жестокий бог

Глава 1

Т/и
Тебе 12, Саше 13
Ты ничего не видела.
Он не придет за тобой.
Он даже не видел твоего лица.
Каждая косточка в моем теле дрожала, когда я пыталась стереть из памяти только что увиденную сцену.
Зажмурив глаза, я начала раскачиваться взад-вперед, свернувшись калачиком на жестком матрасе. Ржавые металлические ножки кровати заныли, царапая пол.
Я всегда с опаской относилась к замку Карлайл, но еще десять минут назад думала, что меня пугают призраки, а не студенты. Не тринадцатилетний мальчик.
Только не Александр Блант.
Я выросла здесь и еще не сталкивалась ни с чем подобным этому дерзкому американскому мальчишке.
Люди говорили, что Карлайл был одним из самых страшных замков с привидениями в Британии. В этой крепости XVII века якобы обитали два призрака. Первого заметил лакей, которого несколько десятилетий назад заперли в подвале. Он божился, что видел, как призрак мадам Тиндалл царапал стены, умоляя о воде и утверждая, будто ее отравил муж. Второго призрака - упомянутого мужа, лорда Тиндалла, - замечали бродящим по ночам в коридорах, иногда он протягивал руку, чтобы поправить неровно висевшую картину, но не мог сдвинуть ее ни на дюйм. Они рассказывали, что мадам Тиндалл пронзила сердце лорда ножом для стейка, повернув его для верности, как только поняла, что тот отравил ее. По легенде, он хотел жениться на молодой служанке, которой заделал ребенка после десятилетий бездетного брака с женой. Люди клялись, что нож все еще торчал из груди призрака и позвякивал каждый раз, когда лорд смеялся.
Мы переехали сюда десять лет назад, в то время папа открыл Подготовительную школу Карлайл, престижное художественное учебное заведение. Он пригласил самых талантливых и одаренных студентов со всей Европы. И они все приехали. В конце концов, отец был Эдгаром Асталисом. Человеком, чья скульптура Наполеона « Император» в натуральную величину стояла посреди Елисейских Полей.
Но они тоже боялись слухов о привидениях. Все в этом месте производило жуткое впечатление. Замок располагался в туманной долине Беркшира, его силуэт изгибался и рассекал воздух своими запутанными черными шпилями. Коридоры напоминали лабиринт, который, казалось, огибал студию скульптуры. Самое сердце замка. Студенты прогуливались по фойе с прямыми спинами, румяными щеками, поцелованными бесконечной английской зимой, и с напряженными выражениями на лицах.
Папа говорил, что обычные подготовительные заведения поощряют бесхребетных, родившихся с золотой ложкой во рту, этаких середнячков, а не настоящих лидеров. Мы же гордо носили свою школьную форму как знак отличия - черные накидки с девизом Карлайла, вышитым ярким золотом на левом нагрудном кармане:
Ars Longa, Vita Brevis.
Искусство вечно, жизнь быстротечна .
Послание звучало довольно ясно: единственный путь к бессмертию - через искусство.
В этом мире, где каждый намеревался сожрать другого, мы были связаны между собой, жаждущие, безрассудные, слепо верящие в собственные идеалы.
В двенадцать лет я увидела то, что не предназначалось для моих глаз. Я была самой молодой студенткой на летней сессии в Подготовительной школе Карлайл, а сразу за мной следовал Саша Блант. Сначала я завидовала мальчику с пронзительными ледяными прорезями вместо глаз. В тринадцать он уже работал с мрамором. Саша не надевал свой черный плащ, вел себя так, словно на него не распространялись школьные правила, и проносился мимо преподавателей, не поклонившись - просто неслыханно для этой школы.
Нам внушали, что мы на голову выше остальных, что мы - будущее искусства во всем мире. Мы обладали талантом, статусом, деньгами и возможностями. Но если мы напоминали серебро, то Блант будто весь состоял из золота. Если у нас что-то получалось, то он справлялся великолепно. Если нам удавалось блеснуть, то он блистал с силой тысячи солнц, обжигая все вокруг себя. Как будто Бог вылепил его по-другому, уделяя особое внимание деталям, когда создавал его. Скулы были острее лезвий скальпеля, глаза - светлее самого голубого оттенка в природе, а волосы - цвета свежемолотого кофе.
Его бледность поражала меня: вены просвечивали под кожей, но рот цвета свежей крови казался теплым, живым и лживым. Он очаровывал и приводил меня в бешенство. Но, как и все остальные, я держалась от него на расстоянии. Саша приехал сюда не для того, чтобы заводить друзей. Он ясно дал это понять, потому что никогда не посещал столовую или какие-либо общественные мероприятия. Что еще заполучил он, в отличие от меня? Восхищение моего отца. Я не знала, почему великий Эдгар Асталис заискивал перед каким-то мальчишкой из Калифорнии, но тем не менее он это делал. Папа сказал, что Саша сотворит нечто особенное. Что однажды он станет великим Микеланджело. Я поверила ему. И поэтому возненавидела парня. На самом деле я ненавидела его ровно до того момента, когда пятнадцать минут назад вошла в фотолабораторию, чтобы проявить фотографии, которые сделала вчера.
Фотография стала моим хобби, а не искусством. В своем искусстве я использовала технику ассамбляжа , создание скульптур из мусора. Мне нравилось из уродливых вещей делать что-то прекрасное. Превращать изъяны в совершенство. Это давало мне надежду.
Я желала, чтобы мои творения вселяли надежду всему, что не было идеальным.
В любом случае следовало подождать, пока один из преподавателей сопроводит меня в лабораторию. Таковы были правила. Но у меня возникло предчувствие, что сделанные снимки будут ужасно безвкусными. Не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел фото до того, как у меня появится возможность переснять их. Стояла середина ночи. Там никого не должно было быть. И поэтому, поскольку я остро, болезненно завидовала Саше Бланту, я наткнулась на что-то, что заставило меня почувствовать замешательство и странную ярость на него.
Уже лежа в постели, я хлопнула себя по лбу, вспомнив свое глупое поведение в той темной комнате. Пробормотав извинения, я просто захлопнула дверь и побежала обратно к себе в комнату. Спускаясь по лестнице на второй этаж и перепрыгивая через две ступеньки зараз, я наткнулась на статую воина. Вскрикнув от неожиданности, я обогнула коридор, ведущий в общежитие для девочек. Все двери выглядели одинаково, и мое зрение настолько затуманила паника, что я с трудом нашла свою комнату.
Я распахнула двери, заглядывая внутрь в поисках знакомого белого одеяла, которое мама связала для меня крючком, когда я была маленькой. К тому времени, как я добралась до своей комнаты, почти все девушки в крыле проклинали меня за то, что я прервала их сон. Я нырнула в свою кровать и осталась там, спрятавшись под одеялом.
Он не может тебя найти.
Он не может войти в общежитие для девочек.
Папа вышвырнул бы его, если бы он это сделал, неважно, гений он или нет.
Затем стук элегантных ботинок, вышагивающих по коридору, заставил мое сердце подскочить к горлу.
Охранник насвистывал колыбельную в темноте. Я услышала сильный грохот. Гортанный стон раздался с пола возле моей комнаты. Я свернулась в клубок, воздух звенел в моих легких, как монетка в пустой банке.
Моя дверь со скрипом открылась. Я почувствовала порыв ветра с ее стороны, поднявший волосы на моих руках, где бы он ни коснулся.
Моё тело напряглось, как кусок высохшей глины, твердый, но хрупкий.
«Бледное лицо. Черное сердце. Золотое наследие».
Именно это я когда-то услышала от дяди Гарри, также известного как профессор Фэрхерст.
Нельзя было ошибиться в энергии, которую Саша приносил в комнату, потому что она поглощала все остальное, как пылесос. Воздух в моей комнате внезапно наполнился опасностью. Это было все равно что пытаться дышать под водой. Я почувствовала, как мои колени стучат друг о друга под одеялом, когда я притворялась спящей.
Лето в замке Карлайл было невыносимо жарким, и я надела майку и шорты.
Он двигался в темноте, но я его не слышала, что напугало меня еще больше. Мысль о том, что он может убить меня - на самом деле буквально задушить до смерти - пришла мне в голову. Я не сомневалась, что он вырубил охранника, который ходил по нашему коридору ночью, чтобы убедиться, что никто не нарушил комендантский час или не сделал каких-нибудь глупостей, чтобы напугать других студентов. Ни один огонь не бывает таким большим и жгучим, как тот, что рождается от унижения, и то, чему я стала свидетелем сегодня вечером, смутило его. Даже когда я спешила уйти, я видела это на его лице. Саша никогда не чувствовал себя неловко. Он носил свою кожу с высокомерием, как корону. Я почувствовала, как одеяло одним точным движением соскользнуло вниз по телу, от плеч до лодыжек. Две мои груди, похожие на брюссельскую капусту - как называла их моя старшая сестра Поппи, - торчали сквозь мою майку без спортивного лифчика, и он мог их видеть. Я крепко зажмурила глаза.
Господи.
Почему я должна была открыть эту чертову дверь?
Почему должна была его увидеть?
Почему именно я попала в поле зрения одного из самых одаренных мальчиков в мире?
Он был обречен на величие, а я была обречена на то, что он выберет для меня. Я почувствовала, как его палец коснулся моей шеи сбоку. Он был холодным и сухим от лепки. Он провел пальцем вдоль моего позвоночника, стоя надо мной и наблюдая за тем, как мы оба жалко притворялись, что я сплю. Но я находилась в полном сознании и ощущала все: угрозу, исходящую от его прикосновений и запах высеченного камня, дождя и сладкого, слабого шлейфа, который, как я выясню позже, напоминал о его мужественности.
Сквозь узкую щелочку закрытых глаз я могла различить, как он наклонил голову, наблюдая за мной.
Пожалуйста.
Я никогда не скажу ни одной живой душе.
Меня интересовало, если он был таким грозным в тринадцать лет, каким взрослым мужчиной он станет? Я надеялась никогда этого не узнать, хотя, скорее всего, это была не последняя наша встреча. В этом мире существовало не так много детей миллиардеров, которые стали знаменитыми художниками, и наши родители вращались в одинаковых социальных кругах.
Я однажды встречалась с Сашей еще до его поступления в школу, когда он отдыхал на юге Франции со своей семьей одним летом. Мои родители устроили благотворительное мероприятие по дегустации вин, на котором присутствовали его родители. Мне было девять, Саше - десять. Мама намазала мою кожу солнцезащитным кремом, надела на меня уродливую шляпу и заставила поклясться, что я не полезу в море, потому что не умею плавать. Поэтому вышло, что я наблюдала за ним на пляже под навесом весь отпуск, в перерывах между листанием фэнтезийной книги, которую читала. Саша разбивал волны своим тощим телом - бросаясь прямо в них со свирепостью голодного воина - и вытаскивал медуз из Средиземного моря обратно на берег, держа их за верхушки, чтобы они не могли его ужалить. Однажды он совал в них палочки для леденцов, пока не убедился, что они мертвы, а затем разреза их, бормоча себе под нос, что медузы всегда разрезаются на идеальные половинки, независимо от того, как вы их режете.
Он был странным. Жестоким и совершенно не похожим на других.
У меня не было никакого желания разговаривать с ним. Затем, во время одного из многих грандиозных мероприятий на той неделе, он прокрался за фонтан, где я сидела, читая книгу, и разделил шоколадное пирожное, которое, наверное, украл перед ужином.
Он без улыбки протянул мне половину. Я застонала, принимая это, потому что у меня возникла глупая идея, что теперь я ему что-то должна.
- У мамы будет сердечный приступ, если она узнает, - сказала я ему. - Она никогда не разрешает мне есть сахар.
Затем я запихнула все пирожное в рот, борясь с липкой жижей на языке, густая нуга покрывала мои зубы. Его рот, искривленный неодобрительной гримасой, исказил мужественные черты его лица.
- Твоя мама - отстой.
- Моя мама самая лучшая! - горячо воскликнула я. - Кроме того, я видела, как ты тыкал палками в медуз. Ты ничего не знаешь. Ты всего лишь вредный мальчишка.
- У медуз нет сердец, - протянул он, как будто это все объясняло.
- Так же, как у тебя. - Я не смогла удержаться, чтобы не облизать пальцы, глядя на нетронутую половину брауни в его руке.
Он нахмурился, но по какой-то причине не показался расстроенным моим оскорблением.
- У них еще нет мозгов. Так же, как у тебя.
Я смотрела вперед, игнорируя его. Не хотелось спорить и устраивать сцену. Папа разозлится, если я повышу голос. Мама будет разочарована, и это почему-то казалось намного хуже.
- Такая хорошая девочка, - насмехался Саша, его глаза озорно блестели. Вместо того чтобы откусить кусочек своего пирожного, он передал мне второй кусочек. Я взяла его, ненавидя себя за то, что сдалась.
- Такая хорошая, правильная, скучная девочка.
- Ты отвратителен. - Я пожала плечами.
На самом деле нет. Но мне хотелось, чтобы он был таким.
- Отвратителен или нет, я все равно мог бы поцеловать тебя, если бы захотел, и ты бы мне позволила.
Я подавилась густым какао во рту, моя книга упала на землю и закрылась без закладки. Пристрелите меня.
- Почему ты вообще так думаешь? - Я повернулась к нему, шокированная его словами. Он прислонился вплотную, одна плоская грудь к другой. От него пахло чем-то незнакомым, опасным и диким. Может, золотыми пляжами Калифорнии.
- Потому что мой папа говорил мне, что хорошие девочки любят плохих мальчиков, а я плохой. Действительно плохой.
И вот мы здесь. Снова столкнулись лицом к лицу. К сожалению, он был совсем не отвратителен и, казалось, размышлял, что делать с нашим новым общим секретом.
- Убить тебя? Ранить? Напугать? - Он задумался, источая безжалостную силу.
В моем горле застрял комок, который я никак не могла сглотнуть.
- Что мне с тобой делать, Хорошая Девочка ?
Он запомнил мое прозвище с того дня на пляже. Это каким-то образом все ухудшило. До сих пор мы вели себя так, словно совсем не знали друг друга.
Саша наклонился так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с моим. Я чувствовала его горячее дыхание - единственное, что в нем было теплого, - скользящее по моей шее. У меня пересохло в горле, каждый вдох проходил через него, как лезвие. И все же я продолжала делать вид, что сплю.
Может быть, если бы он подумал, что я хожу во сне, то избавил бы меня от своего гнева.
- Насколько хорошо ты умеешь хранить секреты, т/и Асталис? - Его голос обвился вокруг моей шеи, как петля. Мне захотелось кашлять. Мне нужно было откашляться. Он приводил меня в ужас.
Я ненавидела его с жаром и страстью тысячи пылающих солнц. Он заставлял меня чувствовать себя пугливой кошкой и доносчицей.
- О да. Если ты достаточно труслива, чтобы притвориться спящей, то достаточно хороша, чтобы хранить тайну. Вот в чем твоя особенность, Асталис. Я могу превратить тебя в пыль и смотреть, как твои частички танцуют у моих ног. Моя маленькая цирковая обезьянка. Возможно, я и ненавидела Сашу, но еще больше я ненавидела себя за то, что не противостояла ему. За то, что не открыла глаза и не плюнула ему в лицо. Выцарапывая его неестественно голубые глаза. Дразня его в ответ за все те разы, когда он дразнил всех нас в Подготовительной школе Карлайл.
- Кстати, твои веки двигаются, - сухо сказал он, посмеиваясь. Он выпрямился, его палец на мгновение остановился у основания моего позвоночника. Он щелкнул пальцами, издав ломающийся звук, и я чуть не выпрыгнула из своей кожи, испустив вздох. Я крепче зажмурилась, все еще притворяясь спящей. Он рассмеялся. Ублюдок рассмеялся.
Пощадил ли он меня на какое-то время? Собирался ли он с этого момента навещать меня? Отомстить, если я открою рот? Он был таким непредсказуемым. Я не была уверена, как будет выглядеть моя жизнь утром.
Именно тогда я поняла, что, возможно, я хорошая девочка, но он недооценил себя три года назад. Он вовсе не был мальчиком. Он был божеством.
* * *
Вскоре после того, что случилось во время летней сессии в замке Карлайл, я потеряла маму. Женщина, которая так боялась, что я когда-нибудь получу солнечный ожог или поцарапаю колено, заснула, но так и не проснулась.
Остановка сердца. Мы нашли ее лежащей в постели, как про́клятую диснеевскую принцессу, с закрытыми глазами, с небольшой улыбкой на лице, все еще розовыми губами и полной планов на утро.
В тот день мы должны были сесть на яхту в Салоники, отправиться в погоню за историческими сокровищами, которые так и не нашли. Это был второй раз, когда я хотела притвориться, что сплю, в то время как моя жизнь приняла ужасный оборот к худшему - без всякой другой причины, просто потому, что это возможно. Погрузиться с головой в жалость к себе было чертовски заманчиво, но я сдержалась. У меня было два варианта: сломаться или создать более сильную версию себя. Я выбрала последний.
К тому времени, как пару лет спустя папа устроился на работу в Тодос-Сантосе(несуществующий, маленький городок на побережье, в Калифорнии) , я уже не напоминала ту девушку, что притворялась спящей, когда сталкивалась с кем-то лицом к лицу. Поппи, моя старшая сестра, присоединилась к отцу в Калифорнии, но я попросила его позволить мне остаться в Карлайле. Я осталась там, где было мое искусство, и избегала Александра Бланта, который находился в Школе Всех Святых(школа в Тодос-Сантос) далеко за океаном. Беспроигрышный вариант, верно? Но теперь папа настаивал, чтобы я провела свой выпускной год с ним и Поппи в Южной Калифорнии. Дело в том, что новая я не закрывала глаза на Бланта. Я больше не испытывала страха. Я пережила величайшую потерю и выжила. Меня больше ничто не пугало.
Даже жестокий бог.