Дом солнца

27.«Мы»

Любить — нужно беспощадно, да, беспощадно.

Евгений Замятин. Мы

Потерянное состояние, расплывчатая реальность и много-много злости в крови. Как сильно Чонгука рвало изнутри, как хотелось разораться и перевернуть всё вверх дном, теряя осточертевший контроль. Но в чужом доме такого не заведено… Чужой дом и сам может напугаться. Намного сильнее испугался бы Тэхён, а пугать его… даже в состоянии глухой ярости, ему совсем не хочется. Так может не такая и глухая эта ярость? Или то значит, что в каком бы состоянии он не находился, на него всегда найдётся управа. Тэхён ведь не виноват, что всё так сложилось. Он вообще тут не при чём, даже не знал, что участвовал в преступной авантюре, сорвавшейся в последний момент. И уж точно он не игрушка для битья, чтобы срывать на нём злость. За всё ответил мишка, которого Чонгук, распоров и выпотрошив наизнанку, по частям смыл в унитаз, избавляясь от теперь уже бесполезной улики. За это преступление, как и за другие, не проснулся стыд. Чонгук действовал импульсивно, но он отдавал себе отчет в содеянном, видя в стоке туалетной дырки не смывающийся синтепон, – а ведь в этот самый момент за дверью стоял хозяин этой игрушки. Перед ним бы извиниться… Но так как Тэхён ни сном ни духом, что его мишку забрали и насильственным образом растерзали, значит и нет причин для извинений. Что легко пришло в руки, также легко ушло: и мишка, и флешка, и все стремления.

Вот такая шутка судьбы. Смешно?

Эта процедура заняла длительное время, за которое Тэхён несколько раз постучался в дверь, ни разу не услышав от него ответа. Но только после того, как был смыт последний огрызок, ещё раз умывшись и кое-как придав облику человеческий вид, Чонгук смог показаться на глаза.

…На растерянные глаза. Ой, а что в них отража-ается… Тэхён встревожен, скорее даже обескуражен резкой сменой климата и опять надумал себе всего-всего, ожидая его, сидя на стуле в этом дурацком подвале, где еще несколько минут назад царила тёплая романтическая атмосфера.

Тысяча и один вопрос остаются не заданными.

Ничего не говоря, не объясняя, скоро разорвав зрительный контакт, Чонгук проследовал к лестнице и поднялся наверх. К чаю же его приглашали, – отказывать нехорошо. Он и сел якобы пить чай, на деле опять выпадая из реальности. Той частью мозга, которая ещё отвечала за рациональность, он испытывал укор совести за своё поведение. Тэхён не заслужил такого к себе обращения, но эмоции брали вверх. Смутные мысли перебивали здравый рассудок, заглушая посторонние звуки. А звуки были такие: под ухом журчал мягкий голос, который так сильно волновал и волнует до сих пор, который призывает, чтобы его наконец-то услышали и заметили, лязг маленькой ложки по стенкам чашки, дышащей горячим белым паром, на фоне приглушённое урчание телевизора, который рассказывал про савану и не имел к этому «празднику жизни» никакого отношения, – и всё мимо. Тэхён как никогда лупит на него расширенными огорчёнными глазами, ему хочется подластиться под бок как кошке, лишь бы наваждение раз и навсегда спало, и его заметили. Но Чонгук остаётся непоколебим, тих и бездейственен по никому не известным причинам. Его вид источает грозную сосредоточенность и жесткость, из-за чего боязно лезть под горячую руку.