Белые Одежды В. Дудинцев

VII.

Назавтра Федор Иванович с утра побежал в ректорский корпус. Захватывалодух от ожидания. Хотелось посмотреть на доску приказов. Еще из коридораувидел: у доски стоял хиленький Вонлярлярский и словно лизал ее в одномместе, вдоль и по диагонали -- вчитывался в новый приказ. На узкой полоскебумаги было и напечатано-то всего четыре строчки: "Отменить... Считатьуволенным по состоянию здоровья, на основании собственного заявления..." НоВонлярлярский перечитывал и разглядывал загадочную бумагу, то крутя головой,то вдруг замирая в недоумении. Увидев рядом Федора Ивановича, слегкашарахнулся, но не ударился в бегство, а застыл, напряженно ожидая первыхразъясняющих слов со стороны соседа. -- Пока не подадите руку, ничего не скажу, -- Федор Иванович улыбнулсяи даже тронул ласково его круглую спину. Но старик не верил ни во что. Узкий листок внушал ужас. От бумажкитянуло гробом, который недавно преследовал его, загнал в автобус. Тянулобелой рукой с золотым кольцом. И потому, сильно дернувшись, СтефанИгнатьевич отвалился в сторону. Только собственная осторожность могла спастиего. Споткнулся и с разведенными руками побрел по коридору, беззащитный,испуганный, как пятилетний ребенок. Федор Иванович с жалостью смотрел емувслед. Раечка уже приготовила конверт со всеми документами, он лежал на углуее стола, на самом виду. Закаленная секретарша делала вид, что все это -- впорядке вещей. Федор Иванович долго, внимательно рассматривал все выписки икопии, отпечатанные на хорошей белой бумаге. Подписи и гербовые печати былина месте. И характеристика звучала веско. "Политически выдержан, моральноустойчив, пользовался заслуженным авторитетом..." -- все нужные слова стоялина своих местах. Было даже такое, очень полезное: "В последнее время страдалот плохо заживших фронтовых ран..." Спрятав конверт во внутренний карманпиджака и пощупав, как он там лежит, Федор Иванович чуть не подпрыгнул отрадости. Подавив ликующую бурю, сказал Раечке, чтоб передала шефу, чтоДежкин доволен документами. И ушел, чувствуя, как сквозь радость в немхолодно проясняется его завтрашний день. Документы были слишком хороши,безупречны. Конечно же, Варичев знал, что они пролежат в кармане уволенногозавлаба не дольше пяти дней -- пока не уедет иностранец. Потом все будетотобрано у него в шестьдесят втором доме, вторые экземпляры можно будет издела изъять и опять подшить старый приказ, тот, где слышится твердый голосректора -- члена новой редколлегии "Проблем ботаники" и соратника академикаРядно. Придя домой, Федор Иванович проворно переоделся V. с рюкзаком заспиной, взяв лыжи, вышел прокатиться по своему уже привычному маршруту.Большая Швейцария опять была полна лыжных звуков, между соснами мелькалияркие свитеры и куртки. Чувствуя близкое наступление решающего часа, он впервые поднялся насамую лысину взгорья. Здесь, среди редких сосен, стояла беседка и былиполукругом врыты лавки. Можно было сесть и полюбоваться видом ня город, надымы заводских окраин и окрестности. Отдохнув на одной из лавок, он опятьвступил в лыжню, оттолкнулся несколько раз, и склон плавно понес его дальше-- вниз по незнакомому дальнему плечу Швейцарии. В конце этогодесятикилометрового спуска давно ждала беглеца железнодорожная станцияУсяты. Надо было обследовать и это плечо. Он правильно сделал. Склоноказался хоть и более отлогим, но здесь было два крутых поворота. Обавыбросили разогнавшегося лыжника в пружинистый сосняк. Так что пришлосьповторить эту часть спуска. После второго поворота шла ровная, как натянутаянитка, лыжня, позволяющая хорошо разогнаться и лететь пять километров досамой станции. А слева светилось все то же пространство. Оно звало,предлагая какое-то новое решение, еще один вариант. На половине спуска Федор Иванович все же остановился над крутопадающим, поросшим соснами склоном. Хотелось осмотреть этот провал, на днекоторого между хвоей мелькали все те же грузовики, бегущие по шоссе. Егоманил этот провал, воображение его уже разгорелось, он уже искал выхода изтрудного положения. Деваться было некуда, и, не удержавшись, он попробовалосторожно проехать по эмалевому снегу. Косо поставив лыжи, вступил на склон,и его потащило между соснами вниз. "Ничего себе!" -- подумал он, с трудомувертываясь от летящих на него стволов. И, наконец, на половине склона упал,перевернулся и зарылся в снег. Но, в общем, это было не очень страшно. Ондаже повторил многократно и спуск и падение, каждый раз на новом месте. Хотяи не знал, для чего это может ему пригодиться. Что-то звало его еще разпрокатиться с горы. Всю жизнь он будет размышлять над тем, почему онбарахтался на этих дурацких склонах. Причем и барахтался ведь не просто --как будто знал, что скоро будет дан старт тому неожиданному последнемуспуску, который уже пойдет в зачет. Это занятие увлекло Федора Ивановича, и он прекратил его лишь послетого, как к нему присоединились два веселых молодых спортсмена, проезжавшиепо верхней лыжне. Посмотрев сверху, ребята спрыгнули с лыжни на склон и,рухнув вниз, заюлили между соснами, как бы показывая Федору Ивановичу, какэто делают умелые люди. Тот сразу убедился, что до них ему далеко.Провалился еще ниже, упал, рухнул дальше, почти задевая склон локтем, и,наконец, весь з снегу, выбрался на шоссе. Отряхнулся, снял лыжи и с поднятойрукой пошел навстречу катящим к городу грузовикам. Те двое были уже далековверху, где лыжня. Дружелюбно улыбались, когда он садился в кабинугрузовика. Помахали ему палками. А в институтском городке, когда, вскинув лыжи на плечо и надев на концылыж мокрые варежки, думая о своем, не спеша шел к своему розовеющему вдаликорпусу, он как бы сквозь сон услышал позади себя низкое и глухое: -- Федор Иванович... Его окликнул некто, кого он обогнал, некая особа. Она явнопрогуливалась здесь по дорожке, поджидая его. На ней было школьное пальтишкос маленьким стоячим воротничком из серой белки. Черные валеночки, красныеварежки и никакой шапки -- она знала красоту своих темных, чуть красноватыхволос, охватывающих голову, как две чуть дымящиеся скорлупки. Приподнятаяворотничком, торчала толстая короткая коса. Женя окликнула его, но шагу не прибавила, сохраняя достоинство, ставяему первую невинную ловушку. И ему пришлось остановиться, подождать, покаона не спеша приблизилась. Даже шагнул к ней. -- Я прямо из ректората, -- проговорила она глухим голосом, в которомпели несколько мощных течений, и самое главное -- течение преданности. -- Интересно, правда? -- спросил он, показывая, что ему кое-что ясно:Женя ходила читать новый приказ и сравнивала его с тем, что висел вчера. Этобыла уже неосознанная ловушка с его стороны. И Женя охотно ступила туда. -- Ага, интересно, -- сказала она, не сводя с него глаз. И вдруг еекачнуло к нему, она порывисто подалась. -- Это ужас! Федор Иванович! Что этоза приказ? Я его весь ясно прочитала между строк. Не может быть, чтобы вастак, ни с того ни с сего пощадили. Вам нельзя обольщаться... Жалость там ине ночевала. По-моему, предшествовал торг. Я много об этом думала. Почему выспрятали глаза? Был торг! И вы что-то им уступили. И я знаю, это были некрохи. Скажете, вру? За мелочь они не станут так переписывать уже вывешенныйприказ. А крупное вы не уступите. Это невозможно, лучше умереть. КакСветозар Алексеевич. По-моему, вы сделали ход. Идете на риск. Может, даже насмертельный. Я ведь понимаю, Федор Иванович. Тут не до шуток. Вы мне должныпоставить честную пятерку за такое гадание. -- Двойка, -- сказал Федор Иванович, поднимая на нее незрячий взгляд.Он уже и в ней почуял "поводок". -- Правильно... А я вам за ваш ответ -- пять с плюсом. -- Онаусмехнулась, погибая. И замолчала. Они прошли несколько шагов. -- Вы неверите мне... Так и должно быть... Я же вас тогда-Тут Федор Иванович заметилкое-что. Как-то так получилось само собой, что он оказался впереди Жени, аона шла за ним, отстав на длину лыж. В ее положении каждый шаг был словом.Она испытывала Федора Ивановича, как бы задавала немой вопрос, вверяярешение главного дела ему. Раз и навсегда. А он, идя впереди, был жесток, незамедлял шага, чтобы дать ей поровняться. И так они оба долго шли в полнойнеопределенности. -- Вы прошли свое крыльцо, -- сказала она тихо, ставя без всякойнадежды новую ловушку. -- Я не подумал об этом. Невелика беда, -- ответил он. -- Ой... -- вздохнула она сзади. -- Ох, я столько наделала глупостей.Больших глупостей. Вы угадали, кто писал? -- Чего тут угадывать... Конечно, угадал. -- Что же вы молчите, Федор Иванович... -- сказала она, все так же идясзади. -- Надо отвечать. -- Я женат, -- сказал он. -- У меня ребенок. -- Я понимаю... Я ждала этих слов, догадывалась... Хотя все говорят,что вы холостяк... И они опять надолго замолчали. Потом сзади опять послышался ее убитыйголос: -- Федор Иванович... я ведь не в жены... Я согласна навторостепенное... Только не поймите... Куда я без вас? -- Это невозможно. -- Это возможно! Это возможно! Это невозможно для тех... Кто идет поровному тротуару. Там невозможно, там закон. А вы -- по воздуху, вылетите... Вы же не существуете, как существуем мы все. Вы -- не для себя...Вы -- сон! И я буду для вас -- короткий сон. Вы не почувствуетепредательства... -- А вам нельзя вдвойне... -- Кому -- мне? Меня нет... Проснусь -- и все останется в прошлом. Федор Иванович оглянулся. Она догнала его. Уже держала за руку. Онсмотрел ей в накрашенное лицо. Да, она накрасилась! Были густо начерненыброви, слишком жирно, неумело тронуты черной ваксой ресницы. Взглянул -- исразу в его отношении к Жене не стало ни свободы, ни правды. Вместо этогорос какой-то страх, как перед убийством. И начал развертываться, ужевыбросил из себя свой дикий медовый запах чертополох, страшно живучийчертополох безответственной дозволенности. Его, изранившись и сорвав, прячутот всех. Здесь опускают глаза даже друг перед другом. "Красота бесконечно разнообразна, -- шептал ему новый голос, которогоон никогда не слыхал. -- Это главный багаж жизни. Перед тобой новый,неповторимый случай, он рядом. Потеряешь -- уже не найдешь. Будет потерянкусок жизни. Ты можешь сегодня стать вдумчивым исследователем неповторимого.Ты -- на границе захватывающего исследования..." "Если бы это произошло... хотя тебе же ясно, что ничего не произойдет,-- это был уже его собственный отдаленный голос. -- Но если бы произошло,тебя ждал бы длинный путь. После Леночки Женя стала бы второй. Первой она быне стала. А что такое вторая? Это та, которая стоит перед третьей. Женя,конечно, стала бы жертвой. Потому что это у нее любовь. Жизнь ее кончиласьбы на этом. Как и жизнь той, самой первой. Пошла бы сплошная убыль. Всеначало бы тупеть, бледнеть. А вдали, в конце, ждал бы вопрос: а существуетли вообще эта штука, это самое... даже неловко произнести... В общем, этавещь, которая любит темноту, тайну и иносказание?" -- У нас с вами прямо как в аукционе, -- Женя своей неопытной насмешкойпопыталась столкнуть его с места. -- Вы так долго думаете... Как будтосчитаете капитал. Я сейчас стукну молотком. -- Стучите, -- сказал он. -- Женя, решительно стучите, я не покупаювашу жемчужину. -- Вы меня убиваете, Федор Иванович... Вы меня жестоко... даже на васне похоже... Убиваете, убиваете!.. И чуть-чуть ускорила шаг. Еще ждала, что он... Но он не стал догонять.Она, медленно отдаляясь, шла впереди. Как бы озябнув, обеими руками словнобы застегивала на груди свое девичье школьное пальтишко. А он, сам того не замечая, чуть замедлил шаг. Смотрел ей вслед,запоминая на всю жизнь ее оскорбленное движение. Он долго не мог прийти в себя -- все ему казалось, что он идет поснегу, глядя вслед удаляющейся куколке в школьном пальтишке. Надо былоповесить мокрую лыжную одежду на батарею, он снял все и, застыв посредикомнаты, уронил весь ворох на пол и не заметил. Лег на койку и, плотносдвинув брови, лежал так, водил пальцем по лбу. Потом открыл глаза. Оказывается, пролетело три часа. Спал! Осталосьвсего полчаса! Брился под краном, не замечая холодной воды, умывался,приводил себя в порядок к встрече с датчанином. Ничего не обдумывал, у негоне было такой привычки. Просто готовился. Приходил в новое настроение. Околопяти часов зазвонил телефон. -- Это товарищ Стригалев? Иван Ильич?.. -- Звонила Раечка. Значит, иона была введена в курс. Как легко, игриво она вела свою роль! -- ИванИльич, к нам приехал доктор Мадсен, из Дании. Он хочет вас видеть. Вы можетеподойти к нам?.. Он в кабинете Петра Леонидыча. Будете? Пожалуйста, ИванИльич, вас ждут... Федор Иванович уже был одет. Он сам бы не узнал себя -- у него былоострое, суховатое выражение, глаза глядели куда-то вдаль, как будто ничегоне замечая вокруг, руки сами находили пуговицу, ручку двери. Постояв накрыльце, как бы перед опасным прыжком, он сбежал по ступеням. Открыв дверь в приемную ректора, он услышал веселый голос Варичева,доносившийся из-за слегка отошедшей кожаной двери. "Оба там?" -- глазамиспросил у Раечки. -- Да, да, ждут, -- закивала она. -- Идите, идите. И он вошел. Варичев сидел за своим столом. Его молодые, приплюснутые азиатские губыбыли радостно раздвинуты, открыв до мокрых десен ряд желтоватых крепкихзубов. -- Вот и наш доктор Стригалев! -- он встал и протянул руки -- одну кФедору Ивановичу, другую -- к поднявшемуся из кресла высокому восхищенномузолотисто-лысоватому иностранцу в очень больших очках с тончайшей, почтипроволочной оправой. Иностранец смотрел на него, как на чудо, и восхищениеего росло и распускалось, как утренняя заря. Федор Иванович слабо улыбнулся, принимая в свою руку длинные пальцыдатчанина. Потом он пожал незаметную, как воздух, руку сидевшей на стулеоколо Мадсена молодой женщине в темном костюме. -- Мадам? -- сказал он ей, решив, что она тоже датчанка. -- Я из иностранного отдела, -- сказала она. Бросив на нее задумчивыйвзгляд, он по-хозяйски сел во второе кресло. -- Я очень рад с вами познакомиться, доктор Стригалов, -- сказал Мадсенна внятном русском языке, из которого был почти исключен мягкий знак. Этотрусский язык слегка утратил живость от слишком добротного изучения изубрежки. -- Я приехал в вашу страну специально для того, чтобы увидеться свами. Простите, ваше имя... Лицо Федора Ивановича перестало ему подчиняться, он подменил ответнеуверенной улыбкой, и Варичев тут же сказал за него: -- Иван Ильич. -- Иван Ильич, таким я вас себе и представлял... Да, именно таким! И сямкой на подбородке. Вы даже не можете себе представить, какую сенсациювызвало у нас сообщение о вашей работе... -- за очками иностранца все большеразгорались огни интереса и восхищения. -- Это счастье для меня, что я могуздесь сидеть и разговаривать с советским ученым, который внезапно наставилнам всем нос... -- Мне кажется, вы преувеличиваете значение моих работ, -- сказал ФедорИванович наконец, собравшись с духом. Варичев молча ему кивнул. Датчанин не сводил восхищенных глаз с сидевшего против него "доктораСтригалова". Остановил на мгновение взгляд на его галстуке с"демократическим" узлом. -- У нас высоко оценивают ваши работы. Я привез несколко оттисков. Этостатьи, где упоминается ваше имя и ваша тонкая работа по дифференцированиюродителских хромосом. Авторы сигнировали эти оттиски для вас собственноручно-- правилно я употребил это слово? -- Моя давняя, еще студенческая работа... -- сказал Федор Иванович. Это заявление вызвало особенный восторг датчанина. -- Знаю, знаю! Потому я и поверил словам академика Посошкова, которымион утверждал, что доктор Стригалов имеет гибрид "Солянум контумакс" и"Солянум туберозум". Это всемирная слава! -- Этого гибрида нет, -- безжалостно отрезал Федор Иванович, и никто,глядя на него, не сказал бы, что этот ледяной худощавый человек в спортивномпиджаке борется с самим собой, почти теряет сознание. -- Я ожидал услышать это! -- воскликнул датчанин. -- Мои коллегипредваряли меня... предупреждали, что у вас всякое научное открытие являетсягосударственной тайной. Они говорили мне еще, что академику Посошкову будетузко... туго за разглашение этой тайны. Если я тогда не верил, что имеетсягибрид, то теперь, когда я слышал, что его нет, я окончателно поверил, чтоон есть! Он есть! Вам придется мне доказывать, что его нет. Это будет трудносделать, господин Стригалбв! -- Его нет, -- повторил Федор Иванович и спокойно прихлопнул рукой поподлокотнику. -- Заявление академика Посошкова лежит целиком на его совести. Он взглянул на Варичева, и тот кивнул несколько раз. -- Я знаю академика Посошкова, это честный ученый! Дайте мне иголку, яхочу уколоть себя в это место, -- смеясь, сказал Мадсен и, чтобы было ясно,о каком месте идет речь, приподнялся в кресле и сел. -- Скажите мне еще раз,где я нахожусь? Вы действително -- доктор Стригалов? -- Нате вам иголку, -- тоже смеясь, сказал Федор Иванович и достал иглуиз-за борта пиджака, где он держал ее по армейской привычке. -- Нате иголкуи, пожалуйста, уколите себя. Я -- доктор Стригалев, и говорю вам, чтогибрида нет. Но работа в этом направлении ведется. Я получил от академикаПосошкова ваш подарок... Тут он вытащил из грудного кармашка флакон с колхицином и поднял егонад головой. Глаза Мадсена округлились за очками. Варичев посмотрел надатчанина и удовлетворенно опустил голову. -- Большое вам спасибо за этот колхицин. На днях мы приготовим раствори попробуем намочить семена. Иностранец уже ничего не слышал. Держа в пальцах иголку, он, какдевушка, не сводил с Федора Ивановича восхищенных, молящихся глаз. _ Я в восторге! Иван Ильич! Позволте проклятому капиталистусфотографироваться с вами. На память. Камера у меня в чемодане, это сплошьда рядом. Здесь, сзади этого кресла. Мы все сейчас... Варичев чуть было не вскочил при этом со своего места. -- Нет смысла фотографироваться, -- Федор Иванович поспешно поднялруку, скорее адресуясь к нему. -- Если бы у нас был гибрид -- тогда другоедело. Увековечивать разочарование... стоит ли? "Да, я, кажется, действительно интеллигент нового типа", -- подумал онпри этом. -- Я мог бы показать вам некоторые свои полиплоиды, -- добавил он. --Но этим вас не удивишь... -- Но вы же получили еще полиплоид дикого вида "Контумакс"... -- У меня много полиплоидов, но "Контумакс" меня пока еще не слушается. Варичев с улыбкой наклонил свою картофельную голову и стал что-торисовать на столе. Рисовал и иногда показывал то Федору Ивановичу, тодатчанину веселый голубой глаз. Молодая женщина из иностранного отделатерпеливо присутствовала при сложной беседе мужчин, думая что-то свое.Судьба свела в одной комнате четырех человек, и все четверо были непостижиморазными. "Наверно, во всем мире не сыщешь четырех других объектов, такглубоко, бесконечно далеких один от другого", -- подумал Федор Иванович. В восемь вечера, как и было запланировано Варичевым, все четверо опятьвстретились, теперь в его доме, на той же улице, где был дом академикаПосошков а. -- Кассиан Дамианович очень доволен, -- сказал Варичев, помогая ФедоруИвановичу снимать полуперденчик, обнимая его. -- Я звонил ему сейчас. Оченьмы с вами выручили старика. Отлегло, говорит, от сердца. За столом распоряжалась жена Варичева, с золотом и драгоценными камнямина гладких голых руках, в ушах и на налитой шее, и с высокой башней крашеныхволос ярко-коричневого цвета. Своей рукой раскладывала всем куски, особенноже старалась подложить побольше иностранцу. Тот с интересом наблюдал этотяжеловесное гостеприимство. Молодая женщина из иностранного отдела сиделарядом с ним и изредка что-то говорила Мадсену на его языке. Федор Иванович,которого посадили против них, старался стойко выдерживать прямые восхищенныевзгляды датчанина. А тот затеял игру -- специально ловил его взгляд и,поймав, каждый раз, смеясь, говорил: -- Иван Ильич! Мне кажется, мы с вами поладим... Правилно я употребил? Или: -- Страстно желаю сфотографироваться вместе с Иваном ИльичомСтригаловым! И с профессором Вари-чевым! Его так и тянуло к чемодану, где у него лежала камера. Основательно выпив, датчанин стал рассказывать о своих встречах вМоскве. -- - Я хотел иметь беседу с Кассиановичем... с господином академикомРядно. Он не желал меня принять. Я все-таки добился... О-о, я очень умеюдобиваться! И он меня принял. Оригиналный человек. Ума палата, правилно ясказал? Я его спрашиваю о "Солянум контумакс". Он отвечает: "Пейте чай". Яему: "Вы не сказали". Он говорит: "Пейте, пейте чай". Я возражаю: "Я пью ужевторой стакан!" Он отвечает: "Пейте еще. Умейте понимать слова". И ещесказал старинное, я записал. Вот: "Могий вместити да вместит". Я так и непонял: что это он говорит? О чае? Потом мы долго молчали, а после молчанияон очень долго говорил. Он настаивал, что никакого достижения нет. Сказал:"Это блеф, так у вас называется в Дании? Блеф, сон, шизофрения". Так онформулировал. Он сказал: "Вас вообще, иностранцев, можно водить за нос, какхочешь. За усы водить, как таракана. Академик Посошков и водил вас, какхотел, на вашем конгрессе". Рядом с Кассиановичем сидел его маленькийреферент, а может быть, телохранитель. Профессор Брузжак. У них, по-моему,сложные отношения. Он незаметно толкал академика во время его рискованныхпассажей. А Кассианович начинал на него кричать: "Отстань, шо ты менятолкаешь!" Мадсен очень точно передал специфическую интонацию академика. Всерасхохотались. Датчанин поднял рюмку: -- За здоровье академика Рядно! Выпили и принялись за еду. -- Академик Посошков говорил совсем по-другому, -- сказал Мадсен. -- К сожалению, он умер, -- тоном председателя подвел черту Варичев,чтобы закрыть эту тему. -- Но он показывал мне настоящие фотографии! Это был "Солянумконтумакс"! Я работал десять лет. Конечно, не совсем приятно, когда другойнаходит ключ к замку. Но я обрадовался и поехал! Я поехал поздравить! Иван Ильич,пожалуйста, не ведите меня за усы, как насекомое. -- Нет никакого гибрида, -- сказал Федор Иванович. -- Гибрид есть. У меня есть чувство. Наверно, вы не понимаете моегоразочарования. Вы же знаете значение для человечества этого нашего с вамиобъекта. Я вот так показал академику Рядно в его кабинете картофел, --Мадсен при этом взял пальцами кружок жареной картошки и торжественно поднял.Он все время легонько шутил, но чувствовалась в его словах боль. И тревога.-- Я говорю академику: у картофеля очень много врагов. Больше чем умичуринской науки. Я люблю веселье, как и академик Рядно, и я позволил себеэтот осторожный выпад. Академик не обиделся. Тогда я сказал: картофел скоропогибнет, если не спасать. Фитофтора, ризоктония, эпиляхна, нематода,вирусы... Победить такое войско врагов и скрыть победу от соратника... Наэто слово академик долго смеялся. Я знаю, он меня считал еще одним врагомкартофеля. Вейсманистом-морганистом. Это ужа-асно! И капиталистом. А я некапиталист и не предпринимател. И я не лью воду на мелницу фашизма. У меня,как у многих датчан, к фашизму, кроме глобалных, есть и личные претензии. Ия мог бы вписаться в вашу систему, если бы у вас не любили так одногоакадемика Рядно и не грозили репрессиями тому, кто с ним не согласен. -- У нас никто не грозит тем, кто не согласен с академиком Рядно, --сказал на это Федор Иванович четким голосом. -- У нас просто нет такихлюдей. Нет! И Варичев чуть заметно показал ему одобряющий голубой, глаз. "Ну, я сегодня отличился", -- думал Федор Иванович, идя домой водиннадцатом часу. Время от времени он качал и встряхивал головой. Когда онпрощался с пьяненьким датчанином, тот ловил его руки и заглядывал в глаза.Как будто расставался навсегда с золотой мечтой. "Не верю!" -- твердил он,слабо вырываясь из шутливого полуобъятия Варичева. А тот совсем закрыл глаза-- вся картофелина улыбалась, подводя счастливый итог. И Федор Ивановичубежал, чувствуя тяжелый стыд. "Что это такое? -- думал он. -- Боюсь, что выплывут новые,непредвиденные обстоятельства и мой такой успешный бенефис прервется и будетзафиксирован навсегда на этом этапе? И все станет известным в этом виде...Боюсь таких обстоятельств? Правда, это -- Касьяново изобретение, не мое. ИлиВаричева. Но все равно замарался. Нельзя, чтоб прервалось. Зачем я взялся заэто дело? Нужно ли было принимать эту роль? Брать на себя имя человека,обреченного на пожизненные муки только за то, что у него были ум, талант идобрая душа... Показывать, что ничего плохого с Иваном Ильичом не случилось,что он процветает и не такой уж талант, чтобы о нем кричать на конгрессах...Нужно ли было это делать?" Нет, взяться за эту роль было нужно, необходимо. И надо было сделатьэто именно так, как сделал: недрогнувшей рукой. Иначе изобретательный Касьянпридумал бы что-нибудь другое, и Федор Иванович уже прохлаждался бы вшестьдесят втором доме. А он не имеет права садиться в тюрьму. И все"наследство" Касьян прибрал бы к рукам. А на Иване Ильиче и его деле можнобыло бы ставить крест. Его дело стало бы великим делом академика Рядно. Так что двойнику Ивана Ильича нужно, нужно было принять это оружие,которое насильно вложил ему в руки Рогатый. Хоть от этого оружия и тянулопротивной псиной -- теперь эта вонь перешла на Федора Ивановича. Но тут ужебыло не до этой замечательной вони. Часы были сочтены, приближалось времяпоражать Рогатого в пах. И Федор Иванович незаметно для себя ускорил шаг. Он почти бежал, когдановая мысль вдруг, как стена, выросла перед ним, и он остановился. Неперестарался ли он в этой своей роли? Ведь он, похоже, достиг нужногоКасьяну результата! Теперь Мадсен возьмет да и уедет сегодня ночью. И дастинтервью. Скажет: очень, очень жаль, однако никакого сенсационного гибрида нет. У них этоневозможно, отстали. Я, Мадсен, лично в этом убедился. И доктор Стригалев нетакая уж яркая личность. Никакого интереса к науке, односложные ответы,типичный сторонник полурелигиозного взгляда... И все время оглядывается наначальство. Получалось, что Федор Иванович именно перестарался. Теперьгенералу дадут сигнал, и он подтянет свой поводок и сделает то, что емудавно хотелось. А Касьян может спокойно брать у Варичева ключ и идти вкомнату для приезжающих, вступать во владение всем собранным там богатством! "Дожить бы до завтрашнего дня, -- подумал Федор Иванович. -- Не умеретьбы. Не уехал бы Мадсен. Иначе вся эта гора лжи останется горой лжи и на нейможно будет ставить памятник величайшему из лжецов. В назидание потомству". И еще одна мысль не давала покоя. Впервые пришла еще днем, являласьраза три или четыре, как слабый порыв ветерка, и сразу же опадала, недостигнув фиксирующих г,"убин сознания. А сейчас это уже был предупреждающийсигнал. Он уже громко звучал, стучался в душу, привыкшую внимать отдаленномуголосу. Ведь если не выносить этот сор из избы и нагромождать такую ужаснуюложь -- это же только видимость избавления! Накапливается целое озеро грязи,как бывает в горах, оно соединится с другой грязью и будет стоять, покапервый же случай не расшевелит легкую плотину. И случай этот может наступитьсейчас, ночью. Может опередить все планы двойника Ивана Ильича. О чем говорят сейчас Мадсен и Варичев? Почему иностранец так смотрел,не сводил глаз? И вот еще: он же хотел сфотографироваться вместе! Рвался кфотоаппарату! Закрепить и увезти к себе невиданный факт! И Федор Ивановичуже тогда почувствовал все, хоть и не понял рассудком. Потому и испугался, иуклонился от этого фотографирования... "Иностранец знает, что я не Иван Ильич... -- Федор Иванович дажевспотел от этой наконец оформившейся догадки. -- Он знает, знает! Настоящийученый умеет связывать из мелких фактов цепь, которая ведет к открытию. Неисключено, что и Посошков в беседе с ним обронил что-то, а этот поймал изапомнил, и теперь присоединил к цепи. Мадсен с восхищением наблюдал весьэтот невиданный маскарад и делал свои выводы, недалекие от истины". Этот ужас и дома ломился ему в душу, не давал спать. Пока ФедорИванович не улегся как следует на свою постель. Тут он вдруг потерялсознание -- иначе это нс назовешь, а когда очнулся, в окна вступало ужеосторожное зимнее утро, и отчаянно дребезжал телефон. -- Иван Ильич? -- это был Варичев. -- Как мы условились, доктор Мадсенсегодня отправляется с вами в учхоз. Сейчас придет машина, и мы с докторомедем. Я соскочу у ректората, а доктор подъедет к вам. И вы отправитесь.Сорок минут на сборы. Обедать -- ко мне домой. -- Есть! -- крикнул Федор Иванович, светлея душой. Все шло, как надо,ничего за ночь не случилось. Тревоги были напрасными. "А день будет мой!" --сказал он себе. Одетый и причесанный, он пил чай, когда за окном зашумел мотор"Победы". Набросив полушубок, Федор Иванович степенно вышел. Около машиныстоял Мадсен, одетый в дубленку такого же цвета, как сорок клубней новогосорта, лежавшие в ящике, прислоненном к окну. На голове у датчанина былачерная кроличья шапка, купленная, должно быть, в Москве. Ее уже припорошилпадающий отвесно легкий снежок. Держась за открытую заднюю дверцу, датчанинговорил о чем-то с молодой женщиной из иностранного отдела, сидевшей вмашине. С той самой, что приехала с ним из Москвы. "Черт", -- подумал ФедорИванович. Вот о ком он забыл. Ведь женщина наверняка получила инструкции отКасьяна. -- Я полагаю, мы вполне можем раздвоиться. Дама поедет, а мыпрогуляемся пешком с доктором Стригаловым, -- сказал Мадсен, увидев ФедораИвановича. -- Здравствуйте, Иван Ильич, как поживаете? Вы не возражаете,если мы вдвоем с вами немножко пройдемся пешком? Приятный снежок, вы ненаходите? У нас в Дании принято на работу ходить пешком. Мы не имеем такуюроскошь, как государственный автомобил. Он приподнял шапку, прощаясь с женщиной и шофером, и машина укатила. -- Она едет за билетом в театр, -- сказал датчанин. -- Я очень люблюсмотреть спектакл. Человеческая жизнь -- сплошной спектакл. Завтра мы с вамиидем в театр... -- Они не спеша направлялись по тропе к парку. -- Потом я даю вам и господину Варичеву ответный ужин в ресторане"Заречье". Вы успеете проголодаться после нашего вчерашнего застолья? Янамерен угощать на славу. -- Нас ждет сегодня еще обед. У профессора Варичева. -- О-о, -- весело округлил глаза датчанин. -- Вы знаете, докторСтригалов, я у него сегодня ночевал. Я спал на седьмом небе. Как принцессана горошине. А потом мы доедали с профессором вчерашнего теленка. Как двальва -- большой и маленький. Но даже такие обеды не могут компенсировать моюпотерю. Я еще не привык к тому, что не увижу... -- Вы увидите этот гибрид, -- сказал Федор Иванович. -- Он полученИваном Ильичом. После этих слов, сказанных спокойно и четко, наступило долгое молчание.Был слышен только хруст снега. Они приближались к первым липам парка. -- Я не ослушался? Правилно я спросил? -- подал наконец Мадсен тоже неочень взволнованный голос. Этот голос отражал сложные вещи. Похоже, Мадсендавно ждал этих слов. -- Вы не ослышались, -- подтвердил и мягко поправил его Федор Иванович. -- Понимаю, -- сказал датчанин, и они опять замолчали. -- Я не доктор Стригалев, -- сказал Федор Иванович, упрямо наклонивголову и глядя перед собой. Мадсен остановился. -- Прежде всего, дайте мне пожать руку этого честного неизвестногосмелчака, который отважился порвать паутину. -- Он замер, сжимая руку ФедораИвановича, строго смотрел ему в глаза. -- Я знал это еще вчера, -- сказалон, не отпуская руки. -- В первую же секунду, когда вы вошли. Я идеалист, яверю, что есть великая тайна духовной жизни человека. Вы материалист, вы этоотрицаете. Но я сразу все узнал, представьте себе. Чем вы это объясните? Ячуть не закричал. Я мог испортить этот замечателный театр. Несколько часовтакого ужасного драматического спектакла, в котором я и сам играл непоследнюю рол. Хороший я артист, как вы предполагаете? -- По каким все-таки признакам вы все узнали? -- Я сейчас вам преподнесу еще одну вещь. Материалный факт. Но я узналвсе до того, как вспомнил об этом факте. Я прежде всего увидел вошедшегоочень симпатичного человека. И сразу мне стало известно, что мою душу и вашусоединяет астралный шнур. Это сложная мистическая вещь, я не буду сейчас...Потому что начнется дискуссия с ортодоксалным атеистом, и вы меня сразу налопатки... Повторяю: я смотрел на вошедшего человека с крайней симпатией.Потом я понял также, что вы ужасно страдаете, и мне захотелось помочь вам. Яуже понимал, что вы говорите неправду и страдаете. А в самую последнююочередь -- уже когда господин Варичев сказал: вот наш доктор Стригалов, -- явспомнил факт, который давно знал и который непонятным образом на десятьминут забыл -- от моих переживаний. И еле удержался от крика. Ведь сгосподином старшим лейтенантом Стригаловым я познакомился еще весной сорокпятого года. В Германии. Я был в маленьком немецком лагере. Не Бухенвалд, нотоже лагерь уничтожения. Филиал. Тут он остановился, нервными и торопливыми движениями отдернул всторону галстук, расстегнул сорочку и на морозе показал Федору Ивановичусвою голую грудь -- светящееся белое тело худенького интеллигента. На этоммолочном фоне была татуировка: длинная строчка, составленная изтемно-голубых размытых цифр. -- Так татуируют животных, -- Мадсен застыл, позируя, позволяя ФедоруИвановичу хорошенько рассмотреть цифры и даже коснуться пальцем теплойгруди. -- Хорошая мысл, не правда ли? Пришла в немецкую голову... Чтоб быловидно, соответствует ли труп списку. Знаменитая немецкая аккуратность.Немецкие точные приборы -- самые лучшие в мире. -- Я видел такие вещи, -- сказал Федор Иванович. -- Это подлинный документ. Вы должны понять. Я не пролетарий, но я --порядочный человек, который понимает разницу между золотой валютой ичеловеческой совестью. Они медленно двинулись дальше, пошли по аллее. Мадсен застегнулся и,передвинув галстук на место, опять заговорил: -- Советские солдаты очень вовремя пришли. Как ветер. А то бы немцы насвсех расстреляли. Это был бы для меня не лучший вариант. Нас было немного,сотни полторы. Очень скорое дело -- пах-пах-пах из автомата. А докторСтригалов командовал у советских солдат группой... рота называется. Правилносказал? Он дал мне банку сгущенного молока. Я его благодарил, потому что ещетогда знал некоторые русские слова. А в беседе оказалось, что у нас естьобщий, интернационалный, корень -- наука. Я ему говорю: генетика! Онотвечает: Мендель! Я радуюсь, кричу: хромосома! Он остроумный человек,отвечает: полиплоидия! Я кричу; "Солянум"! И вдруг он отвечает: "Контумакс"! Мы целый вечер беседовали.И когда начинали страдать от бедности моего тогдашнего русского словаря, мыпереходили на английский. И мы заключили с господином Стригалбвым вечнуюдружбу. Ради этой дружбы я и принялся изучать русский язык. Ради дружбы иприехал. И уже во вторую очередь -- ради гибрида. Когда я узнал наконгрессе, что это сделал доктор Стригалов, я сразу понял, что это ни в коемслучае не блеф и не шизофрения. А когда я услышал от академика Рядно этислова, я получил двойное подтверждение. Когда такой человек говорит вамответственную вещь... нужно его слова поворачивать на сто восемьдесятградусов -- это будет правда. Я был хорошо подготовлен к знакомству с вами.И я счастлив, что вы этого не знали и сами мне сказали... доброволно. Нетлучше музыки, чем слово, которое говорит честный, добрый смельчак, невзираяна опасность и разделяющий туман. Потому что он не может обманывать. Давайтепознакомимся, как вас зовут? -- Этого вам не надо знать. Зовите, как звали, Иваном Ильичом. -- А могу я увидеть того... кого зовут действително Иваном Ильичом? -- Не сможете. -- В таком случае я предполагаю сделать академику Рядно и профессоруВаричеву сюрприз. Этот план родился в моей голове сразу, как толькопрофессор Варичев назвал вас Стригалбвым. Я решил наблюдать, как будетразвиваться наш мюзикл, и в последней сцене сделать всем длинное лицо. Мыбудем считать, что нашей этой беседы не было. Правилно я решил? Я называювас Иваном Ильичом еще три дня. Потом я заявляю протест против того, чтовместо хорошо мне знакомого моего друга старшего лейтенанта Стригалова мнепрел-ставили другого человека. И я буду требовать свидания с докторомСтригаловым. Вы одобряете? -- Не могу обсуждать это с вами. -- Почему? -- удивился датчанин. Как раз в это время сзади них раздалось звонкое царапанье лыжных палокпо снегу, и веселый голос окликнул: -- Федор Иванович! Мадсен оглянулся, отступил в сторону и стал внимательно наблюдать. Кним подъехал разгоряченный, потный коротышка-тренер. -- Федор Иванович! Как вы завтра? -- А что? -- Подбирается хорошая маленькая компания. Можно сделать прикидку.Возьму секундомер. Посмотрим, что мы за бегуны. Федор Иванович взглянул на датчанина. -- Доктор Мадсен... -- Пожалуйста! Вы хотите на лыжи? Я буду приветствовать... ФедорИванович, -- датчанин посмотрел на обоих. -- Я тоже люблю лыжи. Сам я завтрабуду гулять. Посмотрю ваш город. -- Решено, -- сказал Федор Иванович тренеру. И тот, подняв палку,окинув обоих веселым подмечающим взглядом, унесся на лыжах по аллее. -- В девять! -- крикнул на ходу. -- Без рюкзаков! Проводив еговзглядом, датчанин с вопросом посмотрел на своего спутника. -- Позволте считать, Федор Иванович, что теперь и я получил подлинноеваше удостоверение личности. -- Только вам следует сейчас же мое имя забыть. И никогда, нигде, нипри какой ситуации не вспоминать. -- Я уже все забыл. Моментално. Но вы... Иван Ильич, имели возможностьвидеть. Допустим, я даже не знал в лицо доктора Стригалова. Этот лыжник васвыдал с головой. Опасное занятие водить таракана за усы. Когда я поеду вМоскву, я скажу эти слова академику Рядно. Иван Ильич, я наблюдательныйчеловек. Мне кажется, встреча с этим маленьким лыжником принесла вамзаботу... Он угадал. По лицу Федора Ивановича словно провела рукой судьба. Егосотрясало, укладываясь в нем, неожиданное, беспощадное решение. Снег идет!Если будет так валить весь день, надо бечь. Бечь сегодня... Пока валит снег. -- Это наш тренер по лыжам, какая тут может быть забота! -- сказал он,вдруг повеселев. "Да, да. Сегодня, после обеда. Катапультируюсь!.." -- Иван Ильич... Вы мне обещали показать гибрид... -- Да, обещал. Тогда давайте повернем назад. Он у меня дома. Почти бегом они зашагали к городку. Как заговорщики, стремительновзбежали по каменным ступеням. Федор Иванович отпер свою комнату. Мадсенвошел и стал озираться, задумался. -- Иван Ильич, мне нравится это прибежище... В такой обстановке обманне живет... Вы можете не слушать, это бредни идеалиста. Я вижу, здесь у вастермостат... -- он указал на ящик, прислоненный к оконному стеклу. -- Холодильник, -- поправил его Федор Иванович. -- Замечательное оборудование, -- серьезным тоном сказал датчанин. -- Явижу, здесь два термометра. Это правилно. Теперь я совсем поверил. В наукеважно не новое оборудование, а новая идея. А что это такое?.. -- он взял сподоконника плоскую картонную коробку, о которой Федор Иванович уже забыл.-- Это конфеты? О-о, это потрясающая вещь! -- Мадсен открыл крышку. -- Этотеатралный грим! -- он приумолк, не сводя глаз с коробки. -- Вы знаете, естьвещи, которые умеют в нужный момент попадать под руку. Вам приходилосьслышать голос вещей? Я себе тоже куплю такую коробку... -- Возьмите ее от меня на память. -- О, я охотно беру, спасибо! Иван Ильич! Какое великое напоминающеезначение может иметь подобный сувенир... -- Мне эту коробку тоже подарили. С таким же значением. -- Это должно было произойти. У этой коробки всегда была специалнаярол. -- Я бы не отдал ее вам, но у меня назревает особая ситуация, в которойэто будет лишняя вещь. -- Вы искажаете действителность. Я полагаю по-другому: пришло время мневстретиться с загадочные человеком, носящим имя моего друга, и коробкадождалась своего выхода на сцену. -- Давайте лучше к делу. Вот... -- Федор Иванович достал из ящика,прислоненного к окну, клетчатый носок, в котором лежали клубни, переданныеСвешниковым. -- Это полиплоид. Клубни -- это недостаточно убедительно. Надопрорастить, сделать цитологический анализ, сравнить... Нужна неделя работы. -- О, я вижу цвет и расположение глазков. Это "Контумакс"! И этонастоящий полиплоид! Этот один клубень вы во что бы то ни стало подаритемне. Я буду анализировать дома. Федор Иванович взял клубень из его руки и положил обратно в носок. -- У вас есть фото. Теперь у вас будет еще уверенность -- вы виделиэтот полиплоид. -- Вы меня разочаровали... -- А вот ягоды, -- сказал Федор Иванович. -- Это тот самый гибрид.Сенсационный. -- Феноменално, -- Мадсен держал в пальцах ягоду, осторожноповорачивал. -- Почему около него нет охраны? -- Тоже, видите, сухие... Если бы приехали весной или летом, я показалбы вам то, что вырастет из семян. -- Я приеду летом! Но лучше, если вы дадите мне несколко семян. -- Это не принадлежит мне. Я только хранитель. -- Я знаю, у вас все принадлежит государству. Государство знает проэтот гибрид? -- Оно ничего об этом не знает. -- Но академик Посошков отчетливо заявил... -- А автор, Иван Ильич Стригалев, тоже отчетливо заявил докторуМадсену, что гибрида нет. И академик Рядно говорил... -- Я помню, были такие... авторитетные заявления. Тогда я согласен.Гибрида нет. Значит, это фикция. И вы можете безопасно дать мне семена этогоподозрителного... даже несуществующего растения. Я буду их проращивать смаксимумом внимания. Я торжественно обещаю сохранить приоритет доктораСтригалова. Я даю вам сейчас расписку. -- Не могу, -- Федор Иванович слабо улыбнулся и положил все три ягоды вспециальное отделение ящика. -- Семена эти -- большая ценность, а я, посравнению с нею, маленький человек. Не имею права распоряжаться. -- Но государство не желает видеть такой картофел! Он полученреакционным методом, враждебным социализму, -- Мадсен говорил это серьезнымтоном. -- Пойдемте, -- Федор Иванович открыл дверь, -- Пойдемте, а то насбудут ждать в учхозе. Когда они вышли наружу под мягко падающий снег, когда уже тронулись кпарку, Федор Иванович сказал: -- Доктор Мадсен, государство -- общее понятие. Все, кто у нас ест картошку, всем этот гибрид и принадлежит. -- А кто ест и отказывается от нового сорта. Официално... -- Кто официально отказывается, того завтра не будет. Они остановились. Два мира стояли лицом к лицу и не понимали другдруга. Федор Иванович был ревнивым критиком своего мира, не то, что Саул илиРядно. И Мадсен был далеко не апологетом своих порядков и, конечно, неРокфеллером. Даже с интересом поглядывал в нашу сторону. Но ни то, ни это непомогало. Правда, со стороны Федора Ивановича слабый проблеск пониманиявсе-таки был. Он мог бы даже поделиться семенами. Но его студенческиепознания из области политической экономии говорили ему, что там этот гибриднемедленно станет предметом торговли и даже спекуляции. А с ним, с гибридом,связано столько бессмысленных, дурацких потерь. Бессмысленные потери,которых могло не быть, причиняют особенную боль, и то, что добыто исохранено такой бессмысленно дорогой ценой, нельзя выбрасывать на прилавок,где идет торг... Да и датчанин не посмел бы шутить, если бы знал все, чегоиностранцу ни в коем случае знать нельзя. Так что теоретическая возможностьпонимания оставалась. Но Мадсен никогда всего не узнает. Не узнает даже оттого, с кем его связывает "астральный шнур". Потому что валун, лежащий встепи, не выдает своих тайн. Он может только настороженно смотреть.