Багровая роща

13

Ожидаемо, больше никакой чуши о ревности опрокинутый на прибрежную траву Юй Минъе не несет — нетерпеливо вздыхать между короткими дразнящими поцелуями ему нравится гораздо больше. И непонятно, кто кого дразнит, ведь уже совсем скоро Инь Цзянь понимает, что инициатива принадлежит не ему. Касания губ и пальцев больше пылкие, чем искусные, но противиться ни к чему. На то и был расчет, разве нет?
Единственное, с чем точно сам принц достаточно ловко не справится, так это с узлами на поясе. Раздевать его — как разворачивать очередной дар для Хранителя, при этом точно зная, что внутри. Не интригует, но радует. А еще запоздало расстраивает из-за собственной неосмотрительности и поспешности.
— Одевайся, нужно вернуться в дом, — выдыхает Инь Цзянь, отстраняясь.
— Зачем? — недоуменно вопрошает Юй Минъе, будто сам не понимает. Что за дурак!
Со смертными никогда не случалось внезапно настигшей страсти, Хранитель всегда точно знал, когда и где одарит их своим вниманием, потому был неизменно к этому готов. С девицами, конечно, можно себе позволить себе некую легкомысленность и порывистость, но с мужчинами — ни в коем случае. Накинуться на кого-то прямо на берегу озера, ничего при себе не имея, было просто верхом глупости, и если не поторопиться, то запал может попросту угаснуть. Уже гаснет, когда приходится это объяснять!
Юй Минъе глядит в ответ с некоторой снисходительностью, отчего немедленно хочется надавать ему оплеух, но выходит сдержаться — всегда успеется. Он усмехается, даже не думая убирать уютно устроившуюся на чужом бедре ладонь под услужливо приподнявшимися ростками, и заявляет:
— Можешь на этот счет не беспокоиться — совершенно случайно я прихватил с собой то чудесное масло из цветов.
— Так уж и случайно? — щурится Инь Цзянь с недоверием, стараясь не показывать одобрения сей предусмотрительности. — Неужто ты всерьез рассчитывал после своего гнусного поведения на мою благосклонность?
— Ты же позвал меня на озеро на закате, — рассудительно отзывается Юй Минъе. — Мне казалось, со вполне очевидными намерениями. Я не прав?
— Моими намерениями было послушать достойные стихи, а не ужаснуться твоей бездарности.
— Ох, ну в самом-то деле, что я мог сочинить за полдня? Мне просто требовалось тебя чем-то отвлечь, чтобы ты не гневался на меня впустую — пусть лучше за ужасные стихи, а не за какую-то несчастную, которая мимо прошла. Но не прочитай я тебе совсем ничего, ты бы обиделся еще сильнее, так что я выбрал из всех зол меньшее.
Инь Цзянь начинает чувствовать, как у него гудит голова. Он не знает, он переоценил или, наоборот, недооценил принца и его загадочные тактические ходы, однако возразить, что они сработали, не может. В конце концов, по итогу все остались весьма довольны, а могут стать еще довольнее без всяких промедлений!
— Тогда в следующий раз потрать не полдня, а сколько потребуется, чтобы я на тебя вовсе не злился. И как бы то ни было, ты все равно провинился, так что вернемся к искуплению.
Юй Минъе в очередной раз напоминает о том, что силы ему не занимать даже с одной рукой — так быстро и при этом бережно Хранителя еще не раскладывали. Под спиной мнется все еще теплая ткань расстеленного ханьфу, а губы сами открываются навстречу настойчивому поцелую. Возможно, излишне настойчивому, что дыхание кончается в два счета.
Стебли, окончательно уверившись, что принц у хозяина больше не пребывает в немилости, тоже рвутся вперед, выбирая себе новые любимые места. Они же и находят среди сброшенной на траву одежды флакон с маслом и подтягивают ближе, намекая: хватит баловаться. Инь Цзянь разделяет их точку зрения, его тело уже изнывает от желания получить более откровенные ласки, чем просто случайные касания. Почти стыдно — раззадориться как какой-то юнец, когда настоящий юнец готов тянуть...
— Уже пора? — на всякий случай уточняет Юй Минъе, с сомнением разглядывая ткнувшийся ему в бок флакон, обвитый лозой.
— Еще один такой вопрос, и я начну думать, что ты хочешь увильнуть, — фыркает Инь Цзянь, ерзая на месте.
— Хочу я только тебя.
Правильный ответ, хороший мальчик. Заслуживает, чтобы его погладили по голове — и к вящему удивлению слышен протяжный томный стон. Любит похвалу? Интересно, нужно обязательно воспользоваться сим наблюдением. Повинуясь легкому толчку, Юй Минъе сдвигается ниже, оказываясь в том положении, когда очень удобно упереться ему стопой в искалеченное плечо. Его лицо прямо напротив отчаянно требующего внимания члена, и порывистое дыхание будоражаще опаляет чувствительную кожу.
— Думается мне, что ты сегодня слишком много болтал и, дай волю, наболтаешь еще. Так что... — Инь Цзянь делает выразительную паузу, чтобы затем ехидно протянуть: — Я нахожу прекрасной идеей заодно и занять твой рот с пользой. Справишься?
Принц давится воздухом и поднимает ошарашенный взор — глаза так и блестят в свете луны. Потом смотрит снова вниз, и так несколько раз. Наконец осознав, что едва ли от игры в гляделки что-то поменяется, он из себя выдавливает, облизывая губы после каждой запинки:
— Ты желаешь, чтобы я... Ртом... Тебе... Ну...
— У тебя с этим какие-то трудности? — склоняет голову набок Хранитель, криво улыбаясь. — Может, считаешь унизительным доставить мне удовольствие таким образом?
— Нет! — поспешно восклицает Юй Минъе, мигом уловив опасность в этих словах, и даже твердо добавляет: — Хватит меня винить в том, что сам себе придумал. Мое достоинство не было задето в нашу прошлую ночь, то с чего бы сейчас? Просто... тогда ты не делал ничего подобного.
— А тебе во всем нужно подавать пример? Уверяю, в этом нет ничего сложного, и когда у меня будет настроение, быть может, я порадую тебя в ответ. Не заставляй меня ждать.
Инь Цзяню уже сложно сохранять самообладание и вести беседы, сильнее всего ему хочется погромче рявкнуть, что в Багровой роще не равноправие, чтобы с ним спорить, но сдерживается. Вместо этого он приподнимается и тянет одну руку вперед, чтобы великодушно потрепать Юй Минъе по волосам и заставить его опустить голову. Открытый флакон с маслом аккуратно опускается рядом на траву — с намеком, что нужно совмещать приятное с полезным.
Принц бормочет что-то неразборчивое, но сильно напоминающее подбадривающие речи самому себе, и склоняется еще ниже. Первое влажное прикосновение к члену — пока еще неуверенное, трепетное — вырывает из горла Инь Цзяня одобрительное облегченное восклицание. Никаких пальцев, только язык, ведь у единственной руки найдется иное занятие: очень ответственное и сулящее стирку смявшегося ханьфу от масляных пятен.
Юй Минъе не уяснил все уроки досконально, а некоторые знания сейчас и вовсе получает на практике, однако берет стараниями и тщанием. Чувствуется, что ему хочется подарить Хранителю полагающееся ему наслаждение, и это подкупает; вздохи и стоны выходят более чем искренние. Правда, все же стоило принять во внимание, что здоровая рука у принца — левая, которой он даже писать толком не научился, и доверять ей свое тело было не очень обдуманным решением.
— Осторожнее и помедленнее, — морщась от резкого дерганого движения пальцев внутри, хрипло велит Инь Цзянь. Несмотря на губы и язык, прилежно трудящиеся над его членом, полностью отдаться приятным ощущениям из-за чужой неопытности пока не получается.
Замечание не проходит впустую, но ближайший стебель вынужден оплести запястье Юй Минъе, чтобы контролировать и направлять. Обрубок, торчащий из его левого плеча, судорожно дергается под закинутой на него ногой, и это вызывает желчный смешок — себя принц коснуться никак не может, пускай и очень жаждет. Ему даже потереться не обо что! Бедный-бедный беспомощный принц, он заработал немного поощрения. Пальцы почти привычным жестом ведут по его волосам и соскальзывают на щеку, призывая поднять голову.
— Довольно с этим, — неожиданно разомлевшим тоном произносит Инь Цзянь, позволяя своим ногам безвольно раскинуться по сторонам. — Надеюсь, ты еще не выдохся и сможешь показать кое-что поинтересней.
— Смогу, — ошалело подтверждает Юй Минъе с лихорадочными огоньками во взгляде, который украдкой бросает на свою блестящую от потеков масла руку, будто не верит, что ему довелось ей делать.
Он податливо тянется навстречу, влекомый лозами. Его губы имеют характерный солоноватый привкус, что приносит глубокое чувство удовлетворения и жажду продолжить как можно скорее. Инь Цзянь не церемонится, опустошая найденный неподалеку флакон до дна, и скользкой ладонью ведет по члену Юй Минъе под восторженный вскрик.
— Не пристало воспитанным принцам вопить во все горло, — с притворным укором усмехается Хранитель, не в силах отрицать, что ему по душе такая бурная реакция.
За долгие годы он уже давно разобрался в своих предпочтениях, потому оказывает великую услугу, не заставляя ломать Юй Минъе голову над тем, с какой стороны подступиться. Инь Цзянь поворачивается на бок, опираясь на локоть, сгибает одну ногу, подтягивая колено к груди, и разрешающе приподнимает уголок губ.
— Ничего лучше в жизни не видал, — поражая своей простодушной прямотой, заявляет принц дрожащим голосом, и это услаждает слух гораздо успешнее, чем неудалые стихи. Даже не сильно хочется язвить на этот счет, да и в голову лезут одни глупости, но не поминать же эту поганую Фэн У в такой момент?
— Не медли, — коротко бросает Хранитель и тут же с оханьем почти падает под наплывом юношеской страсти.
Он сдавленно шипит от проникновения, жмурясь, однако отрывисто кивает, ощутив заминку. Еще немного потерпеть, и ему будет плевать на любые неудобства — если, конечно, его указаниям будут следовать неукоснительно. Но чего у принца не отнять, так это умения слушаться и выполнять приказы. Спасибо его самодурному отцу, надо полагать.
Толчки, поначалу рваные и неловкие, довольно быстро набирают нужный темп, и удержаться на месте нет никакой возможности. Инь Цзянь все-таки распластывается по траве, цепляясь за нее — ханьфу-подстилка уже давно уползла куда-то прочь, сбившись комком. Согнутая нога снова будто сама собой оказывается на чужом плече, удерживаемая напряженной рукой Юй Минъе.
Обрывочные прикосновения губ к шее и плечам одновременно распаляют и отвлекают, не давая понять, насколько далеко до завершения. Глупые бормотания тоже играют свою роль, вынуждая задыхаться от стонущего смеха, потому собственное семя на животе является для Инь Цзяня сюрпризом. Как, уже все?!
Липкое горячее ощущение внутри и тяжесть чужого тела, навалившегося сверху, уже не столь удивительно, однако отвращения не вызывают. Скорее, странное умиротворение от шумного дыхания и, что вдвойне приятно, извинений. За что именно, не очень ясно, но пусть. Смертным полезно каяться за все подряд.
— Тебе... пришлось по нраву? — неуверенно нарушает повисшую плотную тишину Юй Минъе, прижимаясь все еще ходящей ходуном грудью к спине Инь Цзяня.
— Для первого раза ты был неплох. Во всяком случае, я не разочарован, но еще есть чему учиться, — отзывается тот после недолгих раздумий, будучи предельно честным в своей оценке. И, обернувшись через плечо, грозно добавляет: — А теперь, если ты закончил напрашиваться на комплименты — вставай! Нам нужно вымыться и вернуться, я не намерен спать прямо здесь, весь измазанный в...
Деланное возмущение обрывается на полуслове, потонув в поцелуе. Следует ли говорить, что в своей чистой постели Хранитель оказался не так скоро, как на то рассчитывал?