Только между нами

45. Лиса

Два года спустя
— Желаете что-нибудь из напитков? Воду, кофе, бокал просекко? — Миниатюрная девушка в форме авиакомпании старательно изгибает накрашенные губы в улыбке. — Может быть, чай?
— Кофе, — отвечаю я, покосившись в противоположный отсек бизнес-класса, где с появлением второй стюардессы наметилось оживление.
Пассажиры, мальчик лет пяти и маленькая девочка, сидящая на коленях у плечистого короткостриженого мужчины, заёрзали и закрутили головами.
«Хочу конфету!» — разносится по салону исковерканная возрастом детская речь.
— Конфету ты съела в аэропорту, Рената, — строго произносит темноволосая молодая женщина с соседнего кресла, очевидно её мама. — Много сладкого нельзя, иначе испортятся зубки.
— Ну пап…
— Дай ей конфету, Аина, — неожиданно вступается за дочь мужчина и, подтянув девочку поближе, касается губами пухлой розовой щёчки. — Зубы у неё всё равно выпадут, так что пусть портит.
— Разве дело только в этом, Марк? — восклицает супруга, глядя на него с искренним возмущением. — Помимо зубов есть ещё органы пищеварения. Что хорошего в том, что у ребёнка появятся диатез или экзема?
— Аина, — с непробиваемой невозмутимостью повторяет мужчина, — дай Рене конфету. Ничего страшного не случится.
Тяжело вздохнув, мама девочки лезет в сумку и извлекает оттуда хрустящую упаковку леденцов.
— Но это последняя, — предупреждающе говорит она, по очереди глядя на мужа и хитро заулыбавшуюся дочь.
Поняв, что засмотрелась, я возвращаю глаза к застывшей стюардессе, которая всё это время терпеливо ждала, пока я налюбуюсь милой семейной перебранкой.
— Вам понадобится плед или…?
— Ничего не нужно, спасибо. Кофе чёрный, пожалуйста. Без сахара.
Одарив меня финальной улыбкой, девушка переключается на соседа — мужчину лет шестидесяти с пастозно-багровым лицом. Его вид пугает меня с той минуты, как мы заняли свои места. Он вообще нормально себя чувствует? Не хотелось бы совершать экстренную посадку.
Убедившись, что голубоглазая малышка получила желанную конфету из рук великодушного отца, я отворачиваюсь к иллюминатору. На испещрённом царапинами стекле оседают капли дождя.
«Это Бусан», — вспоминаю я извечную присказку Ли. В Сеуле сегодня солнечно — я проверяла прогноз. Всего час перелёта, и такая огромная погодная разница. Под рукавами пиджака неожиданно собираются мурашки, и мне приходится быстро растереть плечи. Зря я отказалась от пледа. Да и от просекко тоже. Волнуюсь? Похоже на то. Комфортное, анатомически подогнанное кресло бизнес-класса сейчас ощущается жёсткой табуреткой, сердце потеряло размеренный ритм. Я не знаю состава участников сегодняшней конференции, но догадываюсь, что компания Хвана тоже в списке. А если она в списке, то есть вероятность…
— Ваш кофе, — звучит надо мной.
Вместе с чашкой на выдвинутый столик опускается свежая пресса: журнал и газета. Я вдыхаю бодрящий аромат зёрен и раскрываю журнал. Бездумно и быстро листаю его, изредка задерживаясь взглядом на заинтересовавшей рекламе и броских лозунгах, до тех пор пока не натыкаюсь на знакомое лицо. Интервью Чана посвящён целый разворот с присовокупленной по центру фотографией. По привычке всматриваюсь в его черты. За два года они будто сильнее ужесточились, и седина на висках стала заметнее. А в целом он всё тот же.
«Секрет моего успеха в том, что я умею добиваться своего» — гласит заголовок статьи. Браво, Чан. Прочитавшим эту статью наверняка будет о чём поразмыслить.
Пролистав журнал до конца, откладываю его и перехожу к кофе. Кстати, представители «Ким и партнёры» тоже наверняка будут на конференции. Хотя Чана я вряд ли там встречу. Он и раньше считал, что перерос подобные мероприятия, а сейчас у него и подавно нет на это времени. В прошлом году у него родился сын. Женился он быстро: буквально спустя полгода после нашего развода. Его избранницей стала столичная модель на двадцать лет младше. Пресса называла их красивой парой. Всё-таки есть что-то в этом движении за права женщин.
О свадьбе бывшего мужа мне сообщила мама. Осторожно, будто боясь ранить. А я почему-то очень обрадовалась. Не знаю, как у Чана и Мины… или Лины… сложится в дальнейшем, но искренне желаю им счастья. Несмотря на боль в прошлом, я не испытываю к Чану ни ненависти, ни неприязни. Чёрт знает, почему так получилось, ведь во многих смыслах он повёл себя как полное дерьмо. Наверное, моя вина в измене и кончине нашего брака была сильнее, чем я предполагала. А ещё я благодарна ему за сдержанное слово. Не бывает плохих людей. Бывает череда обстоятельств, вынуждающая нас совершать ошибки.
— Лиса! — Мама с порога кидается мне на шею и оглушительно чмокает ушную раковину. — Как долетела? У тебя новая туалетная вода? Выглядишь замечательно!
— Ты видела меня две недели назад, — смеюсь я и, отстранившись, нарочито повожу носом. — Готовишь что-то? Пахнет вкусно.
— Курицу на скорую руку запекла и салат сделала. Проходи давай, проходи. — Мама тянет меня за руку, будто боится, что я уйду. — Во сколько конференция? Есть ещё время?
— Немного совсем. Но ты не переживай, я завтра к тебе заеду. Сможем часами болтать.
— Тебя в аэропорт-то кто-нибудь отвёз?
— Зачем? Вылет был в пять утра.
— Ну я подумала, может быть, тот партнёр, про которого ты рассказывала… — смущённо бормочет мама, пряча глаза. — Как уж его имя? Феликс?
Мама неисправима. В каждый свой визит и каждый наш телефонный разговор она пытается разузнать подробности моей личной жизни. Думает, что делает это аккуратно, но выходит как сейчас.
— Лучше ты расскажи, — улыбаюсь я, оглядывая расставленные на столе чашки и пластиковую коробку с тортом. — Как твой Бëн Чхоль поживает?
Мама слегка розовеет, прячет улыбку. Вот уже третий месяц она официально состоит в отношениях. Её мужчине пятьдесят восемь, имеет свой бизнес. Что-то связанное с кондиционерами. Разведён, дети давно выросли, с собственной жилплощадью и машиной, образованный. Старше мамы на два года. В общем, всё как принято.
— Звонил недавно, — докладывает она, разливая чай. — Сегодня в театр идём. Платье потом покажу, посмотришь? А то я купила, а потом подумала: не слишком броское? Просто цвет такой… яркий. Мне всё-таки почти шестьдесят.
— Ты у меня красавица, мам. Отлично, что яркое.
Усевшись напротив, мама с воодушевлением рассказывает о том, что в следующем месяце они с Чхолем планируют поехать в Грецию, и показывает фотографии отеля. Я слежу за ней с улыбкой. Отношения пошли маме на пользу. Такая живая, помолодевшая, кипящая. Первый её мужчина после отца.
— Мам, я очень рада за тебя. За вас. Мне пора ехать. — Отодвинув стул, я крепко её обнимаю. — Увидимся завтра, хорошо? И ничего не готовь, ради Бога. Давай лучше в ресторан сходим.
Мама выходит за мной в прихожую. Следит, как я надеваю туфли и, опередив, подхватывает с комода сумку, чтобы передать её мне. Грудь затопляет тёплым и одновременно колким. Вдали от дома я стала в разы сентиментальнее. Меня сейчас многое трогает куда сильнее, чем раньше. Мамина любовь, например.
* * *
В зале известного премиум-отеля Сеула оживлённо и шумно. Сегодняшнюю конференцию СМИ за полгода анонсировали как самое масштабное мероприятие последнего десятилетия. Лучшие спикеры со всего мира и представители крупнейших компаний страны собрались здесь во имя развития маркетинга и экономики.
— Ну конечно, ты бы такое не пропустила, — обнажив в улыбке приторно-белые зубы, улыбается подошедший Минхо.
Предпринимает попытку, как раньше, задеть мою щёку губами, но я уворачиваюсь и без улыбки роняю сдержанное «Привет».
Психика порой неконтролируемая вещь. По какой-то причине мне удаётся не испытывать неприязни к бывшему мужу, а вот к Минхо она есть. Так же, как и с Дженни, я не смогла простить ему, что не поддержал, когда для меня это было важнее всего на свете.
— Как дела? Как Бусан? — продолжает он, то ли не замечая, то ли не желая замечать моей отстранённости. — Слышал, проект с «Е-медиа» погремел. Поздравляю! Всё собирался тебя набрать…
— Всё в порядке, Минхо, — перебиваю я, всматриваясь в растущее скопление людей.
Искать знакомые лица получается непроизвольно — эта привычка выработана годами. Мин, Пак из «Крокуса», Ин. Глаза фокусируются на знакомом затылке. Волосы цвета соли с перцем, неизменный чёрный костюм, скупые жесты. Мой бывший руководитель и наставник — Ли Хван собственной персоной.
Этим человеком я безмерно восхищаюсь с первого дня нашего знакомства. Без малого, Хван научил меня всему, что я умею. Под его руководством я начала и закончила свой первый кассовый проект, благодаря ему завела массу полезных связей и смогла позволить себе собственное жильё. Сейчас я бы с огромным удовольствием подошла к нему и пообщалась. Не о работе даже, а просто… Спросила бы, как дела у Канны, его супруги, и как поживает дочь Нэнси, которая, если верить прессе, вышла замуж за хоккеиста НХЛ. Одна проблема: Хван едва ли захочет за мной говорить. Он принадлежит к типу людей, не признающих полумер. Те, кого он подпускает к себе близко, становятся его семьёй, а самовольный уход из семьи он квалифицирует как предательство. В день, когда объявила о своём переходе в компанию Чана, для Хвана я умерла.
Мы как-то обсуждали это с Сонуком, к которому Ли Хван по сей день относится как к сыну, и тот подтвердил: да, прощать Хван не умеет. Я не в обиде. Человеку, подобному ему, вообще многое можно извинить.
— Ну ты сама-то как? — долетает до меня голос Минхо. — Замуж не собираешься? Ходят слухи…
Его следующие слова глохнут за громким рёвом сердца. Рядом с бывшим шефом вырастает знакомая фигура. Широкие плечи, тёмно-русые волосы, идеально сидящий костюм…. Конечно, Чонгук здесь, с ним. Это же Хван. У него не было ни единого шанса не полюбить этого мальчика.
Он повзрослел. Или лучше сказать: возмужал? В чертах появилась жёсткость, немного заострились скулы. Чонгук покрупнел, как это обычно бывает с парнями, переступившими двадцатипятилетний рубеж, пообточился под местную среду. Это видно по движениям, ставшим более сдержанными, по спокойствию, которое он излучает. У него отличный учитель.
Он поворачивает голову, что-то говоря Хвану, и прядь волос падает ему на лоб. Он убирает её до боли знакомым жестом, переносящим меня в события двухгодичной давности: я и он, сидим на кровати в его спальне. Чонгук что-то рассказывает, подкрепляя повествование жестами, отбрасывает назад непокорную чёлку и раздвигает губы в улыбке. Причёска у него так и осталась неизменной: никаких модно выбритых висков и филированного затылка. Кажется, будто он не был в салоне минимум пару месяцев. Мне нравится. Эта небрежность ему очень подходит. Всегда подходила.
— Без работы Чон не остался, — комментирует Минхо, очевидно проследив за моим взглядом. — Старик в вундеркинда клещами вцепился. Я тебе ещё тогда хотел подсказать, что Хван ради поджопника Чану пацана может взять.
— И что же не подсказал? — переспрашиваю я, заставляя себя оторвать взгляд от Чонгука.
— Да это я потом. Когда ты звонила, из головы вылетело. Но в итоге-то всё хорошо получилось? У молодого дарования недавно интервью в «Экономисте» вышло. — Минхо понижает тон, переводя его в более интимную тональность: — Лис, знаю, что тогда не помог, но ты пойми: я ведь не Хван. Захотел бы Ким меня по миру пустить из вредности — расторг бы контракт с авиакассой, и всё. Тридцать процентов бюджета компании улетели бы к ебеням.
— А материшься для убедительности? — ёрничаю я. — Кажется, начинается. Пойду.
Конференция проходит в нескольких залах. Я заранее решила, что обязательно послушаю Гумбольдта из «Ред-Икс» и Инна из «Дамблера». Заставляя себя не оборачиваться, сливаюсь с толпой, устремившейся в сторону центрального зала, и по пути пытаюсь вернуть себе деловой настрой. Мероприятие десятилетия. Гумбольдт — светило западной экономики, профессор Гарвардского университета. А я профессионал.
Когда мне почти удаётся убедить себя в последнем, затылок начинает ощутимо покалывать. Мелкая вибрация распространяется по шее, плечам, струится к позвоночнику. Можно обернуться, но тогда я помешаю тем, кто идёт позади меня.
Я захожу в зал, опускаюсь на первое попавшееся сиденье в первом ряду. Руки, извлекающие блокнот из сумки, неконтролируемо дрожат. Совсем не факт, что это он. Возможно, это плоды моей нервозности, подпитанные разгулявшимся воображением. Два года прошло. Не так много для меня, но для двадцатитрёхлетнего парня — это целая жизнь.
* * *
Выступление Гумбольдта не разочаровывает. Для гениального спикера, коим он является, недостаточно обладать крепко набитым багажом опыта и знаний. Помимо прочего, необходима природная харизма. Нужно уметь разговаривать со слушателем так, чтобы за два часа одностороннего диалога каждый присутствующий успел немного влюбиться. Так случилось и со мной. В какой-то момент удалось абстрагироваться от неровного биения сердца и подкожных вибраций и раствориться в потоке слов от бесспорного гения двадцать первого века.
— Инну придётся постараться, чтобы это переплюнуть, — замечает догнавший меня Ки Бом. — Гумбольдт хорош, старый чёрт. Ты была на его выступлении в Копенгагене в позапрошлом году?
Я отрицательно мотаю головой.
— Не получилось. Смотрела в записи.
— Запись не то. Заметила, как шибёт его энергетика? Почище коньяка.
Успеваю пробормотать «ага», пока речь стремительно мне отказывает. Движущаяся масса людей с каждой секундой сереет, будто бы для того чтобы выделить одну-единственную фигуру в синем, застывшую в дверях прохода.
«Привет», — беззвучно шевелю я ртом, встретившись с Чонгуком глазами.
На ощупь нахожу плечо Бома и выдавливаю: «Я сейчас, ладно? Позже увидимся».
Каких-то десять-двенадцать шагов, чтобы оказаться на знакомом расстоянии. Вспомнить сходства и уловить изменения, вздрогнуть, собраться.
— Привет, Лиса, — Чонгук улыбается одними губами, пока карий взгляд точечно помечает моё лицо. — Мы с тобой сидели в одном зале.
— Я тебя увидела ещё в вестибюле с Хваном. Вы разговаривали, поэтому я не стала подходить.
— Ясно. Прекрасно выглядишь.
Теперь улыбаюсь я. Такой же галантный, как и прежде.
— Спасибо. И ты тоже.
Повисает пауза. У меня в голове нет ни единой мысли, как её заполнить. Шёпот прошлого размножается, мешает. Сквозь запах модного парфюма мне все ещё чудится другой: чистой кожи, никотина и кондиционера для белья.
— Я собиралась выйти покурить.
Рука сама ныряет в сумку и выуживает оттуда пачку, чтобы показать её Чонгуку. Уходить не хочется, но я просто, чёрт возьми, не знаю, что ещё сказать. Он всегда говорил больше, чем я, заполняя любые паузы. Но сейчас тоже молчит.
— Ну, я пойду. — Качнувшись в сторону выхода, делаю первый шаг.
— Я тоже перекурю с тобой, — неожиданно произносит он, опуская руку в карман.
Сердце делает странный кульбит, перемещаясь к горлу. Именно там сейчас ощущается барабанящее биение пульса.
— Ты же вроде бросал, — с шутливым укором замечаю я, пока мы вдвоём прокладываем путь к выходу.
— Не смог, — коротко парирует Чонгук, придерживая для меня дверь.
Здесь тоже ничего не изменилось. Его манеры.
На крыльце почти так же оживлённо, как в зале: курящих на мероприятии десятилетия хоть отбавляй. Я зажимаю сигарету губами, чуть резче, чем нужно, чиркаю ребристым колёсиком зажигалки — чтобы не дрожали пальцы — и только потом замечаю перед собой второй огонёк. Ну конечно, я поторопилась. Чонгук ведь всегда ухаживает.
— У меня своя, — улыбаюсь я не без смущения, глядя, как он гасит пламя и прячет зажигалку в карман.
— И сигареты тоже свои, — замечает Чонгук без улыбки.
Затягивается и, сощурившись, оглядывает моё лицо. Сейчас всего час дня — очень светло. Углубившиеся морщинки в уголках моих глаз не скроет ни один консилер.
— У меня в офисе никто не курит, — отшучиваюсь я. — Мне пришлось начать покупать.
Я выпускаю дым в сторону, тщетно пытаясь найти в нём успокоение. Говорят, никотин расслабляет. Нет, ни хрена. Боже, да что мы как дети малые! Ведь не чужие же. Столько всего было. А спустя два года разговор ведём о сигаретах.
— Как ты, Чонгук? Расскажи. Как успехи на работе? Чем живёшь?
Он глубоко затягивается, несколько раз постукивает пальцем по фильтру, потом смотрит на меня.
— Много работаю, но мне нравится. У Ли Хвана есть чему поучиться. Но ты и сама это знаешь. Слышал, ты работала на него.
Я киваю.
— Было дело.
— Сдал на права недавно.
— Вот как? Машину купил?
— Нет ещё. Пока не уверен, что она мне нужна.
Узел в солнечном сплетении завязывается ещё туже. Чонгук всё такой же. Плевать он хотел на общепринятые образцы успеха.
— Ну а ты? — поднимает он губы в улыбке. — Как Бусан? Встретила мужчину?
Пальцы непроизвольно дёргаются так, что едва не переламывают сигарету пополам. Не знаю, в чём дело. Это простой вопрос. Тон и улыбка Чонгука — они доброжелательные.
Поэтому. Именно поэтому.
— Бусан хорош по-своему…
— Поймала! — слышится звонкий женский голос с крыльца.
Мы оба на него оборачиваемся. По ступеням поднимается девушка. Стройная, в модном приталенном платье. На вид ровесница Чонгука. Сияющие миндалевидные глаза, пухлый рот, лаковая кожа.
Поднявшись, она по-свойски кладёт руку ему на плечо и касается губами скулы.
— Я опоздала немного.
Повернувшись, смотрит на меня:
— Здравствуйте. Я Соëн.
— Лиса, — представляюсь я.
— Ты докурил? — продолжает она, в ту же секунду обо мне забывая. — Жаль, я на Гумбольдта не успела. Там же Инн сейчас выступает? Уже должно начаться. Пойдём?
Чонгук выкидывает окурок в урну и смотрит на меня:
— Ещё увидимся, Лиса.
Я киваю:
— Конечно. Сегодня ведь только первый день.
Под весёлое щебетание той, что представилась Соëн, они скрываются за дверью. Я затягиваюсь снова. Сигарета, истлевшая до основания, дерёт горло. Выбросив окурок, я рывками всасываю воздух в попытке избавиться от прогорклого едкого вкуса. Не удаётся. С каждой новой секундой лёгкие распирает и саднит всё сильнее.