Чего хочет Бог

Глава XII

Я видел перед собой бескрайнее поле. Оно медленно зеленело, блестело под ярким и безмятежным светом солнца, сияло пустотой и невинностью. Трава колыхалась от лёгкого летнего ветра, цветы качались в такт дуновениям, и не было в тот миг ничего, что бы могло разрушить эту идиллию, эту тонкую ткань тишины и невидимой смерти. Я стоял посреди этой красоты и не понимал, что делал в этом маленьком раю. Мое тонкое хрупкое тело выглядело как бельмо на глазу среди буйства красок жизни.
Вдруг передо мной возник силуэт. Я сразу узнал его. Игмас стоял передо мной недвижим, его тело не поддавалось завываниям ветра, хоть я и видел, что он не стоит на земле, а парит в нескольких сантиметрах от неё. Он будто бы смотрел на меня, блеснув своими глазами-пустотами:
– Ты, кажется, стал забывать обо мне?
– Возможно, – невозмутимо ответил я. – Почему ты исчез?
– Я не могу вечно тебя опекать, Блейк. Ты должен был выполнить свои обязательства, даже без моего присмотра. Или это слишком сложно?
– Дело не в том, что я не могу, – сказал я чуть более неуверенно и повернул голову в сторону запада, куда медленно плыло по синему безоблачному небосводу солнце, постепенно окрашивая его в розоватый, бледно-жёлтый и почти белые цвета. Эти мягкие переливы над моей головой шли в разрез с тем, что я чувствовал в тот момент. Разговор с этим монстром меня напрягал не меньше дула заряженного пистолета, направленного в грудь. И всё же отмалчиваться я не мог.
– А в чём тогда дело? Ты боишься? – вопросительно сказал Игмас, если к безучастному голосу можно применить такое определение.
– Не боюсь. Я не хочу, – серьезно ответил я.
– Значит, вот как? – прохрипел Игмас. Он отвернулся и тоже посмотрел на запад – солнце заходило здесь довольно быстро, и вот уже огромный шар коснулся ровной линии горизонта. – Ты просто берёшь и отказываешься от шанса узнать величайшую тайну твоего детства?
– Я решил, что прошлое нужно отпускать, вот и всё. Не хочу больше так мучиться. Я натворил немало дел в своё время, столько крови пролил и теперь мне начало казаться, что так больше продолжаться не может, – сказал я и посмотрел Игмасу в глаза. Тот на мгновение застыл, раздумывая, но через пару секунд встрепенулся. Я стоял и смотрел на него, – Знаешь, я никогда не хотел, чтобы всё так повернулось. Ты взялся из ниоткуда, а я... – на мгновение в моем горле встал ком, от которого было тяжело говорить, – я был в отчаянии. Мне больше ничего не осталось, кроме как пойти у тебя на поводу. И к чему это привело?
– Жизни людей меняются, Блейк, – снисходительно ответил тот. – Это взросление, это изменение нашей души, а ты связываешь это с тем, что убил дворового кота и порезал себе руки.
– Но ты же сам говорил о прощении.
– Говорил, – жёстко ответил Игмас. – А ты от него отказываешься. Знаешь, в чём на самом деле был смысл всего этого?
Я неуверенно покачал головой, изобразив на лице недоумение.
– Я хотел помочь тебе, Блейк. Хотел помочь избавиться от кошмаров, от постоянных угрызений совести, от боли, которую ты постоянно чувствуешь. Я тоже её чувствую, и потому хотел сделать как лучше.
– Тогда зачем вся эта кровь?
Игмас на пару мгновений, казалось, смутился и начал внимательно оглядываться на ставший вдруг одинаковым и странным пейзаж.
– Я не могу тебе сказать. А если и смогу, то, возможно, много позже.
Я лишь пожал плечами, зная, что его мне не переубедить.
– Выходит, ты отказываешься от нашей договорённости? – спросил тихо Игмас.
– Отказываюсь, – твёрдо ответил я. – Хватит с меня этого. Какими бы благими ни были твои намерения, я не могу позволить себе пролить ещё крови, это слишком жестоко, понимаешь? Так нельзя, мы ведь не должны быть злыми.
– Никто не говорил, что так нельзя, – ответил монстр. – Это всего лишь мои методы.
– И очень жестокие.
– Это не важно, – ответил Игмас. – Важно лишь то, что ты нарушил наше соглашение. Я не знаю, что с тобой делать дальше, ведь условия были почти выполнены. Правда всего в паре шагов от тебя, неужели ты от этого так просто откажешься?
– Я уже сказал тебе, – начал вновь я. – Отказываюсь, потому что хочу оставить весь этот бред позади. Хочу начать жить заново, с новыми людьми, без сожалений и скорби, без вечной грусти и постоянного страха за свою жизнь.
– Понимаю, – досадливо кивнул он мне.
– Не понимаешь, – я чувствовал, что становлюсь всё злее, что вся эта желчь, что копилась во мне годами, наконец, начала выплёскиваться наружу. Казалось, я вот-вот расплачусь от безысходности и бессильного гнева, что скопился во мне и начал застывать, словно магма, которая вскоре утянет меня на дно Вселенной. – Ты не понимаешь меня, Игмас, и никогда не понимал. Тебе нужно было всего лишь, чтобы я кого-нибудь грохнул? Или тебе просто нравится измываться над смертными? Такой подход не для меня. Я хочу жить мирно, хочу отпустить всё то, что было до этого: и смерть друзей, и родителей, и эту чёртову книгу, от которой были одни лишь беды.
– Книга? «Дети серого острова»? – невидимо ухмыльнулся он. – Глупая детская сказка, которую ты так и не прочитал до конца. Чем она тебе не угодила?
– Я не знаю, чем всё кончилось, вернее, не помню, но сколько держу её при себе, столько раз всякий кошмар идёт за мной по пятам. Она будто проклята.
– Гедельман был той ещё загадкой, – вздохнул Игмас, словно бы игнорируя то, что я ему говорил. – Никогда не понимал, что им движет.
– Я выброшу её, – серьезно сказал я. – Она мне не нужна.
– Разве тебе не интересно, как всё закончилось на самом деле?
– Теперь уже нет, – с металлом в голосе ответил я. – Уходи, Игмас. Уходи и никогда не возвращайся, я больше не хочу тебя видеть и быть хоть как-то связанным с тобой и твоими договорённостями.
– Ты меня прогоняешь?
– Именно.
– Зря ты это, – промолвил Игмас. – Ты ведь ещё пожалеешь о своём решении, приползёшь ко мне на коленях, попросишь о помощи, а до тех пор... я буду ждать этот сладостный миг. И буду стараться приблизить его, как можно скорее.
– Не приближайся ко мне, – сказал я, предостерегая монстра. – Прощай.
– Прощай, – серьёзно ответил Игмас, и тьма накрыла нас обоих, и эти поля, и наши тёмные тела, и небо стало чёрным, и весь мир превратился в бесконечную пустоту.
А затем я вновь открыл глаза, уже в реальном мире. По коже пробежал утренний холодок. Рядом со мной никого не было, комната вообще была пуста, только стол продолжал самозабвенно нести свой горб из пустых бутылок спиртного, различных тарелок и бокалов. Я сел, и не мог понять, отчего так тошно на душе. Сердце билось  рывками, словно не хотело биться вовсе и, казалось, всё это вот-вот закончится, и моя простая треснувшая душа попадёт в Чистилище или Ад, никак не в Рай. Я осматривал комнату, в которой лежал ещё пару минут назад, и не понимал, почему Игмас вообще мне приснился, и было ли это правдой? Не мог ведь он так просто уйти, не мог бросить меня на произвол судьбы. Он ведь монстр – а монстры своих жертв просто так не бросают.
Я медленно встал и, почувствовав легкое головокружение, вышел в коридор. Несколько мгновений перед глазами был лишь мир расплывчатых красок и силуэтов, но он тут же схлопнулся и стал во много раз чётче.
– Хэй, – тихо позвал я, но никто не откликнулся. Лишь с кухни шёл тихий шум.
– Кто-нибудь есть? – спросил я уже громче и вдруг почувствовал, как болело горло. Я закашлялся и на мои противные звуки вышли мои новые друзья – Энни и Айзек.
– Доброе утро, Блейк, – легко промолвила Энни и, вдруг замерла и посмотрела на окно в кухне. – Хотя скорее уж добрый день. Ты время видел?
– Видел, – тихо ответил я, закончив кашлять. Посмотрел на Айзека: тот ещё выглядел сонным, в его глазах мутнели странные ветхие мысли, которые рассыпались от одного моего взгляда. Заметив, что я смотрел на него, парень улыбнулся своей слегка желтоватой утренней улыбкой. Но что-то было не так. Как чувствовал.
– У тебя всё хорошо? – настороженно спросил я его. Энни на мой вопрос вдруг развернулась и посмотрела на Айзека.
– Действительно, только что всё было нормально, – покачала головой она и повела его в гостиную, на диван.
– Всё в порядке, – отмахивался парень, – честно. Просто немного простудился. Отлежусь немного, и всё пройдёт.
– Так, ложись и не двигайся, я поищу лекарства, – серьёзно буркнула Энни, – где у вас аптечка?
– На верхней полке в шкафу, там... коробка стоит, – с каждой минутой, Айзеку, казалось, становилось всё хуже и хуже, муть в глазах становилась всё непрозрачнее, язык заплетался. Я аккуратно присел у изголовья дивана и положил свою руку ему на лоб. Горячо. Очень.
– У него температура. Высокая, – испуганно сказал я, смотря на то, как Энни разбрасывала вещи из шкафа, пытаясь найти спасение для друга.
– Сейчас найдём жаропонижающее, и всё будет нормально, – ответила она, выуживая из тьмы деревянного гроба на ножках небольшую пыльную коробку с наклеенным на ней красным крестом. – Неплохо вы её замаскировали. Это чтобы кто-нибудь умер?
– Давай сюда, – сказал я и открыл коробку. В ней лежали различные коробки с таблетками и колбами. Но чем глубже я заглядывал, тем больше сомнений в моей голове появлялось. Весь туман неведения рассеялся, когда я взял в руки пакетик, туго набитый порошком.
– Только не говори, что это мука, – нахмурился я, осуждающе глядя на Айзека. – Серьёзно? Кокаин?
– Мы не часто, – тихо ответил парень и на миг застыл. Показалось, что он умер. Но тот вдруг встрепенулся, и взгляд вновь стал осознанным. – Только когда очень больно.
– Морфий, – сказала Энни и, отобрав у меня коробку, начала рыться в ней, доставая и другие пакетики, и несколько ампул с прозрачной жидкостью, и таблетки.
– Тут должен быть морфий! Разве вы им не пользуетесь? – строго спросила она, словно это было само собой разумеющимся.
– Не-а, слишком слабо для нас, – еле заметно покачал головой Айзек. – Дай мне вот это, – и указал на небольшую ампулу с прозрачной жидкостью. На маленьком флакончике не было никаких маркировок, поэтому угадать содержимое было невозможно.
– Что это? – спросил я.
– Лекарство, – ответил Айзек и, приняв из рук Энни новый шприц, наполнил его жидкостью из ампулы и даже не протирая руку спиртом, воткнул иглу себе в предплечье и медленно надавил на поршень. С каждой секундой напряжённое тело парня расслаблялось, пока совсем не обмякло, когда Энни аккуратно вытаскивала шприц из его руки. Она делала это с отвращением на лице, меня начинало немного мутить: к горлу подкатил ком, засосало под ложечкой, да и голова стала кружиться чуть сильнее.
– Кошмар, что это за дрянь? – спросил я.
– Он же сказал, что лекарство.
– И ты в это веришь?
– А что нам остаётся? – развела руками Энни и, взяв флакон со спиртом, протёрла место укола. – Надо дождаться, пока Шон с Джерри не вернутся, тогда будем что-то решать. Хотя я думаю, они знают, в чем дело.
На несколько секунд воцарилась напряжённая тишина. Я с укором посмотрел на Айзека, взгляд которого понемногу становился прозрачнее и яснее.
– Что это? – спросил я, держа в руках пустую ампулу.
– Ничего, – тихо ответил парень.
– Айзек, рассказывай, что за дрянь ты колешь себе, – уже чуть более настойчиво потребовал я.
– Я же сказал, что это лекарство. Тебе этого не хватает?
– Как оно называется?
– Не знаю, – после некоторого задумчивого молчания ответил он. – Они просто всегда лежат в аптечке. Джерри или Шон их приносят. Не знаю, откуда, но эта дрянь помогает.
– От неё становится хуже? – встряла Энни.
– Вроде нет, но боли возвращаются часто. Чаще обычного, – сказал Айзека и начал расслабленно глубоко дышать, словно его отпустила тяжёлая рука, сжавшая лёгкие. – Не знаю, откуда всё это взялось. Кто-то из них знает, где можно избавиться от этой болезни.
– Может, это ломка? – поинтересовалась Энни.
– Я знаю, что такое ломка. Это точно не она.
– Ладно, нужно дождаться ребят. Куда они пошли?
– В порт. Там у них какая-то сделка, мне они детали не рассказывают, но, думаю, что-то нелегальное. Вы же их не сдадите? – парень с блестящей испариной на лбу умоляюще и измотанность смотрел на нас. Мы с Энни переглянулись.
– За кого ты нас принимаешь? – сказал я и, сам не зная почему, улыбнулся.
– Наверное, за тех, кому я могу доверять, – улыбнулся Айзек в ответ.
Так мы и просидели целый час, ожидая, когда, наконец, вернутся Шон и Джерри. Мне было страшно, Энни было страшно, даже Айзеку, которому эта ситуация была знакома, было страшно. Я смотрел на него, поджав губы, не зная, что делать. В голову лезли самые разные грустные мысли: «А что если он умрёт прямо здесь? Кто возьмёт на себя ответственность? И буду ли я виноват в его смерти?» Эти размышления наталкивали меня на странную меланхолию, от которой портилось не только настроение, но и весь мир, казалось, мрачнел с каждой минутой.
Где-то в час дня громко открылась дверь, и в комнату вошли наши друзья. Увидев ослабевшего Айзека с бледной кожей и дрожащими руками, улыбки сошли с их лица, взгляды встретились сначала на нас, затем на парня.
– Опять? – Только и спросил Шон, подбегая к постели. Он внимательно посмотрел на больного, затем спросил:
– Лекарство принимал?
– Да, – тихо ответил Айзек.
– Выглядишь паршиво, – сказал Шон и повернулся к нам. – Мне кажется, дело плохо.
– С чего ты взял? В прошлые разы было то же самое, – ответил Джерри.
– Но после лекарства ему было лучше, а сейчас смотри, что с ним! – Шон указал пальцем на парня, почти недвижимо лежавшего на диване.
– Может, не успело подействовать?
– Когда он колол? – серьёзно спросил Шон, бросив злой и одновременно испуганный взгляд на нас.
– Где-то час назад, – тихо ответила Энни.
– Видишь?! – ещё более раздражённо сказал Шон, вновь отвернувшись к уже успевшему испугаться Джерри. – Надо везти его к Рейну. Где он сейчас?
– Несколько сотен миль отсюда, на западе, – ответил Джерри и на мгновение запнулся, затем продолжил. – В последний раз он сказал, что едет в городок маленький, чтобы на время залечь на дно. Не знаю, что у него там, но...
– Давай короче! – выпалил Шон.
– Город на букву «к». Больше ничего не знаю.
– Стоп, – резко сказал я, – а почему нельзя отвести его в обычную больницу? Она ведь ближе этого Рейна.
– Нельзя, иначе нас всех загребут, и вас в том числе, – ответил Шон и наклонился к Айзеку. – Хэй, слышишь меня? Вставай, поедем к Рейну. Дойти до машины сможешь?
Тот в ответ пробурчал нечто похожее на «да».
– Славно. Вставай, – он аккуратно помог больному встать, Джерри подбежал и взял его под вторую руку. Вдвоём они несли его из комнаты, Энни держала двери, я в это время закрывал квартиру, убирал ненужное и брал с собой коробку с тем, что там лежало изначально.
Когда повернулся ключ в замке, и моё тело оказалось внизу, на старом промозглом заднем дворе, Шон подошёл ко мне:
– Едешь с нами?
– С вами?
– Ну да, – ответил он. – Нам помощь не помешает, да и мы как-то уже немного породнились после вчерашней ночи.
– Эм, ну... – замялся я, не зная, что ответить. – Я не знаю.
– Да ладно, что ты теряешь? Разве тебе здесь нравится? – Он обвёл руками внутренний двор, больше похожий на свалку. Вокруг лежали огромные кучи мусора, треснутый асфальт и разбитые ржавые кузова автомобилей прошлого. Над нами медленно плыли серые безжизненные облака – никакого неба, никаких звёзд и никакой надежды на то, что мы справимся хотя бы с толикой той отвественности, что свалилась на нас.
– Не нравится, – честно ответил я. – Ненавижу этот город.
– Тогда запрыгивай! – сказал Шон. – Энни уже готова, садись к ней.
Парень развернулся и пошёл к машине – старому маленькому пикапу с большим багажным отделением без крыши, зато с множеством прибитых к полу подушек, несколько сумок с едой и одеждой. Сама кабина состояла из двух отсеков, в первом из которых сидели Шон и Джерри, а во втором лежал на длинном сиденье Айзек, смотря в потолок. Я осмотрел себя и понял, что мне обновки точно не помешали бы, особенно в путешествии. Затем подошёл к багажнику и, посмотрев на Энни, залез к ней и сел рядом.
– Готово? – спросил Шон, сидя на водительском кресле.
– Да! – крикнула Энни, и машина тут же взревела и немного затряслась. Сумки с едой и одеждой мы решили держать поближе к себе, чтобы не потерять их на ухабистых дорогах, если таковые будут. Я снял рюкзак и привязал одной лямкой к ручке сумки, другую – к своей руке. Слишком уж много ценного было в этом тканевом мешке – практически вся моя память и жизнь. Я открыл его и увидел книгу «Дети серого острова». Аккуратно достал её и дал в руке Энни. В этот миг машина тронулась с места.
– Ты всегда таскаешь её с собой? – удивлённо спросила она.
– Последние несколько дней. Ты хотела дочитать, значит, дочитаем вместе. Всё-таки память, как-никак.
– Верно, – ответила она и открыла книгу.
Мы ехали на южные магистрали, чтобы затем выйти на западное направление дорог. Пока мы ехали через каменные узкие улицы и извилистые дорожки, многие из которых вели к фабрикам и заводам, я чувствовал себя некомфортно, неуютно и подавленно. Эти бездушные сооружения навевали тоску, и даже весь мир казался ещё уродливее в этот момент. Мысли о больном Айзеке полностью выбивала меня из колеи, и я не знал, что делать. Понимал, что в данный момент от меня никакой пользы, и в какой-то миг даже подумал, что зря согласился ехать. Но потом осознал, что я для него важен, и если он умрёт где-то там, вдали от этой бетонной мерзости и бесчеловечного потребления всего, что есть вокруг: жизни, смерти, искренних чувств и надежд; пива, водки и наркотиков; любви, ненависти и последних жизненных сил, что были у всех почти на исходе – то я просто не выдержу. Город медленно отравлял нас, убивал, превращая в пустые мешки с мясом, поэтому я был чертовски рад, что, наконец, уезжаю из него надолго. И только странное, такое противное чувство ностальгии мешало полностью насладиться этим моментом.
Мне было жаль бросать это место. И в то же время я мечтал, чтобы оно горело в Аду. Впрочем, так было всегда.
И, наверное, всегда так и будет.