«Эй, — до приятной дрожи отзывается над ухом, — все хорошо, Пит».
Хочется вырваться из собственного тела и унестись так далеко, как возможно и невозможно тоже.
Паркер думает, что он ненастоящий. Но если сейчас он — просящий, извивающийся, контрастно смотрящийся рядом с доминантным Старком, когда нагло лезет ему на бедра, прижимаясь к паху, — подделка, то эта подделка лучше оригинала.
А видел ли Тони его версию оригинала хоть однажды?
Так или иначе, он подделал её сам. Сам слепил из переходящего материала — твёрдого, но смягчающегося под натиском любопытных рук миллиардера.
— Не могу, — сахарно-перемолотые бёдра вздымаются вверх, он легко принимает пальцы, мокрый, готовый.
Тиски пальцев на шее отвлекают от поцелуя. В какой-то момент приходится поймать себя на мысли, что лучше бы эти пальцы сжались смертельно крепко.
— Тише, — Тони кажется, что с каждым днём стоны Питера накручиваются на кассету его воспоминаний заново, стирая вчерашнюю запись. Он думает: к чему вообще эта кассета? Сколько-то там им ещё всё-таки осталось?..
— Я хочу… — он боязно-осторожно замолкает, словно сказать до конца — все равно что полоснуть по языку лезвием, а потом горячо и мокро облизывать чужое тело, оставляя повсюду бордовые засыхающие жуткие следы. — Хочу все продолжить. Хочу ещё раз. Каждый раз.
Входить в него — едва ли не заново, умоляющего повторить, и о боже, если бы только Тони мог. Натрахаться по самые гланды, записать это на плёнку собственной памяти, а потом уже, находясь в текстуре окончательного неверия и отрицания… — каждый раз новая частица восприятия, и Паркер мягко кладёт ладонь на щеку и матерится три раза подряд, восхитительно морщась.
Целовать его именно в этот самый момент — с каждым толчком проникать в рот всё глубже — считывать юношеские захлёбывания и всхлипы.
Питер держится около минуты, останавливается, но всё равно кончает слишком быстро, быстрее, чем ему бы хотелось, но так головокружительно, что прокусывает сосок чуть ли не насквозь.
— Помоги мне кончить, — в голосе течёт какой-то металл, крайне жидкий и обжигающий. Тони толкается пальцами несколько рваных раз, и ему вполне хватает — он сам — отвязно-громкий и такой же мокрый.
— Почему именно завтра? — Паркер прижимается к боку и тычется в шею. Вкладывает в интонацию на слове «завтра» вселенскую тяжесть.
— Не знаю, — накручивает ржаную кудряшку волос на палец, кругами чертит потолок, всматривается в точно идеальную белизну, — это решаю точно не я.
— Ты знаешь, — коротко-истерично обрывает Питер, приобнимая его, словно боясь отпустить, будто боясь, что тот не вернётся. Можно подумать, он готов разреветься, но его отчуждённое белое лицо выражает совершенную зияющую бездну.
Старк хочет выблевать собственное сердце и подарить его младшему прямо так — горячим, бьющимся в сокращениях, таким, какое оно прорывается через рёбра.
— Завтра, милый.
Он коротко целует в висок и просит прощения, что этот месяц рискует закончиться слишком быстро.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Thirty-one before sunset
Любовные романыТридцать один день их пылающих, как закат, чувств. Они не знают, к чему это приведёт, но с каждым днем это становится все более прекрасно и более осязаемо. Это - их тридцать один день любви, или будет ещё сотня? Пейринг: Тони Старк/Питер Паркер Рей...
