Чего хочет Бог

Глава II

Ночью я так и не смог заснуть. Навеянные Энни образы плавали у меня перед глазами, мешая хоть как-то сосредоточиться на сне. Их стеклянные глаза впивались в мою холодную кожу, протыкая её насквозь, и кровать пропитывалась свежей кровью, что тут же засыхала. Теперь всё казалось не таким уж и безобидным. Казалось, чувство вины передалось от Энни ещё и мне, и в голове крутилась одна и та же мысль, нашёптываемая их голосами: «Это ты виноват, Блейк».
Я не хотел в это верить. Я мотал головой и пытался хоть как-то очистить разум, лишь бы хоть немного поспать. Пусть у меня был последний выходной, и впереди ещё только разгорался новый, беззаботный для половины человечества день, но мне нетерпелось провалиться в зыбкую пучину забытья, в которой я прятался от внешнего мира, кутаясь в тёплый плед из воспоминаний и желчи прошедших времён.
И всё-таки заснуть не вышло. Я встал у раскрытого окна и вдохнул сырой городской воздух. В голове резко посвежели, казалось, все мысли вышли вместе с углекислым газом, и теперь перед глазами я видел лишь старую улицу: обычную подворотню, в которой каждое воскресенье собирались дебоширы и пьяницы, чтобы набить друг другу морды. Иногда соседи молча смотрели из своих окон на это странное неуклюжее представление, иногда вызывали полицию и всех, кто не успел скрыться в каменном лабиринте, ловили и сажали в машины.
Сегодня было тихо.
Очень тихо.
Я развернулся и вновь открыл стол с вырезками из газет и бумажками. Вынул оттуда тот самый заголовок статьи и вновь прочитал его. Мне вдруг стало страшно и невыносимо противно впитывать эти строки – слишком уж болезненно всё было. Где-то под кипой бумаг в столе лежал мой старый дневник, в котором я когда-то записывал всё, что думал мой неокрепший детский разум. Интересно, были ли там записи об этом или всё же нет? Не помню. И, наверное, не захочу вспоминать, даже если бы была возможность в красках увидеть, почему всё обернулось именно так.
Глухо хлопнул ящик, и моё тело вновь плюхнулось на скрипучую кровать. Я накрылся одеялом и отвернулся к стене. Даже не заметив как, я забылся на пару часов. И это был самый спокойный сон за последнее время.

Как только я открыл глаза, то увидел побелённый потолок с отваливающейся краской: он весь шёл трещинами и практически каждую ночь в голову закрадывались мысли о том, что он скоро рухнет, а вместе с ним и целый дом. Надо мной словно от ветра дрожали лучи яркого утреннего солнца. Облаков ещё не было, царила приятная свежесть, идущая из порта, что находился буквально в паре кварталов от моего дома. Ветер гнал с собой запах солей и тяжесть дыма. Я встал напротив всё ещё распахнутого окна, вдохнул аромат нового дня и, одевшись, вышел из комнаты.
Коридор, оканчивающийся дверью в мою комнату, пустовал: свет выключен, лишь кухне слышалась какая-то возня, тихий шёпот и звон посуды. Я прошел на кухню, увидел мать и отца. Они сидели за маленьким столом и пили чай. Отец читал утреннюю газету, мать же пыталась смотреть в окно, но то и дело бросала на своего мужа недовольный взгляд, мол: «Я обиделась. Почему ты меня игнорируешь?» Но стоило ей увидеть меня, как на её лице расплылась усталая улыбка.
– Доброе утро, Блейк, – сказала она и указала рукой на стул рядом с ней, призывая меня сесть. – Хочешь чай?
– Да, спасибо, – ответил я и опустился на стул. Она в свою очередь встала и принялась наливать мне чай из маленького фарфорового чайника, украшенного цветочным орнаментом.
– Доброе утро, пап, – тихо сказал я, и мой голос словно потонул в пучине его безразличия. Он и ухом не повёл, лишь перевернул страницу газеты и принялся читать дальше или делать вид, что ему это вообще интересно.
Мама поставила передо мной чашку с ароматным напитком и пренебрежительно махнула на отца рукой, давая понять, что его лучше сегодня не трогать. Я кивнул и принялся завтракать.
В то утро на кухне царила странная гнетущая атмосфера неизвестности. Отец сидел, словно статуя, и молчал, уткнувшись в этот треклятый кусок бумаги, мать пыталась завести со мной разговор, но она всё время отвлекалась на то, что происходило на улице, там, где светило яркое, по-настоящему летнее солнце несмотря на то, что было начало сентября. Мне было некомфортно находиться с ними обоими в одной комнате. Это было так странно. Если бы кто-то зашёл на кухню и увидел нас такими, то ни за что бы не сказал, что мы – одна семья. «Соседи, не больше», – сказал бы этот человек и скрылся за углом, оставив нас утопать в тишине, и был бы прав.
Чувство комфорта и безопасности – основа семейного счастья. У нас не было ни того, ни другого, и от этого мы выглядели ещё более жалко.
После завтрака мы разошлись по комнатам нашей скромной квартирки: отец уселся на диване в гостиной и теперь читал газету там, мать осталась на кухне, а я решил посвятить себя поиску той самой книги, которую мы так любили читать в детстве.
– Мама! – громко сказал я. – Ты не выкидывала мои старые детские книги?
– Поищи в кладовой, я их туда складывала, в небольшую коробку.
Я отворил дверь, и передо мной разверзлась тьма этого маленького склада. Я увидел какие-то банки, ненужную одежду, аккуратно развешанную на небольшой стальной балке, какие-то непонятные керосиновые фонари и небольшой моток толстой и прочной верёвки. И посреди всего этого бедлама я увидел две старые картонные коробки. Одна из них была повёрнута ко мне подписанной стороной, что гласила: «Зима». Именно поэтому я взял вторую коробку и, хлопнув дверью кладовой, отправился к себе в комнату.
Внутри картонного гроба моего детства я нашёл несколько потрёпанных мягких игрушек с оторванными лапками и глазками, парочку разноцветных тетрадок, в которых я писал несусветную чушь, а чуть глубже лежала целая стопка тонких книг с разноцветными глянцевыми обложками. Я вытащил стопку на пол и принялся искать ту самую, что погубила меня и моих друзей.
И вот она уже у меня в руках. Обыкновенная с виду книга, ничего необычного или сверхвыдающегося я не заметил. На обложке красовался маленький рисованный остров, закрашенный желтым и зелёным небрежными мазками, вокруг него сияло бескрайнее море, а над всем этим гордо блестела надпись: «Дети серого острова». Поначалу я даже не понимал, почему остров был «серым», ведь на картинке он был совершенно другой.
Я вдруг почувствовал, что эта книга была мне близка, когда-то очень давно, когда я не знал – да и никто не знал – что такое смерть, страдания и буквальное расщепление индивидуума прямо на глазах у всего мира. Мы не знали тьмы, мы не знали зла и добра, не знали, что такое вообще может случиться. И мы верили, что этого никогда и не будет, что время над нами не властно, что каждый из нас будет жить вечно, вставать с рассветом и жить в своё удовольствие. Но у жизни на нас были другие планы.
Да, детские воспоминания – опасная штука. Они всё коверкали, изменяли и выворачивали наизнанку. В итоге всё казалось не тем, чем являлось на самом деле, и от этого гарантированно кто-то страдал.
Мне не хотелось читать эту книгу сейчас, казалось, я должен был позвать сюда и ту, что тоже осталась в живых. Нужно было позвонить Энни. Я вдруг испуганно оглянулся в поисках спасения, надеясь увидеть её, сидящей на моей незаправленной кровати, но тут же понял, что сюда её звать не стоит: мало ли что она подумает о моей семье.
Я взял в руки свой телефон и, порыскав в кармане своей куртки, набрал номер, который мне оставила Энни.
Слышались длинные гудки. Сначала это нервировало, но вскоре эта раздражённость перерастала в трепетное волнение, а затем и в панику. На лбу непонятно почему выступила испарина, ладони стали влажными. Чем больше времени проходило, тем длиннее, казалось, были гудки, тем часы шли медленнее и заставляли весь мир буквально застыть. Мне было страшно: а вдруг вчера что-то случилось, и я больше никогда её не увижу? Нет, нет-нет-нет-нет. Быть того не могло. Я не мог поверить, что тот странный, хаотичный вечер был для неё последним. В нём был только я, да этот проклятый алтарь, были слегка завядшие цветы, горячий кофе и холод пустых улиц. Были изучающие взгляды, бессмысленные разговоры и усталый смех измождённого человека. 
Но когда вдруг гудки прекратились, и из динамика донёсся дивный голос Энни, я выдохнул с облегчением.
– Привет, прости, что так долго не брала трубку: в ванной была.
– И тебе привет, – растерянно ответил я, мысленно ругая себя за то, что уже успел похоронить единственного знакомого мне человека, который мог чувствовать то же, что и я. – Помнишь, ты говорила о книге, которую мы читали?
– Помню. «Дети серого острова».
– Да, – сказал я и повертел книгу у себя в руках, осматривая её, словно у меня в руках блестел Святой Грааль. – Я нашёл её.
– Нашёл? И что же в ней? – послышался чуть более заинтересованный голос Энни.
– Я... я не знаю. Не стал читать, потому и позвонил – хотел пригласить тебя почитать вместе, ведь, думаю, это важно для нас обоих.
– Тут ты прав. Хорошо, давай встретимся через пару часов, – быстро ответила девушка и вдруг на секунду замолчала, словно вспоминала что-то, – давай через пару часов возле парка на пересечении Никсон-стрит и Тауэр-авеню.
– Там есть какое-то кафе?
– Нет, я же сказала, что парк. До встречи, Блейк, надеюсь, ты придёшь.
– Конечно, приду, что за бред? – возмутился я и, на миг запнувшись, тихо сказал. – До встречи, Энни.
Из динамика на меня дышало одиночество. Слышались лишь короткие глухие гудки.