жестокий бог

Глава 25

Саша

– Готов поспорить, это место холоднее, чем сердце Саши, – пожаловался Антон, притворяясь, что потирает руки, хотя на нем было теплое модное пальто, вероятно, стоившее намного больше, чем картина Фэрхерста.
Никита, живший в Бостоне, был одет в легкую куртку-бомбер и снисходительно ухмылялся, когда катил единственный чемодан, что они привезли с собой.
– Ты привез то, о чем мы с тобой договаривались? – прошипел я, щелкая ключами от арендованной машины, на которой забрал их из Хитроу.
Папа спросил, хочу ли я, чтобы он взял все на себя, – отец жил в том же коттедже, который они с мамой сняли после моего переезда сюда, – но я ответил ему, что не хочу, чтобы он вмешивался. В отличие от Антона и Никиты, он задавал вопросы. Мои друзья – это совсем другая история. Антон уничтожил произведения искусства стоимостью в миллионы долларов, сжег их дотла и даже не удосужился спросить почему. Вот именно по этой причине они идеально подходили для этого дела.
Автоматические двери аэропорта открылись, и мы направились к машине, что нас ждала. Мои друзья посмотрели на серебристую машину со смесью отвращения и ужаса.
– Черт, приятель, ты действительно не хочешь здесь ни с кем заниматься сексом. – Никита покачал головой. – Ты имеешь что-то против британских девушек или?..
– Это прокат, – рявкнул я, хватая его чемодан и швыряя его в открытый багажник машины. – И погоня за телками – это не олимпийский вид спорта для меня, как для тебя. А теперь я спрошу еще раз – ты принес его?
Он точно знал, что я имею в виду. Это было совсем на меня не похоже, чтобы покупать нечто подобное здесь, в Великобритании. Меня могли вычислить, а это уже было очень рискованно: я не мог пойти на это. Никита, с другой стороны, без проблем купил его у одного мутного канадского типа, который проехал весь путь до Бостона, чтобы вручить ему эту вещь лично. Невозможно отследить.
– Конечно, мы принесли его, засранец. – Антон рассмеялся, постучал по крыше машины и уселся на пассажирское сиденье. – Иначе зачем бы мы взяли с собой полупустой чемодан? Чтобы делать покупки в чертовом Примарке? (типичный массмаркет)
Я скользнул на водительское сиденье и пристегнулся. Никита сел назад.
– Скажи мне, что ты ничего не покупаешь в Примарке, – немного помолчав, сказал Антон абсолютно серьезно.
Я пожал плечами.
– У них хорошие носки и джинсы.
– Господи, – простонал Антон и надавил ладонями на глаза, а Никита рассмеялся и сказал:
– Твою ж мать, ты так изменился.
Мы провели остаток пути, наверстывая упущенное. Антон казался по-настоящему счастливым, что меня совершенно не удивило, потому что он наконец-то получил то, чего всегда хотел, –  Стефани. Никита жил в Бостоне, учился в колледже и вел себя очень загадочно. Я знал, что у него было свое дело, он работал в семейном бизнесе сразу после окончания школы, и что его будущее было написано кровью в день его рождения, но Никита никогда не говорил об этом. И, естественно, я был не из тех, кто лезет, куда его не просят.
Когда мы добрались до их забронированной квартиры в Рединге, все было готово. Камеры видеонаблюдения уже работали, мигая красными точками и все записывая. Я незаметно пробрался в гараж, достал из их чемодана то, что мне было нужно, и поехал обратно в Карлайл.
Я не мог не заглянуть в комнату т/и. Я добрался до двери, прижался к ней лбом и глубоко вздохнул.
Просто я не видел никакого смысла встречаться с ней снова.
Это только усложнило бы дело.
Я знал, что она находилась по другую сторону двери.
Одна. Нежная. Красивая. Моя, но только на данный момент.
Я повернулся и пошел прочь, впервые почувствовав, как сердце в груди разрывается на части.
* * *
Гарри Фэрхерст не вчера родился.
Вскоре после того, как я сломал ему руку, он заказал билет в Бруней, в Юго-Восточную Азию, известную своими прекрасными пляжами, экзотическими тропическими лесами и возможностью скрыться там без следа – идеальное убежище для растлителя малолетних. К счастью, я просчитал его действия, какими бы быстрыми, стремительными и продуманными они ни были. Прямо сейчас он все еще находился в своем доме в Сент-Олбансе, собирал вещи и готовился к отъезду в аэропорт.
Первое, что я сделал сегодня, это подсунул письмо под дверь т/и. Я не был настолько глуп, чтобы обсуждать мои планы в упомянутом письме, – я доверял ей, но откуда мне было знать, что его не перехватит кто-нибудь другой? Затем я отправился в свой подвал и притворился, что работаю, как будто ничего не случилось.
Когда часы пробили три, я отправился в квартиру Никиты и Антона, пройдя мимо камер видеонаблюдения и убедившись, что мое лицо будет видно на записи. Идеальное алиби. Оказавшись внутри, я выпрыгнул из заднего окна, перебежал улицу к другой арендованной машине – на этот раз «Киа» – и поехал к Гарри.
Я припарковался на окраине района, где дома стояли в окружении лесов, достал то, что Никита для меня купил, и прошел остаток пути до дома Гарри пешком. Вместо того чтобы открыть дверь ключом, который я раздобыл, я ударил локтем в одно из окон, чтобы это выглядело как кража со взломом. Я перешагнул через осколки стекла, в точной копии Посмертной маски Тутанхамона на лице и плечах – в маске, которую мои друзья привезли из США, – в перчатках и с оружием в руках.
Гарри стоял в коридоре, окруженный тремя чемоданами.
– Господи! – взвизгнул он, изо всех сил вжимаясь в стену.
Он казался такой легкой добычей. Если бы я не был таким юным, таким впечатлительным и таким идиотом, то, возможно, все это удалось бы предотвратить еще в моем детстве.
Может, у меня бы сейчас была возможность быть с т/и, как мне этого хотелось.
Может, мне бы светило не такое уж мрачное будущее.
– Саша? – пробормотал он. – Это ты? Как ты заполучил в свои руки эту маску? Это… О боже. О боже.
– Бог тебя не спасет. – Я щелкнул языком, прекрасно осознавая, как жутко я выглядел в маске.
Это походило на финальную сцену, о которых часто пишут в книгах. Если уж на то пошло, великий Гарри Фэрхерст, создатель самых выразительных человеческих глаз в истории искусства, скоро попрощается со своей известностью и гениальностью.
– Что у тебя в руке? – выдохнул он, заметно поморщившись. – Господи, я не хочу умирать. Саш, это ошибка молодости. Я совершил несколько ужасных поступков, но я… я… остановился. Ты же знаешь, что я это сделал. Ты видел меня с Домиником Мейплом. Я не делал ничего дурного целых пять лет.
Я поднял хопеш – египетский серповидный меч – и осмотрел его со всех сторон. Я сам выковывал его в своем подвале после работы. Мне потребовались недели, чтобы сделать все правильно. Он был маленьким и острым. Я посмотрел вниз, изучая его через прорези маски и чувствуя, как от жара и пота горит лицо.
– Давай поговорим о бессердечном принце, – сказал я с ледяным спокойствием, которого на самом деле не ощущал. Не убивать его не было подходящим вариантом. Этой расплаты я ждал с восьми лет. Но все оказалось не так грандиозно, как я себе представлял.
Он вспотел и дрожал, прислонившись спиной к стене, но видеть его страх не доставляло мне такого удовольствия, как видеть лицо т/и, когда она открывала мне дверь.
Как раз в этот момент Гарри обмочился. Он даже не мог прикрыться, потому что одну руку он вытянул вверх в умоляющем жесте не причинять ему вреда, а другая его рука, все еще в гипсе, висела на перевязи. Тоже моих рук дело.
– Я просто сказал, не подумав. Я не имел в виду их… – начал он.
– Помнишь наш разговор в тот день? – Я решительно направился к нему, игнорируя его слова. – Потому что я все помню, и очень хорошо, черт возьми. По словам одного исследователя, посмертная маска изначально предназначалась кому-то другому, а не молодому принцу. Художественная точность и мастерство настолько искусны, что людям трудно поверить, что ее сделали в такой спешке. – Я сделал еще один шаг, наблюдая, как он рухнул на пол, прислонившись к стене. – Они считают, что маска создавалась для его мачехи, королевы Нефернеферуатен. Так что на самом деле кому-то надо было умереть и надеть маску.
Я осторожно снял свою маску с лица, ожидая, когда начнется тошнотворное удовольствие.
Но оно так и не приходило.
Я прижал маску к талии. Мои волосы прилипли ко лбу, и, когда я опустил взгляд и увидел, как Гарри рыдает, все, что мне хотелось сейчас сделать, это с размаху ударить его по лицу, развернуться и отправиться прямо к т/и.
У меня возникло такое чертовски неприятное чувство, потому что не было ничего другого, чего я жаждал бы больше, чем пережить этот момент. Я планировал его более десяти лет.
Я надел маску ему на лицо, и он был так напуган, что даже не попытался сопротивляться. Закрыв лицо руками, он зажмурился, истерично всхлипывая.
– Пожалуйста. Я знаю, что ты не убийца. Пожалуйста, Саш, прошу тебя.
Я уставился на него, сжимая свое оружие и отгоняя мысль о том, как могу перерезать ему горло и оставить истекать кровью. Но я собирался сделать все так, чтобы это напоминало кражу со взломом. Я действительно обеспечил себя идеальным алиби.
– Она возненавидит тебя, – выплюнул он, пробуя новую тактику.
Мне не нужно было объяснений о ком речь. Мы оба подумали об одном человеке.
– Она знает, – поправил я. – и понимает меня.
Он невесело рассмеялся, хотя его до глубины души сотрясала дрожь.
– Но это не значит, что она когда-нибудь станет смотреть на тебя, как раньше. Ты думаешь, она захочет, чтобы к ней прикоснулся хладнокровный убийца? Целовал преступник? Считаешь, она выйдет замуж за такого человека? Согласится родить от него детей? Ты правда веришь, что моя милая, прекрасная племянница способна влюбиться в человека, который убил ее дядю?
Когда я промолчал, размышляя, уместен ли вообще этот вопрос, Гарри воспринял это как признак моей слабости и даже приободрился, вернув себе немного уверенности.
– Мы можем покончить со всем этим. Я отсосал твой член и кончил тебе в руку. Большое, блин, дело. Я не насиловал тебя. Мы не спали. Другим парням было намного хуже, Саш, так что перестань вести себя, как телка. Позволь мне уехать, и я обещаю остаться в Брунее на всю оставшуюся жизнь. У меня есть средства, чтобы там обжиться.
– Ты просто будешь приставать к другим мальчикам.
Вот еще одна причина, по которой я хотел убить его. Не только из-за всего, что он сделал со мной, но и из-за вероятности того, что он повторит это с другими. Он заверил меня, что ни к кому не прикасался без взаимного согласия в течение пяти лет. Но у меня не осталось причин верить ему на слово.
– Не смогу. – Он яростно замотал головой, вероятно, от этого она у него закружилась. – Только не в Брунее. Я даже не смогу завести отношения. Там к этому относятся строго. Они убьют меня, если узнают, что я гей.
– Ты не гей, ты педофил.
– Все равно там это незаконно. – Он не пытался ничего отрицать.
Я знал, что глупо стоять здесь и слушать его. Если он не выполнит свои обещания, я окажусь по уши в дерьме за покушение на убийство, каким бы надежным ни было мое алиби.
Кроме того, я мечтал о его смерти.
Я доведу дело до конца.
Я просто не хотел, чтобы т/и втайне боялась меня, и я не понимал, почему меня это так волнует. Я знал, что она поймет, но я уже ощущал ее разочарование повсюду. Это обжигало мою кожу.
Казалось, я не способен заставить свое сердце не желать ее, как не мог заставить его перестать биться. У меня было подходящее слово для того, что я сейчас чувствовал, но я все не решался его произносить. Подумай об этом. Хорошенько поразмысли над этим.
Любовь. Я был влюблен в Хорошую Девочку. С самого начала, черт возьми.
Я предложил ей пирожное, потому что хотел с ней поговорить.
Последовал за ней в ее комнату в Карлайле после того, как она вошла в фотолабораторию, потому что желал ворваться в ее жизнь с грязным договором. С выгодной сделкой. С молчаливым контрактом.
Я издевался над ней, потому что любил ее.
Я любил ее, потому что она была единственной девушкой, которая смотрела на меня и не видела мои деньги, статус, тягу к насилию или бессердечного принца.
Она видела только меня.
Я сделал шаг назад. Гарри ухватился за это. Я ненавидел себя за то, что предпочел любовь ненависти. Презирал себя за то, что позволил поменять себя, за то, что не смог решиться на это из-за девушки.
Но она была не просто очередной девушкой, не так ли?
– Вот и все, парень. Вот и все. Поступи правильно.
Как только он это произнес, входная дверь открылась и тут же захлопнулась за моей спиной. Я обернулся, мои глаза расширились от ужаса при одном взгляде на непрошеного гостя.
Лицо моего отца напоминало безжизненную маску смерти.
– Саш, возвращайся в Беркшир и позвони моему секретарю по дороге домой. Скажи ей: нужно, чтобы кто-нибудь пришел починить это окно. Сегодня, – произнес он твердым голосом.
Я вздернул подбородок.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты вмешивался… – начал я.
Отец выхватил оружие из моей руки и прижал его прямо к вене на моей шее.
– Мне все равно, чего ты хочешь. Иди.
И я сделал то, что следовало сделать, когда мне было восемь.
Когда мне было десять.
Когда мне было тринадцать.
Впервые в жизни я позволил отцу позаботиться обо мне. Разобраться с моим дерьмом. Помочь мне.
Я закрыл за собой дверь, качая головой.
Семья – это судьба.