Ultima ratio

Глава 17. С возвращением

  Гермиона проснулась на следующее утро, впервые за целую вечность чувствуя себя отдохнувшей и расслабленной. Она даже не хотела открывать глаз, лишь бы еще немного насладиться этим удовольствием. Девушка сильнее прижалась к подушке, которая на удивление оказалась твердой и теплой, и только потом ее еще заспанный ум заметил сильные руки, мягко и удобно обнимающие ее. Гермиона медленно открыла глаза, увидев, что прижимается к груди Тома, а он защищающе ее обнимает. И сразу же она поймала на себе взгляд его прекрасных серых глаз. Гермиона напряглась. Почему он лежит в ее постели?

Ладно, вчера она поцеловала его, что и так было ужасно, но почему он спал в ее кровати? Девушка запаниковала.

– Доброе утро, Гермиона, – мелодично сказал Том.

Гриффиндорка видела веселые огоньки, блистающие в его зрачках. Она не сомневалась, что сейчас он довольно точно догадался о ее мыслях. Хотя в этот момент это было не слишком трудно, ведь она уставилась на него широко раскрытыми глазами.

– Больше не было кошмаров? – наконец спросил Том, и на его губах появилась ухмылка.

И теперь до Гермионы дошло: этой ночью ей снова приснился один из ее кошмаров. Она не могла его вспомнить, но, видимо, он был ужасен. Девушка вспомнила, как потом пришел Том. Неужели она на самом деле попросила его остаться с ней?

Гермиона уставилась на парня, тихо отвечая на его вопрос:

– Нет.

Том притянул ее ближе к себе и оставил поцелуй на лбу.

– Хорошо, – сказал он.

Она расслабилась, почувствовав, как он нежно ее обнимает. Гермиона вновь закрыла глаза и положила голову на грудь Тома. Это было странно. Обычно после очередного ночного кошмара она чувствовала себя совершенно разбитой. Но сегодня утром она ощущала себя свежей и отдохнувшей. И в первый раз с тех пор, как она потеряла Гарри и Рона, девушка больше не чувствовала себя одинокой. Как же ей удалось прожить несколько месяцев с этим постоянным одиночеством? Сейчас она поняла, как сильно страдала от этого чувства. Гермиона больше не хотела терпеть его. Это было невыносимо. Один за другим ее друзья и родные умирали, пока она не осталась единственной выжившей. А потом ее отшвырнуло назад во времени, и она оказалась в чужом мире, где никого не знала. Гермиона так долго боролась. Она выполнила свою миссию – обеспечила мирное будущее. Разве сейчас не время, чтобы наконец-то отпустить все?

Чтобы прекратить борьбу?

Гермиона устала. Устала от того, что всегда нужно оглядываться. Устала от необходимости носить палочку в быстродоступной палочковой кобуре. Устала каждую ночь во снах видеть страшные картины. Гермиона устала от жизни в страхе.

Она пожертвовала очень многим. Слишком многим!

Разве она не заслуживает счастья? Разве не пора оставить поле боя? Она была там чересчур долго. Неужели ее война не закончилась? Можно ли отложить оружие в сторону и жить своей жизнью? Поняли бы ее друзья, если бы она попыталась...

«... Нет, не забыть о них! Но забыть, как мы вместе сражались. Забыть изображения, преследовавшие каждую ночь».

Приняли бы они, если бы Гермиона попыталась найти успокоение?

Внезапно девушка почувствовала пальцы Тома, скользящие по голой коже ее живота.

– Что это? – тихо спросил он.

От его прикосновений по коже Гермионы порхало приятное электризующее чувство. Девушка посмотрела на себя: ее майка немного задралась, оголяя живот и бока. Сейчас тонкие пальцы Тома скользили по паутине белых шрамов, которые начинались на ее боку, но она знала, что они тянулись вверх, доходя до правого плеча. Эти шрамы оставило очень темное проклятье, которым она была поражена. В тот момент она пыталась защитить Гарри и чуть не погибла, когда проклятье порезало ее тело. Том провел пальцами вдоль длинного и глубокого шрама, тянувшегося наискось по ее животу. Этот шрам Гермиона получила в тот день, когда боролась в Министерстве, в тот день, когда ее отбросило назад во времени.

– Откуда у тебя это? – снова тихо спросил Том. Гермиона увидела, как его взгляд, скользя по шраму, немного потемнел.

– Не знаю, – неуверенно сказала гриффиндорка. Она, конечно же, не могла рассказать Тому, где именно получила эти шрамы. Но потом в ее глазах засветился озорной блеск, и она добавила невинным голосом: – Я уже многое позабыла. Но... – она подняла руку, оголив левое плечо, где ее кожу портил белый рубец, о котором она прекрасно помнила, – я помню, откуда вот это, – сказала Гермиона, указывая на шрам.

Том поднял брови, но гриффиндорка продолжила:

– Знаешь, есть один злой и коварный слизеринец, который бросил очень темное проклятье в бедную, невинную девушку во время дуэли на уроке Защиты.

Но если Гермиона думала, что Тому станет за это стыдно, то она жестоко ошиблась, поскольку теперь она смотрела на ухмылку, появившуюся на его лице.

– Неужели? – сказал он самодовольным тоном, касаясь тонкого шрама. – Знаешь, может, если бы ты не спровоцировала этого слизеринца, то он бы и не почувствовал необходимости атаковать тебя.

– Что? – фыркнула Гермиона. – Я не провоцировала тебя!

Она прищурилась, глядя на него, а он весело усмехнулся.

– Хотя я удивлен, – сказал он, осмотрев шрам, – то, что он так хорошо исцелился. Проклятье очень сильно замедляет и ослабевает процесс заживления.

Гермиона продолжала хмуро смотреть на него.

– Я знаю. Мне потребовалась не одна неделя, чтобы он залечился, – произнесла она.

– Ты не ходила в больничное крыло? – спросил Том.

Гермиона покачала головой.

– Правильно, ведь этим ты бы все только ухудшила. Проклятье полностью изменяет любую целительную магию, которая применяется к ране.

Гермиона неверяще распахнула глаза. Она этого не знала. Теперь девушка была действительно рада, что не вернулась в больничное крыло.

– Ты знал это, провожая меня в больничное крыло, и даже ничего не сказал мадам Дюлан, когда она пыталась вылечить порез? – недоверчиво спросила Гермиона.

Том пожал плечами.

– Ну, тогда мы все еще ненавидели друг друга.

Гриффиндорка раздраженно уставилась на него. Том просто усмехнулся, но потом вновь выдавил милую улыбку.

– Ой, да ладно, Гермиона. Это было давным-давно. Не сердись на меня.

Девушка вздохнула. Тому повезло, что он смог так очаровательно улыбнуться, иначе бы она сейчас прокляла его. Но стоило ему это сделать, как она снова была очарована его неожиданно невинной улыбкой. Том наклонился к ней и нежно ее поцеловал. Гермиона была застигнута врасплох. Она еще не решила, как относиться к поцелуям с ним. В конце концов, он Том Риддл. Но чувствуя его губы на своих губах, она все равно начала отвечать на поцелуй.

Том закончил целовать ее, и Гермиона открыла глаза, посмотрев на юношу. Она не удивилась, увидев, что он опять самодовольно ухмылялся. Но поразительно, что она не почувствовала от этого раздражения. Вместо этого Гермиона нависла над ним, довольно заметив, как глаза Тома изумленно расширились, но девушка лишь потянулась за его наручными часами, которые он ночью положил на тумбочку.

Посмотрев на циферблат, она повернулась к Тому.

– Ты знаешь, сколько уже времени? Мы должны быть на Кингс-Кросс в одиннадцать!

Том забрал у нее часы и, глянув на них, застегнул на запястье.

– Всего лишь девять. У нас еще полно времени добраться туда, – беспечно сказал он.

– О, неужели! Всего лишь девять, – укоризненно пробормотала Гермиона, толкнув Тома, чтобы тот вылезал из кровати.