Белые Одежды В. Дудинцев

III.

Вот все говорят: интеллигенция! -- громко провозгласила тетя Поля,войдя со щеткой и ведром в комнату, где легким утренним сном спали членыкомиссии. -- Опять разоряешься, Прасковья? -- спросонок пробурчал ВасилийСтепанович. -- Да еще поэт! -- тетя Поля прыснула и покачала головой. --Сундучок... Хотела выкинуть. Пора, думаю, пятьдесят ему лет, если не боле.Весь растрескался, крышка болтается. Кинула за сарай. Так этот, бородатый, вженских туфлях тут крутится. Как Золушка. Сначала кругами ходил. Я думаю,что такое, не студентку ли где присмотрел. Потом хвать сундучок -- да ловкокак! -- и засеменил, засеменил... Беда с вамп, с интеллигентными! -- Выдумывай. На что ему сундучок? -- Он знает, на что. Пригодится. Вас сегодня когда ждать? -- Сегодня мы ухолим в учхоз. До вечера... Они пришли в учебноехозяйство к девяти. Пройдя ворота, Федор Иванович увидел поле, разбитое намножество делянок. Среди делянок двигались фигуры -- студенты и пожилыепреподаватели с раскрытыми журналами. По вспаханному краю поля всопровождении группы студентов ехал гусеничный трактор, волоча какую-тосложную систему из колес и рычагов. Вдали стояли две ажурные оранжереи. Тудаи направилась комиссия. -- Наверно, все собрались сейчас там и смотрят на нас из-за стекол, --сказал Цвях. -- Ждут. -- Могло бы быть и наоборот, -- заметил Федор Иванович. -- Могли бы онинас проверять. -- Это ты верно. Если бы ихняя взяла... Сегодня был первый основнойдень ревизии -- проверка работ в натуре, первый решающий день. ФедорИванович где-то в глубинах своего "я" чувствовал боль -- там уже зародиласьтуманная и болезненная симпатия к Стригалеву -- может быть, из-за того, чтоТроллейбус не только сталью зубов и не только повадками был похож на одногогеолога, которого уже не было в живых и по отношению к которому в душеФедора Ивановича осталась кровоточащая царапина неискупленной вины. ВедьТроллейбус к тому же и "сидел"... Новая рана назревала, уже начинала чувствоваться -- ведь Федор Иванович"рыл яму" не под кого-нибудь, а именно под того, кто был женихом Лены. Прямокак кроткий царь-псалмопевец Давид, который возжелал Вирсавию и потомупослал ее мужа Урию в самое пекло войны, чтобы там его убили. "Удивительно,-- невесело подумал Федор Иванович, -- что ни случится в жизни, какая нисложится ситуация -- ищи в Библии ее вариант. И найдешь!" Они вошли в боковую дверцу и оказались в теплой застойной атмосфереоранжереи. Действительно, у выхода собрались человек восемь, и среди них --Стригалев в сером халате, как бы наброшенном на крест. Последовалирукопожатия, несколько шуток были выпущены на волю. Как весенние мухи, онине взлетели, а проползли слегка и замерли, дожидаясь тепла. Вежливый смехтолько усилил напряженность. Федор Иванович сразу определил нескольких"своих", то есть четких приверженцев так называемого мичуринскогонаправления. Они предлагали начать с них и весело листали журналы, готовясьдемонстрировать свои достижения. -- Ну что ж, -- сказал Федор Иванович и сам почувствовал, что глаза егонервно бегают, ищут кого-то и не находят. Лены здесь не было. Хотя нет, -- иона была здесь, стояла позади Стригалева. Но, увидев Лену, он потерялуверенность -- ему нельзя было теперь смотреть в эту сторону. -- Пожалуйста, начнем. Чьи это работы? -- хрипло проговорил он, подходяк стеллажу, на котором плотно, один к другому стояли глиняные горшки стемно-зелеными картофельными кустами. Федор Иванович сразу определил, чтоэто прививки -- здесь занимались влиянием подвоя на привой и обратно -- пометоду академика Рядно. -- Это мои работы, -- сказал пожилой бледный человек с угольнымибровями и черными, глубоко забитыми, как гвозди, печальными глазами. -- Мояфамилия Ходеряхин, Кандидат наук Ходеряхин. Здесь представлены нескольковидов дикого картофеля, а также культурные сорта "Эпикур", "Вольтман","Ранняя роза"... Он долго, как экскурсовод перед группой провинциалов, приехавших вботанический сад, показывал культурные и дикие растения. Кусты имели хорошийвид. Темные плотные листы блестели. -- Азота многовато кладете, -- сказал Федор Иванович. -- Для опытов по вегетативному взаимодействию это не мешает, --парировал Ходеряхин и продолжал свой пространный доклад. Федор Иванович, склонив голову, слушал и все плотнее сжимал губы. -- Простите, я вам помогу, -- прервал он, наконец, Ходеряхина. -- Вы,товарищ... пишете вот здесь, в московском журнале, о достигнутых вамирезультатах. "Сорт "Эпикур", -- это ваши слова, -- будучи привит на сорт"Фитофтороустойчивый", приобретает ветвистость куста, листья утрачивают своюрассеченность... -- и так далее. -- ...Листья сорта "Ранняя роза" припрививке на "Солянум Демиссум" становятся похожими на листья этого дикаря"-- и тэ дэ... -- Негусто... Боюсь, что нам придется давать еще одну статью о вашихэкспериментах. Вы пишете, Василий Степанович? Пожалуйста, пишите. Это важно. На очереди стояли несколько аспирантов Ходеряхина -- каждый около своихрастений. Подобравшись, как для битвы, уже не видя ничего, кроме очередногогоршка с картофельным кустом и очередного прячущего тревогу лица, ФедорИванович проходил от одного стеллажа к другому и уже не столько проверял,сколько учил молодых людей. -- А вы не пробовали вырезать глазки из клубней цилиндрическим сверломдля пробок? -- слышался его уже спокойный, мягкий голос. -- Попробуйте, этоочень удобно, и привой точно входит в вырез на клубне подвоя. -- Никаких мало-мальски достойных внимания результатов, -- вполголосасказал он Цвяху. Кто-то все-таки услышал -- шепот порхнул среди людей,стоявших поодаль. -- Здесь уже мои растения, -- пропел у него над ухом чей-тоснисходительный тенор. -- Кандидат наук Краснов. -- Знакомая фамилия, -- сказал Федор Иванович, задержав взгляд натонком и извилистом носе вежливо склонившегося к нему лысоватого спортсменасо значком. -- Я читал в журнале вашу статью, товарищ Краснов... -- Мною... нами было замечено, -- начал докладывать спортсмен и,выпрямившись, развернул тяжелые плечи, но привычная сутулость опять стянулаих, пригнула книзу, -- ...было замечено, что сорта "Лорх" и "Вольтман",которые росли по соседству с местным сортом "Желтушка" -- через дорогу...опылились пыльцой последнего, которая подействовала и на клубни обоихсортов... Последние стали в большинстве похожи на клубни сорта "Желтушка"... -- Это я все читал в вашей статье, -- сказал Федор Иванович и умолк,медленно краснея. Помолчав, спросил: -- То есть, вы хотите доказать, чтоесли мать блондинка, а отец брюнет, то не только их дитя будет черноволосым,но и у матери глаза и волосы должны в ходе беременности почернеть... Такихслучаев наука еще не знает. Следующей весной вы, наверно, повторите вашэксперимент? -- Зачем? -- оскорбленно, но сдержанно передернул тонкими девичьимибровями Краснов. -- Я уже другой запланировал. -- А известно ли вам, товарищ Краснов, что картофель не перекрестное, асамоопыляющееся растение? Вы же вуз кончали! Пыльце вашей "Желтушки" здесьнечего делать. Это вы представляете себе? Да она и не перелетит черездорогу! Краснов, странно улыбаясь маленьким ротиком, глядел в сторону. ФедорИванович, окинув его фигуру быстрым взглядом, невольно задержался нагромадном красно-фиолетовом кулаке, который двигался внизу, каксамостоятельное живое существо. "Что он там делает?" -- подумал ФедорИванович и сразу увидел стиснутый в кулаке теннисный мяч. "Ага, он тренируеткулак", -- осенила догадка. Шевельнув бровью, он покачал головой. -- Товарищ Краснов! Я вижу, вы не согласны. Но вы должны это знать --картофель не ветроопыляемое растение. У него пыльца не как у злаков, неможет летать. Она тяжелая, как крахмал. И устройство пыльников -- ониникогда не раскрываются полностью. Там есть такая маленькая пора -- и черезнее пыльца просыпается по мере созревания, прямо на собственное рыльце.Понаблюдайте, насекомые не посещают цветков картофеля -- там нечего брать. Ине потому, что пыльца какая-нибудь невкусная. Я сам, еще студентом...Останется, бывало, в пробирке лишняя пыльца картошки -- высыпал ее наприлетную доску в улье. Пчелы мигом всю подбирали! Поняли? То, что выговорите, физически невозможно: тяжелая пыльца, если не прилипнет к рыльцу,отвесно падает на землю. Слава богу, очень рад, что не могу назвать ваш опыткаким-нибудь таким словом... Здесь, к счастью, просто полное незнание того,с чем имеешь дело. Ох, ох, товарищи... Что это -- два часа? Нет, на сегодняя уже мертвец... -- Продолжим завтра? -- сказал Цвях. -- Вот именно, -- странно мигая одним глазом, шевеля гибкой бровью,Федор Иванович пошел из оранжереи. Цвях еле поспевал за ним. -- Уж больно ты их... Без снисхождения. Касьяну не понравится. Что этос тобой? -- Но почему он напечатал их статьи в своем журнале! -- Федор Ивановичостановился. -- Почему Касьян их напечатал! -- Ладно, Федя, хватит правду искать. Пошли в столовую. В столовой Федор Иванович сел за какой-то стол, чем-то закусывал,что-то брал ложкой из тарелки и все смотрел куда-то сквозь стены. Он невидел, что через стол от него прошли и сели Стригалев с Еленой Владимировнойи несколько аспирантов. Лена что-то крикнула, и Цвях ответил, а он толькооглянулся на них, ничего не понимая. -- Произвели они, однако, на тебя впечатление, -- заметил Цвях,принимаясь за лапшевник. Пообедав, они сели на лавку около столовой и закурили. -- Что будем сейчас делать? -- спросил Цвях. -- Я прогуляюсь часок. -- А я по старой испытанной привычке пойду лягу поспать. Лапша человекавяжеть, он набухнеть и спать ляжеть. И как только Цвях скрылся за воротами учхоза, из столовой быстро вышлаЕлена Владимировна, Федор Иванович в это время подобрал около лавкилежавшего на спине красивого жука-скрипуна. Его облепили муравьи и ужераскидывали умишками, как бы начать его заживо жрать. Федор Ивановичстарательно обдул муравьев. А думал о Стригалеве. "Хорошо, что отложили назавтра", -- думал он, рассматривая жука. Это Рыл большой узкий жук с живымичерными глазами, с длинными усами, похожий на интеллигентногодореволюционного авиатора в черном жилете из блестящего шелка, застегнутомдоверху. А сюртук на нем был темно-серый, в мелкую светлую крапинку. -- Можно около вас сесть? -- спросила Елена Владимировна, садясь. --Что вы тут делаете? Ого, кто у вас! -- Вот видите, жук... Скрипун. Налюбовавшись, Федор Иванович осторожно посадил жука на землю, и"авиатор" бросился наутек, взмахивая ногами, как тростью, и не теряя осанки. -- Как вам наши генетики и селекционеры? -- Выше всяких похвал. Чудеса! -- Какие у вас планы на сегодня? -- она нагнулась и пальцем провела наземле дугу. Он вопросительно посмотрел. -- Вы не слышали вопроса? -- спросила она. -- Я ответил пантомимой. -- А вы словами ответьте. И по существу. -- Сейчас я пойду куда-нибудь. Только природе страданья незримые духадано врачевать. -- Давайте врачевать вместе. Я покажу вам наши поля. -- Давайте, -- сказал Федор Иванович ленивым голосом. Она взглянула на него удивленно. -- Может, подождем Ивана Ильича? -- спросил он. -- Иван Ильич уже ушел, -- она еще холодней посмотрела на него сбоку,начиная розоветь. -- Тогда пойдемте, -- он решительно поднялся. И они долго шли молчакуда-то вдоль какой-то канавы. Лицо Елены Владимировны постепенно заливалалихорадочная пунцовость. -- Слушайте, -- сказала она, решившись и отойдя от него вбок шага надва. -- Вы сегодня не похожи на себя, на вчерашнего. Вонлярлярский сказалбы, что у вас пропала коммуникабельность. Давайте, как пассажиры дальнегопоезда, как случайные пассажиры, попутчики... Вы не знаете меня, я вас. Выведь уедете. -- А отвечать кто будет за разговор? Тот, кто задает вопросы? -- Да... Вы уедете -- и разговора не было! -- Ну, пожалуйста. Задавайте вопросы. -- Где ваша коммуникабельность? -- Я катапультировался. -- Что это означает? -- все так же лихорадочно, но весело онапосмотрела на него. -- Нажимаю на кнопку, и меня выстреливает. Потом раскрывается парашют,и я мягко приземляюсь в другом мире, где и слыхом не слыхали о каких-томоих... неполадках на борту. -- А самолет? -- А самолет летит дальше. -- И разбивается? -- Мне с земли не видно. А потом там еще есть первый пилот. А я и нелетчик. Дилетант без диплома. -- А если первого пилота нет? Самолет ведь может разбиться. Дилетантубез диплома и поднимать его в воздух нельзя было. Это государственнаясобственность. -- А я и не поднимал. Как я в самолете оказался -- сам не знаю. Вижу,экипаж укомплектован. Перегрузка. Вот и нажал поскорей... Что -- я неправ? -- А кто вам сказал про экипаж? -- с раздражением спросила ЕленаВладимировна. -- Вчера одному товарищу... Диспетчеру... показалось, что я проявляюдилетантский интерес к авиации... -- Ах, вот!.. Теперь все ясно. Вечно она меня замуж выдает! Нетникакого пилота, поняли? И никто вас не вызовет на дуэль, так что давайтеразговаривать и катапульту не трогать. -- Дайте честное слово, -- сурово потребовал Федор Иванович. -- Ну, даю. Честное слово. -- Хорошо. С чего же мы начнем? Она начала искать что-то на краю канавы. Потом наклонилась и сорвалакакой-то жиденький стебель с яркими желтыми цветками. -- Природа сейчас излечит нам все страдания незримые. Что это такое? Яв первый раз вижу. -- Это? -- Федор Иванович взял стебель, свел брови. -- Это,действительно, нечасто встретишь. Потентилла торментилла, вот что это.Калган. Слышали такое название? -- Ого! -- она почти с ужасом на него посмотрела. -- Ничего себе... Ябы ни за что не определила. Потентилла -- как дальше? -- Торментилла. Калган, или, еще его называют, лапчатка. А вот ясейчас... Сейчас я вам... -- поискав в траве, он сорвал что-то. -- Что это? -- Плантаго! -- торжествуя, сказала Елена Владимировна. -- А какой плантаго? Подорожников много. Майор, минор, медиа... -- Ну, это, конечно, не минор... -- Майор. Плантаго майор. Видите, черешок длинный и желобком. -- Хорошо. Федор Иванович, а почему страдания незримые? -- оназаглянула ему в лицо. -- Разве вы ничего не видели? -- По-моему, торжество справедливости должно вызывать прилив... -- Но это так неожиданно, это торжество... Я вам прямо скажу: такиедураки мне еще не попадались. Да еще среди "своих". -- Ну, у наших с Иваном Ильичом ребят такого вы не найдете. Если мы ибудем вас надувать, то по крупному счету. По рыцарскому. Они остановились. Он посмотрел ей в глаза. Она не отвела взгляда. -- Имейте в виду, я буду глубоко копать, -- сказал он. -- Ну и что? Вот вы копаете и устанавливаете, что я морганистка, льющаяводу на мельницу... -- А это я и так знаю. Я читал вашу диссертацию. По-моему, опреодолении нескрещиваемости... Там есть спорные места... Так что ваше лицомне ясно. -- Посмотрев ей в лицо, он улыбнулся. Она так и подалась к егоулыбке. Но он ничего не заметил и не понял возникшей паузы. -- Как вы учитестудентов, мы знаем, -- продолжал он. -- Цвях сидел в вашей группе. Говорит,товарищ Блажко учит студентов правильно. -- Но я чувствую, Федор Иванович, по вашей хватке, кому-то из наспридется сушить сухари. А? Это не мои слова. У нас на кафедре об этомшепчутся многие. -- Лично я выгнал бы этих двоих... И больше никого. Пока... -- Вы сейчас сказали рискованную вещь. Я вижу, вы мне верите. -- Нет. Не верю. Но знаю, что вы меня не продадите. И потому отдаю вамвсе мое. Беритя! Они оба засмеялись, и обоим стало хорошо. -- Откуда же у вас взялось это знание? Сколько мы знакомы? Два дня! -- Я вам сейчас изложу мою завиральную теорию. У нас, ЕленаВладимировна, в сознании всегда звучит отдаленный голос. Наряду с голосаминаших мыслей. И наряду с инстинктами. Мысли гремят, а он чуть слышен. Явсегда стараюсь его выделить среди прочих шумов и очень считаюсь с ним.По-моему, тут обстоит так: ни один человек не может скрыть свою сутьполностью. Скрывается то, что может быть схвачено поверхностным вниманием. Аголос -- отражение наших бессознательных контактов с той сутью, которойникому не скрыть. Хотя бы потому, что эту суть сам человек в себе не можетпочувствовать. Животные, на мой взгляд, руководятся больше всего отдаленнымголосом, он у них более развит и не заглушается никаким стуком сложныхумственных деталей. Поэтому животные не лгут. -- Возможно, что все так и есть, -- Елена Владимировна тронула егоруку. -- Голос правильно шепнул вам, что я не выдам. Федор Иванович слегка смутился от этого избытка взаимной откровенности,и потому кинулся к природе -- шагнул в траву и стал искать что-нибудьредкостное. -- Вот, -- сказал он. -- Вот. Что это? -- Щавель! -- взяв у него красный стебелек с острыми листками, ЕленаВладимировна пожевала его. -- Самый настоящий "Румекс". -- Не спешите с ответом, товарищ Блажко. Род "Румекс" состоит изнескольких видов. И все щавели. Вы жуете... Что вы жуете? -- "Румекс ацетозелла", -- сказала она и пошла вперед, торжествуя ипокачивая головой вправо и влево. Действительно, природа сразу поставила все на место, погасила всенеловкости. Они давно уже вышли через калитку из пределов учхоза и теперь брели покаким-то межам среди каких-то пашен к чернеющему институтскому парку,заходили ему в тыл. Елена Владимировна шла впереди, иногда оборачиваясь кнему и предлагая очередную ботаническую загадку, и он, роняя удивляющие еебезошибочные ответы, любовался ею, ее особенной женской мощью, которая так изаявляла о себе. Это была маленькая веселая недоступная крепость. Лишьвзглянув на эту девушку в очках, мужчина должен был отступить, угадав в еенатуре требования, соответствовать которым в состоянии далеко не всякий. Онавсе время двигалась в чуть заметном танце, в безоблачной меняющейся игре, иее пальцы и все прекрасные узости фигуры в сером подпоясанном халатикенепрерывно писали тексты, читать которые дано не каждому. Он еще вчера, спервых же минут навсегда отказался говорить ей безответственные приятности,которые, как и цветы, принято подносить женщинам. Строжайшее предупреждениена этот счет прочитал он в ее сдвинутых черных бровях. В них и была всясила. И сегодня эти брови хоть и разошлись, но все время были готовы кжестокой расправе. Обойдя с тылу почти половину парка, они перешли по мосту из бревеновраг с бегущим по его дну ручьем, притоком громадной реки, что незримоприсутствовала, укрывшись за парком. Начались первые шестиэтажные домагорода из серого кирпича. -- Дальше меня, пожалуйста, не провожайте, -- вдруг сказала ЕленаВладимировна. Взглянув на ее строгие брови, он, конечно, и не подумал показать ейсвое удивление. Он тут же скомкал все свои пожитки и даже отступил наполшага. -- Я, собственно, и не... Но Елена Владимировна объяснила: -- У меня гора дел. Надо сходить в магазины. А потом я иду к Тумановой.Сегодня я варю ей борщ. "Вот этого бы не следовало ей говорить, -- почему-то шепнул емуотдаленный голос. -- Никто не требовал от нее таких уточнений". -- Превесьма... -- сказал полушутливо и, как на шарнире, повернулсябыло, чтобы идти. Но она стояла с протянутой рукой. "Все ещекатапультируетесь?" -- говорило ее лицо. Он пожал ей руку. "Я ведь катапультировался еще вчера, -- ответила егоизогнутая бровь. -- Сейчас я стою на твердой земле, вдали от всяческихлетательных аппаратов". И он пошел, не оглядываясь, к парку, туда, где розовели вдалеке стеныинститутских зданий. Он вошел в комнату для приезжих и увидел там своего "главного". ВасилийСтепанович сидел на койке и закусывал. Перед ним на стуле была расстеленагазета, на ней он расположил сваренные еще дома крутые яйца, растерзаннуюселедку, измятые в чемодане домашние пирожки. Тут же лежала книга Энгельса"Диалектика природы". -- Давай, подсаживайся, Федор Иванович, -- сказал он. -- Поможешьдошибать припасы, а то завоняются. Москва сейчас будет звонить. Докладыватьбуду Касьяну про наши успехи. Федор Иванович подсел и взял пирожок. -- Понимаешь, Федя, -- Цвях ел, энергично двигая всем лицом. --Понимаешь, смотрел я на тебя сегодня. Здорово ты знаешь свое дело. Здорово,ничего не скажешь. Правда, иногда ловлю себя: чем же кончится такая нашаревизия? Я бы один всех бы подряд одобрил. И Ходеряхина этого, и Краснова.Здорово ты их накрыл. Как они до сих пор держались? У меня, конечно, знанияне то, что у тебя. Я практик. Доктора мне дали за результаты. Мне дед мой иотец -- они были любители-селекционеры -- столько оставили материалу,столько всего наоставляли, что мне и делов было -- только осваивай давыдавай подготовленные почти за сто лет сорта. Две яблони у меня уже давнорайонированы. А ведь и это далеко не все. Ну, а научное обоснование --тебе-то покаюсь -- академик Рядно и Саул мне приделали. Саул этот, ох, иязыкатый, сволочь, не дай бог к нему под горячую руку попасть. Ни одногоживого места не оставит. Задребезжал телефон. Цвях схватил трубку и, вытирая рот, покраснев,вступил в переговоры с Москвой. -- Ай?.. Да-да! Заказывал. Повторитя, барышня... Ай? Академик Рядно?Касьян Демьянович? -- Я тебе говорил, -- как комар, запищал в трубке ответный голос, иЦвях чуть отвел ее от уха, чтоб слышал Федор Иванович. -- Какой я тебеКасьян? Кассиан Дамианович. Ну-ка, повтори... -- Кассиан... -- Я ж тебе говорил! -- академик загоготал весело. -- Хоть я инародный, а имена у меня византийские. Императорские. Вот так, Вася. Ну,докладывай, как там наш молодой... -- Ой, не говорите, Кассиан Дамианович! Молодой, да ранний. Чешет так,что пыль и перья... С первой встречи, как даст... Нотацию им провел, мозгина место поставил. Ну, а сегодня работы смотрели. Нет, нет, формальныхгенетиков пока не трогали. Тут же с наскоку не возьмешь -- надоприсмотреться. Но Федя нанюхает, он крепко берет. Дело зна... Ай? Двоихнаших пришлось... Окоротили. Чистая фальсификация, Да они и сами понимают,растерялись. Оглоблей хотели V рот заехать, думают, пройдет... Ходеряхин иКраснов... -- Странно, -- пропищала трубка. -- Ну да... Они согласились? -- Тут соглашайся не соглашайся, Кассиан Дамиановнч... Знаешь, когда заруку схватят, а в руке-то краденый кошелек... -- Ну, ладно. Только расстроил... Хотя, материалы все равно поступят комне. Посмотрим. Ну а как вейсманистов, еще не щипали? -- Завтра с утра. -- Ну, давай... Цвях положил трубку. И сразу же телефон опять зазвонил. -- Кого еще черт несет, -- недовольно проговорил Василии Степанович иподнес трубку к уху. -- Алло! -- Меня! -- отозвался вкрадчивый, но звонкий голос. -- Меня несет черт,Василий Степанович! Как там Федяка, на месте? -- Здравствуйте, Антонина Прокофьевна! -- Федор Иванович перехватил унего трубку. -- На месте, на месте! -- Здравствуй, Федяка. Это я тебе решила позвонить. Думаю, дай-капередам ему, что про него в институте дамы говорят. Хочешь знать? Там естьтакая Шамкова. Анжелка. Аспирантка. Она тебя приметила и говорит другимкафедральным дамам: "Вот этот, который приехал нас проверять. Заметили,какой он корректный, обходительный, какая выдержка, такт. Ну, настоящийпедант!". Федор Иванович рассмеялся было, но что-то перехватило ему горло. И он,выждав для приличия паузу, спросил легким голосом: -- Ну как, хороший борщ вам сварила Елена Владимировна? -- Не то слово. За уши не оттянешь. Вот только что кончила обедать. Тызнаешь, когда он постоит суточки, настоится -- ложку проглотишь! -- Вот и дали бы постоять!.. -- Сколько же ему стоять? Вчера ведь варила... -- Та-ак... А что варила сегодня? -- Сегодня ей нечего у меня делать. Ты что, шпионишь за нею? Федяк! Федор Иванович не мог прийти в себя от разочарования. Стоял с трубкой ууха и гладил себе голову. -- Ты куда запропал? -- Да не запропал, тут стою... -- Слушай-ка, есть хорошая идея: пригласи ее в кино! Ты очень строгийревизор? Можно тебе? -- А что? -- Только молчок, хорошо? Ей нужно с тобой поговорить. Они там,бедняги, что-то предчувствуют... -- О сухарях, что ли? Уже поговорили. -- Да? Какой же ты молодец у меня! Я ей так и сказала: не бойся, егонадо прямо спросить, он темнить не будет, это не в его натуре. -- Да-а... -- сказал Федор Иванович. -- Да-а... В общем, все так идолжно быть... Положив трубку, Федор Иванович опустился на койку рядом с "главным". -- Ты что? -- спросил тот, глядя на него с подозрением. -- Да так как-то, Василий Степанович. Катапультироваться надо... На следующий день к девяти часам они подошли к оранжереям. Они вошли вту же дверь, что и вчера, окунулись в теплынь, и так же встретила ихнастороженная группа человек в восемь, и среди них, как всегда, несколькоугрюмый Стригалев, совсем плоский в своем халате, и Елена Владимировна,устремившая на Федора Ивановича сияющий лаской взгляд. Все поздоровались, и,как вчера, завязался непринужденный, полный напряжения разговор. -- У ректора, вернее, у Раечки, секретарши, книжечка интересная лежит,-- негромко и между прочим обронил Стригалев. -- Я думал, железнодорожноерасписание-Федор Иванович посмотрел на часы. Надо было начинать. -- Раскрыл, -- продолжал Стригалев, -- внутри тоже как расписаниепоездов -- столбцы. Вроде со станциями и полустанками. А потом смотрю:батюшки-светы! Это фамилии! И знаете, что оказалось? Нет, не угадаете.Приказ министра Кафтанова об увольнении профессоров и преподавателей, кактам сказано, "активно боровшихся против мичуринской науки". Федор Иванович опустил голову. -- Ваш институт тоже упомянут? -- У нас же еще ревизия не кончилась, -- вставил статный Краснов,слегка выпятив фарфоровые глаза наглеца. -- Данные про вас еще не поступили. Все сразу смолкли от его бестактности. Федор Иванович покраснел. -- Тебе-то, товарищ Краснов, ничто не грозят, -- сказал Цвях. -- Ты жемичуринскую науку вон как поддерживаешь... "Ну, мой 'главный"! Ну, штучка!" -- повеселев, подумал Федор Иванович. Так поговорив, все прошли в глубь оранжереи. Здесь, на стеллажах,стояли горшки и ящики с разными растениями, и он сразу узнал высокийветвистый стебель красавки с несколькими колокольчатыми фиолетово-розовымицветками. -- Чей это ящик? -- спросил Федор Иванович, сразу заинтересовавшись. -- Это мое творчество, -- снисходительно к самому себе сказалСтригалев. -- И дальше все мое, Елены Владимировны Блажко и аспирантов. -- А что у вас здесь делает "Атропа белладонна"? -- Федор Иванович неотходил от красавки, он сразу почуял интересный эксперимент. -- Она же пасленовая. Я привил ее на картофеле. Видите, как пошла! Всекартофельные листья оборваны, но, представьте себе, завязались картофельныеклубни! Разрешаю подкопать... -- Очень интересно! -- сказал Федор Иванович и, отложив в сторону свойблокнот, запустил руку в мягкую теплую землю. Пальцы его сразу же уперлись вбольшой твердый клубень. -- Очень интересно! -- сказал он, отряхивая пальцы. -- Прививка сделанадо завязывания клубней? -- До завязывания. Мы ищем подходы к отдаленному... -- Да, я сразу понял, -- Федор Иванович поспешно кивнул и встретилсявзглядом со Стригалевым. -- Надо собрать клубни и проверить на алкалоиды, наатропин. Надо все точки ставить до конца, -- сказал он со значением. "Рискованно работаешь, -- подумал он, поглядывая на Стригалева. --Атропина в клубнях может не оказаться, и это будет хорошая дубина у вас вруках. Против нашего... Против мичуринского направления..." Ему не хотелось бить этого человека, так неосторожно подставившего себяпод удар. "А имею я право бить за это? -- вдруг спросил он себя. -- Ведь этодолжны были проделать мы, прежде чем громогласно заявлять..." Он то и делопринимался изучать Стригалева с растущим болезненным интересом. Лицо ИванаИльича было подернуто болезненной желтизной худосочия, кое-где были заметныфиолетовые пятна заживших чирьев -- как потухшие вулканы, а один -- околокадыка -- похоже, действовал, был залеплен марлевым кружком. Стригалев продолжал докладывать: -- Очень эффективен метод предварительного воспитания обоих родителейна одних и тех же подвоях... Услышав знакомое слово "воспитание", мичуринец Цвях закивал головой. -- Мы взяли взрослые, уже цветущие растения томатов -- сорт "Бизон". Наодин из них прививались молодые сеянцы картошки культурных сортов, а надругие -- сеянцы дикарей. Когда зацвели -- скрещивали дикие привои скультурными. Процент удачи скрещиваний доходил до ста... Здесь, вы видите,дикарь завязал ягоды. Видимо, томат расшатывает наследственную основу... Цвях опять кивнул несколько раз. "Расшатывание", "наследственнаяоснова" -- это было хорошо знакомо ему. На языке Федора Ивановича вертелся убийственный вопрос: первыйэксперимент отрицает связь между подвоем и привоем, а второй подтверждает --как понять? "Не будем вдаваться в такие тонкости", -- сказал он себе. Вседвинулись дальше вдоль стеллажа, останавливаясь около каждого нового ящикаили горшка. Комиссия в молчании осмотрела стебли табака я петунии, привитыена картофеле. Федор Иванович не стал подкапывать, он знал уже: и там быликлубни. Здесь под мичуринской маской зрел хороший "финн-чек" для академикаРядно. Правда, псе зависит от того, как подать. Но подавай не подавай, адело сделано чисто, сама природа говорит в их пользу. -- И тут уже ягоды завязались, -- рассеянно сказал Федор Иванович,остановившись перед какой-то очередной прививкой. -- Это Сашины работы, -- заметил Стригалев. Высокий, он говорил какбудто под самым коньком оранжереи. -- Давай, Саша, докладывай. Из группы аспирантов выступил красивый юноша, почти отрок, с узкимлицом и прямыми соломенного цвета волосами, словно бы причесанный стариннымдеревянным гребнем. -- Здесь мы прививали картофель на черный паслен и на дурман, -- сказалон, поднимая на Федора Ивановича смелые серые глаза. -- С той же целью --расшатывание наследственной основы. Прививки, по-моему, хорошо удались... -- Это наш Саша Жуков, -- заметил Стригален, кладя ему руку на плечо.-- Наш активист. Студент четвертого курса. Папа у него знаменитый сталевар.Ударник. -- Где же это ты, сынок, так набазурился прививать? -- спросил Цвях.Все заулыбались. -- У Ивана Ильича набазурился, -- ответил Саша. -- Хорошо бы исследовать эти ягоды на гиосциамин, -- сказал ФедорИванович. -- Ведь у дурмана все части содержат этот алкалоид. По нашейтеории, он должен быть и в этих ягодах... Саша оглянулся на Стригалева. -- Ну, раз теория... -- сказал тот, встретившись взглядом с московскимревизором, от которого ничего не скрыть. "Не зря Касьян к нему прицепился", -- подумал Федор Иванович. Сильнообеспокоенный, он осматривал выставленные перед ним растения, читая по нимвсю потайную и хитроумную тактику не сдавшегося борца. И только кивал,одобряя хорошо, чисто выполненные прививки и как бы не замечая подвоха. Одинтолько раз он как бы проснулся, услышав знакомую фамилию. -- Шамкова, -- прозвучал около него глубокий, крадущийся голос. Потомпротяжный вздох. -- Анжела... -- Как будто с ним знакомились на танцах. -- Пожалуйста, что у вас? -- кратко сказал он, бросив на нее мгновенныйострый взгляд. Она была крупная, с маленькой головой, туго обтянутой желто-белымиволосами, красный перстень горел на нежнейших пальцах с бледным маникюром."Как же ты копаешься в земле?" -- подумал Федор Иванович. Он бегло осмотрелкакие-то выращенные ею гибриды, отметил в блокноте, что работа дельная, бьетв ту же точку, что и остальные, и перешел дальше. Здесь, выставив, как на рынке, плоды своей работы, стояла ЕленаВладимировна -- в халатике и в очках. -- Что продаетя? -- спросил Цвях, подходя. -- Пожалуйста, -- сказала она с легким поклоном и подвинула вперед несколько горшков. -- Продаем картошку. Вот дикари"Солянум пунэ", "Солянум гибберулезум" и "Солянум Шиккии". Все привиты натоматы, у всех завязались ягоды от пыльцы культурных сортов. -- Интересный товар, -- сказал Цвях. -- Ну, как с катапультой? -- спросила она, прямо взглянув на ФедораИвановича. Он отвечал с прохладным и проницательным взглядом тициановского Христа,которому фарисей предложил динарий: -- Катапульта -- хорошее средство для выхода из аварийной ситуации. -- Он вчера говорил мне это слово, -- сказал Цвях. -- Он всем его говорит, -- заметила она. -- Сами прививаете? -- спросил Федор Иванович. -- Вот этими инструментами, -- она показала маленькие, почти детскиеруки с корявыми ноготками земледельца. Федор Иванович вспомнил руки АнжелыШамковой. Да, природа не зря трудилась, создавая руки, и целью ее был нетолько хватательный инструмент, но и сигнализатор, -- как сказал бы технарь. -- Чистая работа, -- сказал он, оглядывая привитые кусты. И вдругзапнулся. -- А что вот эт-то такое? -- почти рванувшись вперед, онозабоченно указал на стоящий поодаль горшок со странным одиноким стеблем.Стебель был одет несколькими ярусами крупных листьев и был похож наэтажерку. -- Я что-то не узнаю... Это картошка? -- Это мой "Солянум Контумакс", -- раздался над его головой голосСтригалева. -- Я поставил его подальше от комиссии, но разве от васчто-нибудь скроешь... -- От него? -- с восторгом сказал Цвях. -- От него ничего не скроешь! -- Видите ли, -- Стригалев вышел вперед. -- Я никак не могу преодолетьего стерильность по отношению к культурным сортам... Не завязывает ягод. -- Какой-то странный "Контумакс", -- сказал Федор Иванович. -- Я жезнаю этот вид. У вашего весь габитус крупнее. Чем вы его кормили? -- Хорошо накормишь, он и вырастет, -- примирительно вставил беспечныйЦвях. -- Вообще-то вы замахнулись, -- недоверчиво проговорил Федор Иванович.-- До сих пор, по-моему, никому еще не удавалось получить ягоды от такогоскрещивания. Одно время иностранные журналы, -- он обернулся к Цвяху, --были полны сообщении о попытках ввести этого дикаря в скрещивание. Потом всезатихло, и мировая наука подняла руки вверх. И отступились. По-моему, все --я правильно говорю? -- это уже был вопрос к Стригалеву. -- Вообще-то так и есть, -- пробормотал Иван Ильич, глядя в сторону. --Но вот мы... Советская наука в нашем лице надеется все же найти... -- Этот эксперимент... Такая попытка -- ив такой скромной тени... Спохватившись, повинуясь отдаленному голосу, Федор Иванович умолк.Отвернулся, оставил это странное растение в покое. Пора было заканчиватьзатянувшийся осмотр. -- Елена Владимировна, Иван Ильич, -- сказал он, оглянувшись, как будтопосмотрел -- нет ли посторонних. -- Возраст ваших растений месяца четыре, ато и пять. Когда у нас кончилась сессия академии? Двадцать дней назад. Ядолжен с удовлетворением... Хотя и не без удивления... отметить, -- он неудержался и широко улыбнулся, -- должен отметить, что ваша перестройка вверном направлении началась за полгода до того, как на сессии прозвучалпризыв к перестройке. Это делает вам честь, но не всем может быть понятно.Теоретические позиции ваши многим ясны. Готовясь к этой ревизии, я пролисталнекоторые журналы... По-моему, еще за месяц до сессии Иван Ильич выступал... Цвях в восторге больно толкнул его в бок: давай жми! Стригалев молчал.Елена Владимировна, порозовев, смотрела в упор. Аспиранты оцепенели, ждалиудара. "Играешь, ласково прикасаешься к питающим трубкам", -- Федор Ивановичвдруг вспомнил разговор с Вонлярлярским. -- В общем, будем считать, что проверка ваших работ дала положительныерезультаты. -- И став совсем непроницаемым, он повернулся к выходу. "Что со мной случилось? -- думал он, идя между стеллажами. -- Будь этомесяц назад, я бы вцепился и начал разматывать клубок..." Они обедали за тем же столом. -- Крепко берешь, -- сказал ему Цвях. -- Я прямо помер от страха, когдаты их за глотку взял. В общем, ты правильно сделал, что отпустил. Ребята-тохорошие... А когда вышли к лавке покурить, там уже сидели Стригалев и Елена Владимировна. -- Ну как, сварили вчера борщ? -- спросил Федор Иванович, прямовзглянув ей в лицо. -- Еще какой! Из прекрасной говядины и свежих овощей. На три дня. -- Надо зайти завтра к ней, пообедать... -- Я пошел, -- сказал Стригалев, поднимаясь. -- И я с тобой, -- поднялся и Цвях. -- Пусть молодые побеседуют...