Багровая роща

7

Время течет тошнотворно одинаково: Инь Цзянь ничего не предпринимает, лелея гордость Хранителя, а Юй Минъе и знать не знает, что от него чего-то ждут. И это злит до зубовного скрежета! Нет ничего удивительного в том, что от бесконечных желчных поддевок, так и рвущихся наружу, ничего не подозревающий принц в итоге вообще старается держаться на расстоянии. Нет, на зов он придет, и беседу поддержит, и где требуется, учтиво подыграет, но стоит словам закончиться — отдаляется при первой же возможности. Надо ли говорить, что Инь Цзяню теперь и вовсе хочется рвать и метать?
Очередное утро, грозящееся перейти в омерзительный день, полный глухого раздражения и взглядов украдкой в водную гладь на собственное отражение — ну почему Юй Минъе его не желает?! — начинается с гостей. На рассвете Инь Цзянь ощущает в Багровой роще присутствие посторонних на границе, и они уверенно движутся в центр по широкой протоптанной тропе к обители — страждущие.
Инь Цзянь выходит наружу почти с радостью оттого, что у него появился хороший повод отвлечься от головной боли и терзаний, чей источник безмятежно остался спать в своих покоях. И хоть бы шелохнулся от шума! Светлячки ему мешали, как же... Ох, прочь мысли о глупых принцах-лгунах, нужно выяснить, какая помощь требуется этим людям и придумать им занятие по уму и по сердцу. Если, конечно, они заслуживают помощи.
Хранитель привык к подобострастным поклонам с порога и воспринимает их как должное, потому даже бровью не ведет, когда глядит на согнувшуюся едва ли не до земли пару (скорее всего, супружескую) в весьма почтенном возрасте. Только почти неслышно хмыкает в знак приветствия и спрашивает, указывая на небольшую тележку, которую волок за собой мужчина:
— Перенести сможете?
Имеет он в виду тело, бережно уложенное на сено и прикрытое покрывалом. Инь Цзянь не намерен проводить осмотр посреди дороги, и повозкам не место на поляне возле дома. Получив отрывистый кивок в ответ, он бросает:
— Следуйте за мной, — и велит жестом багрянникам раздвинуть ветви пошире, чтобы дать пройти смертным.
Инь Цзянь слушает, не перебивая, госпожу Хань, женщину в простом платье ремесленницы; ее голос полон отчаяния и печали. История не слишком примечательна: любимый сын, единственный поздний ребенок, пошел в услужение в дом градоправителя, чем-то не угодил хозяевам — то ли увидал что-то неположенное, то ли не справился с поручением, за что поплатился. Получил несколько десятков ударов палками и плетьми и отбыл у позорного столба три дня кряду без еды и воды, отчего потерял способность не только ходить, но и говорить. Сдавленное мычание с лежака, устроенного на влажной от росы траве, явилось тому подтверждением.
А дальше все еще предсказуемей: местные лекари с хворью не совладали, да и не особо старались, боясь гнева богачей, целители из ближайших селений тоже разводили руками, мол, от такой обузы проще избавиться. А меж тем шла луна за луной, и что делать с недвижным калекой, который никому, кроме своих стариков даром не сдался? Уже собирались к Лекарям-Отшельникам идти, правда, где их искать? Никто про это не ведал, зато заезжий трактирный певец рассказал о Багровой роще — если уж там не справятся, то в Долине и подавно. Звучит, как сказка для детей, но последняя надежда на то и последняя, что хватаешься за все, до чего дотянешься...
Инь Цзянь кивает в такт словам, бегло осматривая хворого под тревожными взорами прихожан. За простые болезни, с которыми сладят и смертные врачеватели, он обычно не берется — нечего время тратить на такие глупости. Но этот случай... что ж, странствующий исполнитель баллад был прав, когда отправил сюда. Без помощи Хранителя этот избитый мальчишка на ноги не встанет, время безвозвратно упущено. Поводов для отказа нет, несмотря на то, что Инь Цзяню оскорбительны сомнения в его талантах, пусть и не озвученные напрямую, да и приятных сердцу даров ему не вручили.
— Через четверть луны он будет в здравии, — равнодушно сообщает Инь Цзянь, поднимаясь на ноги. — А что касается оплаты... Мне нужно подумать, — он бросает оценивающий взгляд на пожилых супругов, прикидывая, что им придется по силам в роще. Что-то не слишком утомительное, при этом чем самому заняться недосуг...
— Сделаем все, что потребуется, — коротко обещает глава несчастного семейства, вообще впервые открывая рот с момента встречи.
— Инь Цзянь, я... Ох... Доброго утра? — врывается в беседу заспанный чуть сиплый голос, заставляющий резко обернуться.
Юй Минъе стоит на пороге дома-древа и с опасливым любопытством разглядывает полевой лазарет на поляне. Проклятье, нужно было его разбудить и предупредить, чтобы не смел высовываться, уж как-нибудь пересидел бы пару дней в доме, не сломался бы... Боязнь стать жертвой позорных пересудов его бы прекрасно удержала. Что ж, это ошибка Инь Цзяня, который слишком увлекся беготней от дурных дум, грех винить в этом принца.
Судя по всему, Юй Минъе явно задается теми же вопросами. Что ему предпринять дальше: скрыться с глаз долой как можно скорее или же подойти как ни в чем не бывало? Какова вероятность того, что какие-то старики опознают в нем опального принца из темного культа и смогут о нем посплетничать? Очень низкая, если учитывать, в каком виде он заявился!
Привык уже, наглец, что с тех пор, как Хранитель пустил к себе в дом, тот его по утрам собственноручно расчесывает, заплетает и помогает одеться в расшитое ханьфу. Вот и вышел наружу, не обнаружив хозяина в покоях, как был — встрепанный и в одних нательных штанах. В рубахе спать ему не по нраву, говорит, все равно с плеча за ночь сползает, так толку... Инь Цзяню эта привычка уже оскомину набила, но не говорить же «другу», что ежедневное созерцание его прелестей совсем не дарит покоя в душе? Тем не менее, он упорно молчит и оказывает совсем необязательную помощь. После которой Юй Минъе все равно сбегает, чтобы не выслушивать пустые оскорбления.
А что сейчас подумали прихожане, когда увидали, как какой-то полуголый человек шляется тут, как у себя дома?! Наверняка что-то крайне непристойное. Щеки Инь Цзяня опаливает гневный румянец с привкусом досады — ах, будь это правдой... Юй Минъе же, наконец приняв решение, подходит, смущенно почесывая возмутительно голый живот. Несколько мгновений он смотрит на лежащее на земле тело, а затем на сохраняющую гнетущее молчание пару смертных, и вдыхает поглубже, чтобы торжественно произнести:
— Мы не знакомы, однако возьму на себя смелость вас заверить, что с этим юношей все будет в порядке. Хранитель Багровой рощи обещал мне вернуть руку, — он восторженно взмахивает в воздухе своей культей, подкрепляя жест легким поклоном, — так неужели вы думаете, что ему что-то не по силам? Он самый лучший!
Как ни странно, его слова срабатывают совершенно волшебным образом: лицо женщины озаряет широкая улыбка, сбрасывая ей десяток лет и показывая, что не такая уж она и старая, а из глаз исчезает тень неверия.
— Иди в дом и прежде, чем возвращаться, приведи себя в порядок — не стоит смущать моих гостей, — только и может, что с напускным безразличием повелеть Инь Цзянь, отворачиваясь, чтобы скрыть в тени нависающих крон только сильнее заалевшее лицо. Оправдываться и что-либо объяснять каким-то незнакомцам он не считает нужным — Хранитель он или нет?