходить. Перелом — нешуточное дело. Во сколько тебе назначено? Я отвезу.
Взгляд Чонгука темнеет, вспыхивая раздражением.
— Я ведь сказал, что подумаю. Хватит обращаться со мной как с первоклассником.
— Если ты не понял, я за тебя беспокоюсь, — чеканю я, поднимаясь из-за стола.
Выливаю недопитый кофе в раковину, на автомате споласкиваю чашку и, стуча босыми пятками, иду в ванную. Там, уставившись на своё отражение, уговариваю себя не расстраиваться. Знаю, что Чонгук зол не на меня. Он переживает из-за провальных собеседований, которых на этой неделе было не меньше пяти.
Мне больно видеть, как с каждым днём он закрывается всё сильнее. Эта мясорубка случилась с ним из-за меня. Связался бы Чонгук со мной, зная, что его жизнь покатится под откос? Спроси я его об этом, он бы, конечно, ответил, что ни о чём не жалеет. Но будет ли он считать так спустя год или два? С его талантом управляться с цифрами и неординарным мышлением перед ним должны открываться тысячи возможностей, а теперь… Едва залечив переломы, он заново расшибает лоб о каменную плиту.
Дверь позади ударяется в стену, а в следующую секунду в отражении рядом со мной появляется лицо Чонгука. Крепко обняв за талию, он целует меня в плечо.
— Извини, ладно? Я мудила.
— Ты не мудила, — мягко говорю я, поглаживая его по руке. — Всё наладится, вот увидишь. Я тебе обещаю.
Моё обещание родилось не на пустом месте. Вчера я решила обратиться к Минхо и попросить его о вакансии для Чонгука. Я не любитель эксплуатировать дружеские связи, но сейчас это, пожалуй, лучшее, что я могу сделать. Втайне, конечно.
— Ты только не переживай, ладно? — успокаивающе шепчет Чонгук. — Я найду способ заработать. В конце концов, на финансовой сфере свет клином не сошёлся. Буду пробовать что-то другое.
Внутри меня остро вспыхивает протест. Нет-нет-нет. Что значит «клином не сошёлся»? Чонгук обожает цифры и то, чем занимается. У него природный дар. Нельзя так просто от этого отказываться.
В памяти всплывают издевательские слова Чана, что скоро Чонгуку будет в радость работать на автомойке, и желание позвонить Минхо переходит в разряд фанатичного. Я не позволю испортить Чонгуку жизнь. Он через столько дерьма прошёл и не должен в него вернуться.
Повернувшись, я кладу ладони Чонгуку на плечи и тянусь к его губам:
— Давай сегодня сходим куда-нибудь, а? Можно в кино. Что скажешь?
Про кино — чистая импровизация. Я не очень жалую кинотеатры, но в эту самую минуту хочу порадовать Чонгука. Наша жизнь и без того превратилась в череду сражений. Он борется за возвращение к нормальной жизни, я воюю с виной и страхами. Всё, что у нас есть — это мы друг у друга. Больше поддержки ждать неоткуда.
— Давай. Собеседование закончится около четырёх, а потом можем пойти. Какой жанр предпочтительнее? Мелодрама? Триллер? — В глазах Чонгука появляется шутливый блеск. — Может быть, боевик?
— Выберешь боевик, и это будет наш последний поход в кино, — отвечаю ему в тон. — Я вернусь из зала часа через два и смогу тебя отвезти.
Неделю назад я записалась в фитнес неподалёку. Хотела подарить абонемент и Чонгуку, но он ожидаемо отказался. Мне тоже нужно подыскивать работу, но я всё никак не могу решиться. Сначала хочется окончательно порвать с прошлым, а если точнее — развестись.
Юрист Чана связывался со мной один раз, чтобы узнать, претендую ли я на дом, и, получив отрицательный ответ, пропал. Может быть, они с Чаном разрабатывают коварный план, как лишить меня денег на банковском счёте и квартиры, кто знает. Меня уже мало что удивит.
* * *
— Как прошло твоё собеседование? — спрашиваю, покосившись на сидящего рядом Чонгука, и с улыбкой замечаю: — Сегодня ты светишься оптимизмом.
— Надеюсь, что там у меня всё получится.
— А что за компания?
— Занимается грузоперевозками.
— И как, на твой профессиональный взгляд? Перспективная?
— Они давно на рынке, — скупо отвечает Чонгук, отворачиваясь к окну.
— Ну они хотя бы понимают, какого талантливого и опытного специалиста могут заполучить? — продолжаю я своё ободряющее наступление.
— Едва ли. Я откликнулся на вакансию без опыта.
От неожиданности я забываю следить за дорогой и впиваюсь в Чонгука глазами.
— В каком смысле?
— Им требовался менеджер по логистике.
— И что входит в обязанности менеджера по логистике?
— Работа с текущей клиентской базой, ведение документов, — начинает цитировать Чонгук, глядя перед собой. — Закрытие заявок, контроль транспорта на линии, своевременная доставка грузов.
Грудную клетку распирает от желания проорать «Нет!». Чонгук слишком хорош для такой работы. Он же, чёрт возьми, самый настоящий гений. Какого хрена он должен заниматься тем, на что сгодится любой другой?
— Чонгук, рано сдаваться. Ты обязательно найдёшь работу, которая тебя достойна.
— Это нормальная работа. Параллельно я буду подыскивать что-то другое. Нет смысла сидеть дома, ожидая, когда на меня свалится благодать.
Приходит моё время уставиться в окно. Послать бы к чёрту это кино и развернуться домой. И Минхо, как назло, до сих пор не перезвонил.
* * *
— Как тебе фильм? — Чонгук переплетает наши пальцы и, поднеся мою ладонь к лицу, трётся об неё носом. — Ты пахнешь попкорном.
Я ловлю любопытные взгляды двух девушек, идущих нам навстречу, и борю в себе слабовольное желание отдёрнуть руку. Они ровесницы Чонгука, а я даже в джинсах и рубашке выгляжу старше его.
— Фильм нормальный. Только я так и не поняла, для чего была та сцена с коляской. Будто режиссер хотел развить новую ветку сюжета, но потом передумал.
— Тоже обратил на это внимание. Ружьё не выстрелило. — Поцеловав меня в висок, Чонгук начинает оглядываться по сторонам: — Где-то здесь должен быть ресторан. Хочешь перекусить?
После небольшой заминки я мотаю головой.
— Нет, наверное. Давай лучше поедим дома.
У меня есть две причины, чтобы отказаться. Во-первых, я понятия не имею, может ли Чонгук позволить себе потратить лишнего. Ему важно доказать мне свою самостоятельность, и он будет до последнего делать вид, что у него всё в порядке, тем самым усугубляя мою вину.
А во-вторых, ресторан, про который говорит Чонгук, обожает Сохи, и есть риск, что после работы она заедет именно сюда. А я пока не готова с ней встречаться и делиться тем, что происходит в моей жизни. Через полторы недели  Кайю исполняется сорок, и меня, разумеется, пригласят на празднование. А я не чувствую себя готовой прийти за ручку с Чоном. Ловить на себе вопросительные взгляды, слышать осуждающие шепотки. Половина друзей Кайя Чонгуку в родители годится.
Когда мы подходим к эскалатору, звонит мой телефон. На экране — номер Минхо. Напряжение во мне сменяется вспышкой облегчения. Я было подумала, что он намеренно решил меня продинамить.
Говорю Чонгуку, что мне нужно в туалет и, закрывшись в кабинке, перезваниваю Киму.
— Извини, Лиса. Весь день в разъездах был. Сто лет не слышались. Как твои дела?
— У меня всё хорошо, — выдаю я ничего не значащую фразу. — Как Сола поживает?
— Сола вся в делах. Заезжай в гости как-нибудь. Сама тебе похвастается.
— Заеду. Минхо, я вокруг и около ходить не буду, хорошо? Всё-таки не первый день друг друга знаем.
— Конечно, Лис, — звучно хохочет он. — Говори как есть.
Я глубоко вздыхаю. Прикрываю глаза.
— У меня есть очень хороший парень на примете. Очень талантливый во всём, что касается финансов. Ты мог его видеть со мной на выставке. Он инвестиционным прогнозированием занимается. Без преувеличения гений, Минхо. Так вышло, что ему сейчас нужна работа. Мог бы ты у себя что-нибудь для него подыскать? — Я переступаю с ноги на ногу и до боли кусаю губу. Как же мучительно просить. — Ты меня знаешь. Я бы не стала просить за того, кто этого не стоит. Но за Чонгука ты мне ещё спасибо скажешь.
— Я услышал тебя, Лиса. — Тон Кима меняется, из расслабленного и благодушного становясь собранным. — И я понял, про кого ты говоришь. Сеул всё та же деревня. Но с вакансией, боюсь, не помогу. Ты меня пойми: мой штат полностью укомплектован и кого-то увольнять будет несправедливо.
Крепко сжимаю трубку. Я слишком хорошо знаю Минхо. Он обожает быть полезным, даже когда его не просят. Такая натура. Если в его огромной компании действительно не оказалось ни единого вакантного места, он бы сказал, что подумает над другими вариантами. А тут ни черта.
— Дело в Чане? — как можно ровнее переспрашиваю я.
Ким тяжело вздыхает.
— Лис, мне с ним ещё сотрудничать. Мало кто хочет портить с твоим мужем отношения.
— Это клевета, — хриплю я, зажмурившись. — Чонгук ничего не сливал конкурентам.
— Не буду спорить, Лиса. Но пока помочь не смогу.
Я сбрасываю вызов, не прощаясь. Не осталось сил на вежливость. До этого момента я пребывала в уверенности, что слухи о вероломстве Чонгука не выходили за пределы «Ким и партнёры». А оказалось… Грудь ломит от учащённых вдохов. Ублюдок. Мы с Чонгуком и без того никуда не выходим… Никто о нас не знает… Всё, как он и хотел. Так какого чёрта? Почему он не успокоится?
Телефон вновь трезвонит. На этот раз это мама. Я сжимаю переносицу, приводя себя в чувства, и принимаю вызов.
— Привет, дочь. Как твои дела? Не отвлекаю?
— Говори, мам, — натянуто отвечаю я.
— Да я просто так звоню. Ты сегодня в гости вроде бы хотела заехать и пропала.
— Были дела.
— Да, я так и поняла. Ты… — Мама делает паузу. — Ты сегодня снова со своим мальчиком?
С последней фразой нервы неожиданно разносит в щепки. Каждая пора на коже раскрывается, выпуская наружу накопленные отчаяние и гнев.
— Он не мальчик, мама, ясно?! Ему двадцать три!
Я с остервенением вдавливаю красную трубку в экран, вкладывая в это движение каждую бушующую эмоцию. Если до этой секунды мне казалось, что дела не окончательно плохи, то сейчас кажется, будто весь мир ополчился против. Я не хочу никуда выходить. Хочу остаться здесь без необходимости быть сильной и держать лицо. Я устала мучиться бессилием от невозможности что-то изменить, устала страдать нескончаемым чувством вины за то, что угробила Чонгуку жизнь, устала вздрагивать под любопытными взглядами.
Пригладив волосы, смотрю на себя в зеркало. Господи, на кого я похожа? Лицо перекошенное, глаза как у безумной. Делаю три глубоких вдоха и, отвернувшись, прикладываю телефон к уху.
— Что хотела? — отрывисто бросает муж.
— Поговорить.
* * *
К офису мужа я подъезжаю, как и условились, после обеда. Мне нравится моё состояние: оно ровное, выжженное. Эмоции спят, нет ни одного намёка на мандраж перед встречей с тем, кто задался целью испортить мне жизнь.
Продуманного плана на этот разговор у меня тоже нет. Знаю только, что держаться в стороне я больше не в силах. Всё-таки мы с Чаном шесть лет вместе прожили. Хотя бы что-то человеческое должно было в нём остаться.
Момо при виде меня взмывает вверх как выстрелившая петарда и растерянно хлопает глазами. Не знает, как себя вести. Слухи о разводе, конечно же, разлетелись по офису, и здесь мне, как раньше, не рады.
— Я к Ким Чану, — говорю сухо, избавляя её от необходимости допытываться, что мне нужно. — Он в курсе моего визита.
Не дожидаясь, пока Момо сможет сложить мысли в слова, я направляюсь к намеченному кабинету. Интересно, за всё это время она хотя бы попыталась узнать, как дела у Чонгука? Или её привязанности хватало лишь на пускание слюней из-за стойки?
— Привет. — Встречаю в ответ тяжёлый взгляд мужа и указываю глазами на посетительское кресло: — Присяду?
Поза Чана становится более вальяжной: он откидывается назад и начинает лениво барабанить пальцами по столу. Нет, он ни черта не успокоился и на волну примирения добровольно спрыгивать не планирует.
Заняв кресло, я по привычке оглядываю его лицо, ища в нём признаки изменений. Наша совместная жизнь кончилась, и кажется, будто этот факт не должен пройти для нас бесследно. Но либо я плохо смотрю, либо Чан остался точно таким, как был. Не похудел, не поправился и не постарел.
— Ну так чего ты хотела? — небрежно бросает он, всем своим видом демонстрируя, насколько не рад меня видеть.
Чан чувствует себя победителем. У него всё в порядке, а бывшая жена сама пришла, поджав хвост. Чонгук провёл неделю в больнице, не может найти работу. Мои нервы превратились в ссохшиеся нити. Всё идёт по плану.
— Во-первых, я хотела спросить про развод. Твой адвокат связывался со мной, но потом неожиданно пропал. Думаю, никто из нас не питает иллюзий относительно воссоединения, так что можно не откладывать формальности в долгий ящик.
Я стараюсь говорить как можно спокойнее и непринуждённее, но в глазах Чана всё равно вспыхивает недоброе пламя. Господи, он серьёзно? Его задевает, что я смею напоминать о разводе? Непременно хотелось лидировать и в этом вопросе тоже?
— Юрист свяжется с тобой в ближайшее время, не сомневайся. Развод состоится. Оттягивать я уж точно не стану.
Я проглатываю невесёлый смешок. Его лицо. Вот что имеет первостепенное значение. Даже спустя месяц после всего того, что он учинил, Чана заботит лишь его уязвлённое достоинство.
— Буду ждать. Юристу я сказала, что ни на что не претендовать не собираюсь. А второй вопрос…
В этот момент раздаётся мягкий стук открывшейся двери, и я машинально на него оборачиваюсь. На пороге в своём обычном прикиде развратной секретарши стоит Минатодзаки. При виде меня её идеально ровные брови подпрыгивают вверх, губы плотно сжимаются. Могла бы я улыбаться — обязательно бы ей улыбнулась. Да-да, дорогуша. Я снова к вам.
— Сона, зайди позже, — распоряжается Чан.
Не издав ни звука, Минатодзаки пятится назад и исчезает за захлопнувшейся дверью.
Благодаря этой секундной зарисовке мне неожиданно становится ясно, что они переспали. Даже если Чан не делал этого до нашего с ним расставания, то теперь в их связи нет никаких сомнений. Это стало понятно по тому, как она без стука вломилась к нему в кабинет, и тому, как смягчился его голос.
От этого знания я не испытываю ни укола призрачной ревности, ни желания узнать, было ли между ними что-то, когда мы ещё могли называться мужем и женой. Расстаться было абсолютно верным решением. В браке, да и вообще в отношениях, нет места равнодушию.
Чан смотрит на меня с удовлетворением и вызовом. Хотел, чтобы я знала. Тут он промахнулся. Я знаю, и мне всё равно.
— Второе, что я хотела обсудить, — это Чонгук, — продолжаю я. — Перестань портить ему жизнь. Мы оба наказаны. Тебе пора остановиться.
— И как я, по-твоему, порчу ему жизнь?
— Ты прекрасно знаешь, о чём я. Эти слухи, которые ты распустил о его шпионаже…
Чан насмешливо фыркает:
— Так это я ещё в суд не подал.
Рот наполняет горько-вяжущий вкус, и отчего-то начинает колоть между лопатками. Эмоции, которые, как я думала, не способны ожить, снова поднимают голову. О чём он? Какой, на хрен, суд? Зачем? Это ведь… Нет, это просто в голове не укладывается.
— Перестань издеваться. — От растерянности мне плохо удаётся подбирать слова. Правильные фразы ускользают, оставляя после себя лишь бессвязности: — Хватит, слышишь… Это не смешно.
— Не смешно — это когда твоя жена трахается с твоим малолетним сотрудником, — зло цедит он.
— Ты прав. — Теперь слова, напротив, выбегают одно за другим, сливаясь с отчаянный шёпот: — Это я трахалась с ним. Моя вина. Нужно было вести себя по-другому. Я была замужем. Поэтому разбирайся со мной, а его оставь в покое.
Чан молчит, но на его скулах отчётливо проступают желваки. Может быть, ему не нравится, что я пытаюсь защитить Чонгука, или взбесило, что я так запросто произнесла это слово. Трахалась. В любом случае я не могу себя остановить. Нужно заставить его прекратить всё это.
— Ему всего двадцать три. Многие в его возрасте совершают ошибки. Не порть мальчишке жизнь… Он ведь её только начинает… — Сделав паузу, я смотрю на него с мольбой: — Чан, ты же живой человек… Очнись. Поступи по-человечески.
— Я тебя честно предупредил, Лиса. Милосердия для предателей во мне нет.
— Мы, чёрт возьми, никуда не выходим! — взвизгиваю я. — Никто о нас не знает… Чего тебе ещё нужно?
— Ты меня, похоже, не поняла, — выплёвывает Чан, сжимая и разжимая пальцы. — Житья вам не будет. Я ни на каких условиях не собирался благословлять ваше тихое счастье, и меня не устраивает, что бывшая жена позорит моё имя, спутавшись с сопляком. Поживи одна, как положено, и через год-полтора заведи себе нормальные отношения.
— Ты хочешь диктовать, когда и с кем мне встречаться?
— Ну ты же пришла мне диктовать, как поступать с сотрудником, который меня предал.
Ком из дремавших потрясений, страхов и отчаяния начинает бешено вращаться внутри меня, провоцируя неконтролируемую дрожь. Зря я думала, что меня ничем нельзя выбить из колеи. Потому что сейчас, в эту самую секунду, я падаю навзничь и ломаюсь. До последнего надеялась, что остаётся шанс… Что картина сложится, и всё чудесным образом наладится. Ни черта. Сейчас это стало ясно как день.
— Я уеду, понятно? — хриплю я, зажимая трясущиеся пальцы в кулаки. — Мне предложили работу в НамЧеджу. Я уеду туда при условии, что ты оставишь Чонгука в покое. Не будет никаких судов, интриг и метки предателя. Ты дашь ему нормально жить. Только на этих условиях.
— Не в твоём положении диктовать мне…
— Ни хрена, — перебиваю я. — Мне терять нечего. Боишься, что изваляю твоё имя в грязи? Я это сделаю. Обойду все самые паршивые редакции, дам интервью везде, где меня захотят выслушать, и расскажу, как я изменяла тебе на столе с сотрудником, который даже университет не успел окончить. Буду плакать на камеры, рассказывая, в какую ярость ты пришёл от этой новости и как нанял человека, который его избил. Может быть, я ничего не докажу, да… Твой приятель Джин наверняка подсуетился. Но вони будет очень много, и фамилия Ким станет синонимом рогоносца.
— И за клевету по миру пойдёшь, — гневно рявкает Чан, наваливаясь грудью на стол.
— Возможно. А возможно, и нет. В любом случае наш любовный треугольник без внимания не останется.
Мы сверлим друг друга взглядами. Каждый отчаянно желает выиграть, хотя мы оба знаем, что победителей среди нас нет. Есть двое проигравшихся в пух и прах.
— Гляжу на тебя и думаю, — наконец говорит он, — почему я раньше не замечал, что ты ненормальная?
Приходит мой черёд усмехаться.
— Так, может, стоило лучше смотреть? Ответ мне нужен сейчас. Ты перестанешь обвинять Чонгука в том, чего он не делал, и закончишь фабриковать дела. Вообще забудешь, что он когда-либо существовал.
Чан смотрит на меня, прищурившись. Его ноздри раздражённо трепещут, пока он принимает окончательное решение. Быстро думать ему обычно не составляло труда.
— На этой неделе оформим развод, а потом уезжай из Сеула, — тихо и до странности спокойно произносит он. Так он разговаривал со мной раньше. — Посиди год без шума, а потом делай что хочешь. О тебе как о моей жене к тому времени все забудут. Может, кого-нибудь нормального встретишь. Вряд ли ты собиралась рожать от пиздюка-нищеброда.
— Мои будущие дети — это уже не твоё дело, — говорю я, поднимаясь. — Пожелала бы тебе хорошего дня, но боюсь, не хочу.
Из кабинета я выхожу, стремительно теряя зрение. Стены перед глазами дрожат и тают, и лишь серебристое пятно лифта, маячащее впереди, не даёт сбиться с курса. Я слышу, как Момо роняет безликое «До свидания», но даже не пытаюсь пошевелить ртом. Ещё совсем немного продержаться. Дойти до машины, потянуть на себя ручку и опуститься на нагретое солнцем сиденье. Там ногам не нужно будет меня держать. Там никто меня не увидит.
Я пялюсь в лобовое стекло не менее десяти минут, и всё это время по лицу текут слёзы. Смахиваю их одну за другой, пока ладонь не становится мокрой. Странно, что никак не перестанут. Внутри такая сухость и пустота.
Нащупываю в подлокотнике салфетку, промакиваю глаза, вытираю руки. Телефон. Нужно позвонить. Я нахожу номер Ли Сонука в списке вызовов и нажимаю зелёную кнопку. Он связался со мной позавчера. Справился, как настроение, и между делом поинтересовался, не надумала ли я взять его проект. До него тоже дошли слухи о том, что я больше не работаю на Кима.
— Я согласна, Сонук, — говорю без прелюдий, заслышав деловитое «алло». — Только с одним условием.