Багровая роща

1

Инь Цзянь испытывает глухое раздражение, и это чувство его преследует с первых лучей рассветного солнца, коснувшихся горизонта — достаточно долгий срок, чтобы к полудню уже быть совершенно не в духе. Ощущение того, что происходит — или произойдет — что-то неправильное, из ряда вон выходящее, не дает сосредоточиться и заставляет метаться в поисках источника дурного настроения. И, кажется, они наконец увенчались успехом.
Всегда найдется какой-нибудь отщепенец, считающий себя лучше других без всякого на то права. Например, как этот нахально нераскрывшийся бутон на фоне остальных его образцово-показательных собратьев, давно радующих взор лепестками приятных лиловых оттенков. Он просто не оставляет иного выбора, кроме как склониться к нему, аккуратно, но жестко схватить за стебель и угрожающе проворковать:
— Кажется, кое-кто слишком любит испытывать мое терпение...
Этого вполне достаточно, чтобы провинившийся осознал всю степень своего проступка — полупрозачные листы, скрывающие соцветие, мелко вздрагивают и послушно расходятся в стороны, показывая сердцевину. Разумеется, ему на самом деле ничто не угрожало, но это не значит, что следует поощрять выскочек. Теперь Инь Цзянь чувствует себя гораздо лучше и спокойнее, но тревожный зуд в разуме все равно не унялся.
— Впечатляет. Нет, на самом деле — впервые вижу, чтобы цветы слушались приказов.
Прозвучавший в тишине незнакомый низкий голос с нотками восторга заставляет невольно обернуться через плечо, и спустя мгновение уже подняться на ноги — непозволительно говорить с каким-то жалким человеком, преклонив колени. Даже если тот каким-то образом умудрился подойти к Инь Цзяню незамеченным и посмел с ним заговорить в таком тоне, словно они добрые приятели.
— А я еще ни разу не видел, чтобы они меня не слушались, — холодно отвечает Инь Цзянь, поворачиваясь к стоящему за его спиной незваному гостю, чтобы одарить его оценивающим взором.
Кому же удалось переступить границу священной рощи и дойти до самой обители Хранителя, никого не потревожив? Смертные — жаждущие помощи и простые путники — всегда приходят не таясь, создавая вокруг себя шум и беспорядок, и это, сколь странно бы это ни звучало, как раз в порядке вещей. Инь Цзянь всегда знает, где они находятся, что делают и откуда следует ждать. Даже те, кто появляется здесь с дурными намерениями, не могут укрыться от внимания леса и его обитателей, несмотря на все старания.
Незнакомец совершенно точно не случайный странник — те идут своей дорогой, минуя сердце рощи, — но и на осквернителя он отнюдь не похож. В самом расцвете сил, благородные черты лица и, судя по одеждам, во внешнем мире он совсем не бедствует. Но не сказать, что это сколько-нибудь его красит — гнусным проходимцем может оказаться каждый, даже богатый молодой красавец. Особенно, если уж быть честным. Единственная его черта, которая действительно вызывает у Инь Цзяня доверие — пустой правый рукав темного ханьфу, приколотый к плечу. Значит, все-таки страждущий.
Калеки — в некотором роде самые прекрасные люди на свете. Они всегда желают одного и того же — исцеления, — и готовы сделать что угодно, чтобы его получить. По мере своих убогих сил, разумеется. Не всегда назначенная цена совпадает с их возможностями, но всем ведь не помочь, верно? Инь Цзянь не склонен к излишнему человеколюбию и самоотверженности, скорее, наоборот.
Однако все это до сих пор не объясняет, какого демона у казалось бы с виду обычного увечного получилось провернуть этот фокус с тайным проникновением в рощу! Зато нашлась причина этого мерзкого «что-то не-так» ощущения — внутреннее чутье намекало на странного вторженца. Хотя бы из-за этого можно прекратить терзать себя и цветы проверками по всей строгости. На смену скребущему беспокойству приходит неуместное любопытство — не менее губительное чувство в силу своей непредсказуемости.
— Полагаю, ты хочешь вернуть то, что потерял, — старательно удерживая на лице равнодушное выражение, кивает Инь Цзянь на правое плечо хранящего молчание незнакомца.
— Да. Я слышал, что Хранитель Багровой рощи может исцелять любые раны, — не спорит тот. — Это правда?
Он без стеснения и с почти что детским любопытством рассматривает Инь Цзяня в ответ, останавливаясь взором на каждой детали. От венца из россыпи раскрывшихся бутонов в распущенных волосах до тонких лоз с бледными листьями, обвивающими тело — чем ближе к ногам, тем плотнее. Но при этом в его глазах нет и намека на похоть или иное недостойное желание, часто присущее людям, впервые узревшим светлый лик Хранителя, — лишь надежда. Даже немного непривычно, но ни в коем случае не обидно, нет.
— Несвоевременный вопрос для того, кто уже ко мне пришел и явно преодолел для этого неблизкий путь, — дергает уголком губ Инь Цзянь. — Но это правда — я могу исцелить любой недуг. Однако разве ты не слышал о том, что я не помогаю кому попало?
— Я не «кто попало», — хмурит густые брови гость и инстинктивным жестом пытается сложить руки на груди, но терпит неудачу из-за своего увечья, отчего мрачнеет еще сильнее. Похоже, он не так давно стал калекой, раз еще не отучился от этой привычки.
— Тогда кто же ты?
— Мое имя Юй Минъе, и я наследный принц Дворца Темной Ночи, — с гордостью представляется он, не чувствуя в вопросе никакого подвоха.
Дворец Темной Ночи... Инь Цзянь никогда не имел дел лично с культами из внешнего мира — это его никоим образом не касается, но разнообразные слухи, которые разносят смертные, доходили и до него. И если им верить, то все из этой братии — убийцы, разносчики тьмы и просто самые отвратительные представители рода человеческого. Но Инь Цзяню на это плевать, о чем он прямо и заявляет:
— В Багровой роще титул есть только у меня. Так что достаточно было просто назвать свое имя.
— Так я получу помощь? — с недоумением уточняет Юй Минъе — довольно красиво звучит, следует признать, — и при этом глядит раненым зверем. Вот вам и принц или кто он там — как же это жалко!
— Ты заявился сюда как какой-то вор, не обратился ко мне с должным почтением и при этом смеешь у меня что-то просить. Обычно это уже повод для отказа, — Инь Цзянь позволяет себе уже полноценно улыбнуться, с удовольствием наблюдая, как с породистого лица собеседника разом исчезают все краски, а тело напрягается, как натянутая струна. Людское отчаяние — порой ничем не хуже благодарности, а иногда даже приятней.
— Прошу прощения, — выдавливает из себя он. — Меня предупредили о том, что любое неверное движение может повлечь гнев Хранителя, поэтому старался быть как можно более осторожным. Я даже и не думал, что все же следовало дать о себе знать, — извиняющимся тоном добавляет он.
— Продолжай, — милостиво кивает Инь Цзянь. Он согласен дать небольшой шанс, если услышит то, что ему хочется. И даже услужливо подсказывает: — Можешь переходить к уважительному приветствию, а от них — к нижайшим мольбам. Встать на колени будет не лишним.
Юй Минъе дергается от этих слов, как от удара, и кажется, что можно услышать скрип его зубов — наверняка ему в жизни не предлагали ничего подобного. Возможно, и не предложили бы, не начни он тут с порога кичиться своим происхождением. Даже императоры на брюхе ползали в надежде обрести спасение — не на памяти самого Инь Цзяня, правда, но тем не менее!
— Приветствую тебя, благороднейший и любезнейший Хранитель Багровой рощи, я пришел к тебе с великой нуждой, и только ты можешь ее разрешить, потому падаю ниц и прошу тебя оказать мне милость, — после недолгой борьбы с собственной гордостью наконец ответствует Юй Минъе, тщательно проговаривая каждое слово. Опуститься наземь для него оказывается не в пример сложнее: его ноги словно одеревенели, и это больше похоже на падение, чем подобострастное преклонение. Однако заслуживает похвалы — с трудом удается подавить желание потрепать его по высокой прическе.
— Хороший мальчик, — бросает Инь Цзянь, вполне удовлетворенный все-таки соблюденными приличиями, и так же коротко добавляет, обходя по кругу стоящего на коленях Юй Минъе: — Следуй за мной.