Багровая роща

12

В кои-то веки Инь Цзянь не может упрекнуть свои ростки в излишней любвеобильности и публичном ее проявлении. Они уязвлены ночным происшествием так же, как и их хозяин, потому демонстрируют свое полнейшее равнодушие к лежащему рядом спящему Юй Минъе, вернувшемуся под утро. А судя по свежей царапине на его плече, еще и пресекли попытки себя умаслить — надо же, Хранитель даже и не проснулся, будучи утомленным донельзя от переживаний. Что ж, принцу повезло: потревожь он чужой сон, отправился бы пинком на тахту.
Инь Цзянь соскальзывает с постели, подавляя недостойное желание растолкать соседа, чтобы ему жизнь медом не казалась, но вместо этого идет исполнять ежеутренний ритуал к подземному источнику. Если уж на ком-то срываться, то нужно быть свежим и бодрым. По возвращении он сталкивается с сонным, но внимательным взором, провожающим каждый его шаг.
— Понравилась прогулка? — желчно спрашивает Инь Цзянь.
— Почему мне должно было понравиться? Я просто выполнял то, что мне велит мужская честь — защищать слабых женщин, и удовольствие тут не при чем, — с достоинством отвечает Юй Минъе чуть сиплым голосом, садясь.
— Откуда мне знать? Быть может, тебя наградили за мужество как это принято у распутниц. — Не стоило этого говорить, но вырвалось само собой и прозвучало невероятно жалко.
Брови принца озадаченно ползут вверх — он тоже обескуражен подобным заявлением.
— Что? Даже если бы мне предложили, я бы не стал принимать подобных наград! Я проводил ее до границы леса и велел поискать помощи в другом месте, только и всего. За кого ты меня принимаешь?
У Инь Цзяня ответа на это нет, потому он хмуро молчит.
— Ты на меня обижен за то, что оставил тебя? — прозорливо догадывается Юй Минъе. Уголок его губ ползет вверх, словно его порядком забавляет возникшая ситуация. — Так ты тоже оставляешь меня ради своих прихожан — сам вчера побежал встречать эту девицу, все бросив!
Это что он себе позволяет? Претензии Хранителю выставлять?! Как смеет! Негодование делит место в душе с непрошенным восторгом. Обычно это злит неимоверно, но сейчас отчего-то все не так...
— Потому что это мой долг! — не сразу находится с ответом Инь Цзянь, оправившись от возмущения. — Твой же долг — мне всячески угождать. И ты с ним не слишком-то справляешься, как я погляжу. Будешь показывать себя столь скверным образом и дальше, о руке можешь забыть, как эта пузатая девка о счастливом браке.
Он обещал себе не опускаться до угроз, однако тут дело другое, ведь речь идет о еще давнем заключенном договоре, засим можно себе позволить. Вот пускай теперь Юй Минъе делает с этим, что хочет, а не только хлопает глазами — следует признать, что весьма пленительно — и... смеется? Чего тут смешного?
— Меня в жизни никто не ревновал, да еще так пугающе, — восстановив дыхание, признается он, прикладывая ладонь к вздымающейся груди. — Непередаваемые ощущения.
— Расскажешь о них прохожим на тракте, когда полетишь отсюда, — кривится Инь Цзянь, с трудом унимая дергающееся веко и безуспешно сгоняя охвативший его лицо румянец. — Приведи себя в порядок, чтобы не оскорблять мой взор, а то совсем стыд потерял: ходишь как босяк какой-то... — бросает он на прощание и, гордо вздернув подбородок, спешно покидает дом.