Чего хочет Бог

Глава VI

Потери необратимы. Нам следовало бы знать об этом, следовало бы сдерживать себя, не пытаться возродить то, что давно мертво и закопано на старом поросшем плющом прошлого кладбище, по которому бродят призраки без головы, пытаясь отыскать дорогу домой. Что нам мешает навеки забыть о том, что прошло, что мешает нам стать лучше, не отравляя себя ядом прошедших времён? Наверное, собственная никчёмность. Только слабые опираются на одно лишь прошлое, сильные опираются на настоящее и будущее, не имеют привязанностей и редкого приятного чувства ностальгии, от которого хочется плакать от горя, осознавая, что так, как раньше, уже никогда не будет.
Я потерял тех, кому не повезло продолжить топтать ногами твердь, но почему-то не стремился отделить свой разум от липких объятий воспоминаний о них. Я боялся, что во мне больше ничего не останется, что они – часть меня, опора, благодаря которой мне удавалось по утрам открывать глаза. И когда этот остов оказался раздавлен, растоптан, полностью уничтожен бесстрастным течением мертвенно холодной реки времени, я начал понимать, что меня-то на самом деле и нет. Внутри меня пустота, лишь изредка взрывающаяся приступом ностальгии. А сам по себе я – никто и ничто, возведённое в абсолют. Меня ничего не держит, меня ничего не привлекает, а я словно упёртый баран продолжаю двигаться дальше даже несмотря на то, смерть упорно преграждает мне путь.
И всё же теперь у меня есть надежда. Игмас. Он дал мне понять, что всё не так плохо и в тот день, в тёмном переулке на Айленд-стрит моя жизнь начнёт новый виток, куда лучше, нежели прежде. Однако в первые часы мне всё ещё не верилось в то, что такое вообще может произойти. Странное существо, демон или просто монстр во плоти решил дать мне шанс всё исправить, но с какой стати? Неужели я ему нужен для чего-то большего, нежели просто пролитие крови во имя прощения?
Странно и одновременно жутко.
Спустя три дня после того, как мы с Игмасом заключили сделку, я встретил его вновь. Стоило мне открыть глаза в тот пасмурный осенний день, когда за окном бушевали тучи и выл ледяной ветер, идущий с моря, как я тут же увидел его. Он недвижимо стоял возле письменного стола и в упор смотрел мне в глаза.
– Что ты здесь делаешь? – первым делом спросил я и, откинув одеяло, встал на холодный пол и поёжился. Тот не сдвинулся с места и вообще, казалось, не подавал никаких признаков жизни.
– Мне казалось, ты уже должен был начать выполнять свою часть договорённости, – бесстрастно ответил Игмас, и воздух сотрясся от этих слов. – А ты медлишь. Зачем?
– Не знаю, – честно ответил я, натягивая штаны, – а разве есть какие-то временные рамки по выполнению моих... ну, кровопролитий.
– Нет, но я думал, что ты хотел узнать правду. А когда люди хотят, они идут на всё, даже на самые гадкие поступки ради своих целей.
– Знаешь, мне иногда кажется, что это была не такая уж хорошая идея, – буркнул я, закрывая вновь распахнувшееся окно. – Но потом вспоминаю, что всё-таки так будет лучше для меня, и успокаиваюсь.
– Тогда сегодня ты должен выполнить первую треть поручений.
– То есть... начать резаться?
– Именно.
– А я не умру? – нахмурился я.
Мне показалось, что вечно безэмоциональный монстр ухмыльнулся и выпустил кроткий смешок.
– С чего бы? – сказал он. – Я же не сказал тебе умереть – нужна всего лишь твоя кровь.
– Хорошо, пусть так, – ответил я, вспомнил, что сегодня мне нужно было сходить на работу. На часах уже было без пяти десять, и я должен появиться в бистро через полчаса. – Слушай, давай я займусь этим после работы. Я уже опаздываю.
– Я тебя не тороплю. Сделай, когда считаешь нужным. Но мне придётся всё время быть с тобой.
– А как же люди? Им по-твоему будет всё равно, что мной летает чёрное нечто?
– Они меня не видят. Только ты.
– Всё предусмотрел, – буркнул я и, взяв ключи, телефон и кошелёк, вышел из своей комнаты, Игмас же неслышно парил за мной, едва касаясь земли своими когтистыми лапами.
Дома было всё так же пугающе тихо. Мама вновь сидела на кухне, смотрела в окно, залитое утренним солнцем. Все эти дни, что прошли мимо, словно сон, она делала то же самое, пока с работы не возвращался отец. Он приходил со службы всегда очень поздно, потому просто заваливался на диван и смотрел телевизор. Мне было её жаль, она ведь действительно заслуживала лучшего будущего, нежели её нынешняя жизнь. Иногда мне вообще казалось, что они вместе только потому что им было некуда деться, и всё, что им осталось, так это терпеть друг друга до конца дней своих, неся на своём горбу такого недотёпу, как я. Чувство стыда каждый раз накатывало свинцовыми волнами, когда я видел маму такой: подавленной, с хмурым уставшим взглядом, но, казалось, она любила меня, любила больше, чем кто бы то ни был на этом свете. Хотелось бы сделать её жизнь хоть чуточку лучше, но для этого мне, наверное, пришлось бы исчезнуть из этого дома навсегда.
Я попрощался с ней, сказав, что иду на работу. Спустился вниз по грязным ступеням тёмной лестничной клетки, толкнул входную дверь и вновь оказался в удушающих объятиях ненавистного мне города, хранящего в себе, словно на помойке, всю желчь, грязь и скорбь, что скапливалась в сердцах уставших от этой жизни людей, каждый день переживающих практически одно и тот же. Город-рекурсия. Город-рутина. Город-смерть.
Быстро пройдя пару кварталов, я вновь оказался возле злосчастных магистралей, на которые смотреть было тошно. Над одной из развилок я увидел сияющие огни «скорой» и скопление машин. Похоже, случилось что-то страшное, но снизу мне этого не увидеть.
Толкнув дверь бистро, я почувствовал пленяющий запах жаренного сыра, масла и хлорки. К нему я быстро привык, как и все завсегдатаи, что основались здесь ещё много лет назад, запивая и заедая свои внутренние горе и потрясения. Взгляд этих людей осунулся, тело дрожало, а кожа побледнела, словно её обильно посыпали побелкой или мукой. Я прошёл в комнату персонала, чувствуя на себе пристальный взгляд Игмаса. Он летел позади меня, никак не выдавая своего присутствия, чем сделал мне огромное одолжение. Я не хотел отвлекаться от работы, которую и так получил с трудом. Нельзя было отлынивать, но по своей глупости я не появился на работе в прошлый раз, три дня назад, поэтому не знал, чего ожидать.
– Блейк Уэллс, где тебя черти носили? – взревел мой начальник, мистер Палмер. Он был грузный мужчина лет пятидесяти с уже первыми признаками старения: наполовину лысая седая голова, свисающее брюхо и вечно заплывшее красное лицо. Он смотрел на меня с особенной яростью так, что я даже не нашёлся, что сказать.
– Язык проглотил? – продолжать шипеть он. – Почему прогулял в прошлую смену и почему не появился отрабатывать прогул?
– Простите, мистер Палмер... я... мне...
– Не нужны мне твои объяснения! – громогласно заявил он и угрожающие подошёл ближе. От него несло табаком и жирной пищей. – Я тебя нанял на работу под честное слово, что ты будешь усердно работать. А ты что выкидываешь? Просто пропадаешь на несколько дней! Я что должен подумать, Блейк? Должен подумать, что ты безответственный маленький мальчик, не способный даже на выполнение поручений начальства!
– Мистер Палмер, дайте мне ещё один шанс. Я исправлюсь, обещаю. Больше такого не повториться.
Он, казалось, налился краской пуще прежнего, посмотрел меня и сверкнул своими маленькими глазами-бусинками.
– Я один раз тебе поверил, Уэллс! Не хочу больше терять из-за тебя деньги и время! Ты уволен!
– Но... пожалуйста, мистер Палмер. Не надо! – взмолился я, понимая, какую роковую ошибку совершил, не придя на работу вовремя. Это был мой единственный способ заработка, моя первая попытка слезть с шеи родителей и начать жить самостоятельно. И, видимо, она с треском провалилась.
Я не выдержал и ушёл, громко хлопнув дверью. Меня переполняла бессильная злоба и обида на этого хапугу. Понимая, что оплошал, я злился и на себя, и на Палмера, и на весь этот мир заодно (хотя на последнего я злился практически постоянно).
Игмас стоял позади и молчал.
– Идём, Игмас, – с металлом в голосе сказал я и пошёл по направлению к старым подворотням, в которых я мог на время затеряться и не думать обо всём этом гадстве. Я шёл сквозь искусственную тьму, злобно осматривался в поисках чего-нибудь успокаивающего, пока не порылся у себя в карманах и не нашёл остатки сигарет в маленькой, слегка помятой пачке, лежащей во внутреннем кармане куртки.
– Как тебе это? – спросил я своего спутника.
Тот лишь пожал плечами.
– Дерьмо это всё, – буркнул я и щелкнул зажигалкой. Дым тонкой струйкой вырвался с другого конца сигареты и растаял между высокими бетонным гробами, что заполонили этот город. – Добро пожаловать в наш мир.
– Я знаю, как тут всё устроено, Блейк. Думаешь, меня здесь раньше не было?
– Правда? – изумился я. – И что ты тут делал?
– Улаживал кое-какие дела. Скажем так, некоторые люди чересчур любопытны. А им не нужно было знать, что существуют сущности помимо обычных, земных.
– Киллером подрабатываешь? – рассмеялся я, напрочь забыв обо всех своих неприятностях. В тот миг мне было необычайно легко и свободно, и никакие тяжёлые мысли не туманили мой разум.
– Можно и так сказать, – только и ответил Игмас и замолчал. Но затем вдруг встрепенулся и повернулся ко мне. – Раз у тебя теперь много времени, чем займёшься?
– Не знаю. Скорее всего, начну выполнять свою часть сделки. Те люди были мне очень дороги, я должен узнать, что с ними случилось на самом деле. Это ведь... важно. Не только для меня.
– Я знаю о твоей подруге, она тоже связана с этими людьми, причём довольно сильно. Вы друзья?
– Скорее да, чем нет. Раньше мы все вместе проводили время, но судьба решила иначе, и мы вновь встретились только неделю назад.
– Это я тоже знаю.
– Тогда зачем спрашиваешь?
– Чтобы знать, насколько сильно ты ко всем им привязан. Не зря же ты идёшь на такие жертвы во имя прощения тех, кого уже давно нет в живых.
– Тут ты прав, – сказал я и бросил окурок на землю, потушив его ногой. – Их я любил больше всего на свете.

Домой я вернулся раньше обычного. Мама всё ещё стояла возле окна и смотрела куда-то вдаль. Я поздоровался и, не услышав ответа, прошёл сначала к себе в комнату, а затем и в ванную, предварительно взяв с собой небольшой нож, что лежал в моём рюкзаке на случай нападения всякого биомусора, что обитал во тьме городских лабиринтов, которые я одновременно любил и ненавидел.
Щёлкнула щеколда, отрезая меня от остального мира. Я сел на край ванной и посмотрел на Игмаса, что парил под потолком и пристально разглядывал меня и нож в трясущихся руках.
– Почему медлишь? – спросил он.
– Не знаю, – честно ответил я и поднёс нож чуть ближе к запястью. Руки начали предательски дрожать, на лбу выступила испарина. Мне вдруг показалось, что всё это неправильно, что так быть не должно. Весь этот мир мне разом осточертел: все эти ужимки, странные люди и мёртвые бетонные островки мнимой безопасности, красота мира, которую я никогда не увижу из-за собственной глупости и лени, огромные возможности, скрытые в тумане невежества и жажды наживы и смерти. Хотелось бы не просто выпустить кровь, но выпустить, наконец, душу из этого грязного мешка с мясом, управляемым серым веществом в голове. Со стороны наш мир выглядел жалким, слишком несуразным и неправильным, ведь так быть не должно. Бог сказал нам любить друг друга несмотря ни на что, а мы призываем убивать других, только потому что они любят не тех, кого хочет слишком ортодоксальное, погрязшее в мраке традиционности и консерватизма общество. Бог сказал нам прощать друг друга, но в итоге находим в сточных канавах трупы тех, кого мы простить так не могли. Но тут в мою голову закрались сомнения – это ведь Бог сказал, что без пролития крови не бывает прощения. Так вот он какой, мир Бога, какой мы заслуживаем.
– Блейк, хватит витать в облаках, – Игмас вырвал меня из этой странной пучины экзистенциализма, вернув четкость зрению и твёрдость рукам. Я посмотрел на него и понял, что пора действовать. Я должен был заслужить прощение, должен был освободиться от оков прошлого, чтобы войти в новое будущее.
Холодное лезвие коснулось запястья. Я легко нажал на него, пока не почувствовал лёгкую боль. Давил дальше, зная, что будет, зная, что это может выйти мне боком, но я не останавливался, давил и давил, пока в глазах не блеснула боль. Голова резко закружилась и, казалось, я вот-вот умру, прямо в ванной, как какой-нибудь неуравновешенный подросток. «Нет!» – вскрикнул в сердцах я и вцепился в нож ещё крепче. Я продолжал гнуть свою линию под пристальным надзором моего сопровождающего в мир прощения и пустоты.
Кровь ручьями лилась на пол. Я плакал от боли.