Погибель на закате

Глава 21. Союзник в лице недруга

Гастонский горный хребет, Марбэлия.
30-е мая, 521 год эры смешения.

В воздухе витал аромат неоправданной жестокости. Не то она только приближалась, не то уже дышала Леоне в затылок. Она склонялась ко второму.

Эта затея изначально была навеяна ей фанатичной идеей мести, идеального преступления. Отец в свое время искренне верил, что такое можно провернуть, впрочем он утверждал, что месть — удел слабаков. И в этом решении Леона разрывалась между его суждениями, которые в силу глубокого уважения и привязанности к прародителю, незаметно переняла.

Сейчас же эта идея обернулась для нее ловушкой. Выяснилось, что не она одна желала кровопролития. Только если Леона точно знала кого она собиралась лишить жизни этой ночью, то от стоящей позади нее, восставшей из мертвых, посланницы Картринского клана можно было ожидать чего угодно. У нее были веские причины прирезать половину живущих в Башне забвения, а вторую половину покалечить на досуге. И Леона отчетливо понимала, что находится в числе первых, даже если не проживает в Башне.

Стараясь скрыть дрожь в ладонях, потому что тремор был подобен тонкому хрусталю надежды, который успел сплавится в сосуд у нее в душе и ныне раскалывался на глазах, Леона выдохнула. Не желая проверять терпение Ринды, которая непоколебимо упирала ствол пистолета ей в лопатки, она медленным движением вынула нож, который хранила много лет. Подобная сентиментальность саму Стенвалль порядком раздражала, но отказаться от вещи отца она попросту не смогла, пусть даже при одном лишь взгляде на раскладной серебряный прибор и щемило в груди.

— Ха-ха, жалкое однако зрелище. — Смех сорвался с губ посланницы механически, остро и колко. Ринда ткнула ее пистолетом в спину и в тот же момент отняла нож. Леона против воли обернулась и увидела как тот исчез у нее под складками изорванного платья в мгновение ока. — Чем-то еще насмешишь? — От веселья посланницы отдавало мертвечиной, отголоском каких-то далеких чувств, ведь ее лицо представляло собой бледный мрамор — окровавленный камень и ничего более. Словно все ее существо разом утратило всякую человечность.

А следом Леона встретилась с ней взглядом и ноги сделались ватными. Ринда смотрела на нее так, словно уже видела перед собой ее надгробие. В алых глазах не было крупицы дипломатичности, что она демонстрировала на переговорах, не было сдержанности, с коей посланница предстала перед Советниками, не было и непоколебимого спокойствия, коим эта женщина ей запомнилась. Ее взгляд выражал лишь первобытную кровожадность. Неудержимую, импульсивную. И мрак, который, словно ил на дне, кто-то опрометчиво поднял на поверхность.