жестокий бог

Глава 26

О/с(отец Саши)

– Ты сказал моему сыну, что он не получит девушку, если отомстит. К счастью, мне повезло, у меня уже есть девушка. У меня будет и то, и другое.
Я сократил расстояние до Гарри Фэрхерста в два шага, намеренно наступив ему на кончики пальцев. С криком он выгнул спину. Как раненое животное. Я снял маску с его лица, чтобы он мог наблюдать за тем, что я собирался с ним сделать.
– о/с, – захныкал засранец, его лицо покраснело, опухло и покрылось пятнами от паники и страха. – Слава богу, ты здесь. Саша явно нуждался в голосе разума.
Хорошая попытка, ублюдок.
Я присел на корточки, впиваясь каблуком в пальцы его здоровой руки, и встретился с ним взглядом. Послышалось, как его кости хрустнули под моими блестящими лоферами. Как только Гарри увидел, что скрывалось у меня в глазах, его лицо посерело. Я находился здесь не для того, чтобы заключать с ним сделку или избавлять от трагической судьбы.
Я пришел сюда, чтобы взыскать долги.
Отомстить.
За гордость моего сына. За жизнь моего сына.
И это уже давно назревало.
– Ты не можешь… ты не знаешь… л-люди узнают…
– Узнают? – С презрительной усмешкой я закончил за него фразу, вздернув его подбородок и заставляя выдержать мой пристальный взгляд. – Вообще без шансов, если учесть, что в настоящее время ты находишься на грани самоубийства.
– Но я не…
Схватив его за светлые волосы, которые он дорого подстриг и подкрасил, чтобы скрыть седину, я потащил мерзавца к обеденному столу и усадил на стул. Его щеки и лоб стали ярко-красными. Я сорвал блокнот со списком покупок и ручку с холодильника, положил их на стол и уселся напротив него. Кинжал сына будто раскаленным железом прожигал мою руку.
– Начинай писать.
Десять минут спустя его предсмертное письмо лежало передо мной. Написано оно было от руки, поэтому никто не смог бы придраться – все законно. И у него появилась отличная причина, чтобы сотрудничать со мной: я предоставил ему право выбора, а он не мог отказаться.
– Напиши письмо, проглоти таблетки и уйди спокойно. Не пиши письмо, и я перережу тебе вены в твоей собственной ванне и буду смотреть, как ты истекаешь кровью. В любом случае ты умрешь еще до обеда, и это будет выглядеть как самоубийство. Какой путь ты выберешь: отвратительный и неаккуратный или мирный? Решать тебе.
Он выбрал таблетки.
Закончив писать, Гарри оторвал взгляд от блокнота и выжидающе посмотрел на меня. Его глаза стали красными, пустыми, бездушными. Не хотелось думать о том, что они видели, когда этот подонок оставался наедине с моим сыном. Не хотелось сейчас думать о многих вещах. Моей жене – моей прекрасной жене, которую я любил больше самой жизни и которая придавала смысл моему существованию, – понравились работы Гарри, и я впустил его в свою жизнь. В свой дом.
Если она когда-нибудь узнает, то сама убьет его. А затем бросится с крыши. Я знал ее лучше, чем она сама себя знала.
Существовал только один человек, которого она любила больше, чем меня.
Наш сын.
– Аптечка? – Я приподнял бровь. Громкие речи были не для меня. Я хотел поскорее покончить с этим. Послышались звуки паркующегося у дома грузовика, а следом чьи-то шаги, и я понял, что это стекольщик, который пришел починить окно. Нам пришлось быстро ускользнуть с первого этажа. К счастью, Фэрхерст слишком погрузился в собственные мысли и не заметил, что потенциальная помощь оказалась на расстоянии вытянутой руки.
– Н-наверху, – заикаясь, пробормотал он. От него пахло мочой и отчаянием.
Спасибо, мать твою.
– Ну что, пошли.
Стекольщик вошел в полуоткрытую дверь ровно через секунду после того, как мы поднялись по лестнице. Проскользнув в ванную комнату Гарри, я запер за нами дверь. Опустошил полки шкафа и схватил все, что оказалось под рукой. Там было много разных лекарств, я не знал наверняка, для чего они предназначаются, но я уж точно не собирался жаловаться: они с большой вероятностью могли убить лошадь при неверной дозировке.
Я высыпал таблетки на серую мраморную поверхность возле раковины и кивнул в их сторону.
– Какие-нибудь последние слова?
– Я… – начал он.
– Шучу. Мне плевать.
– Нет, ты не понимаешь. У меня нет воды. – Он искоса взглянул на меня, надув губы, пятно мочи на его штанах высохло и воняло по всей ванной комнате. Я слышал, как парень работал внизу и насвистывал себе под нос, и знал, что он понятия не имеет, что мы находимся наверху. Его работу, без сомнения, уже оплатил мой секретарь. Что касается Гарри, он остался совершенно один.
– Мы в долбаной ванной, – возразил я.
– Но я не пью воду из-под крана.
– Ты сейчас умрешь, идиот. – Я схватил его за затылок и ударил о зеркало над раковиной, не забыв заранее включить кран. Кровь потекла у него по лбу, когда он снова поднял голову. Зеркало перед ним разбилось вдребезги.
– Эти семь лет безнаказанности. Твоя смерть не могла наступить в более подходящий момент, – весело проговорил я.
Я начал запихивать таблетки ему в рот. У меня было мало времени. Следовало позвонить сыну и убедиться, что с ним все в порядке, поговорить с женой и заверить ее, что все хорошо и ей не о чем беспокоиться.
После того, как у него изо рта уже начали вываливаться таблетки, я засунул его голову под воду, тем самым предложив ему все проглотить или задохнуться. Я повторил этот фокус три раза, пока не убедился, что Гарри уже съел достаточно. Кровь Фэрхерста скоро станет такой же ядовитой, как после катастрофы в Чернобыле в 1986 году.
Когда мы с этим разобрались, Гарри сел на край своей большой ванны, вцепившись в ее бортики так, что побелели костяшки пальцев. Я прислонился к раковине, с нетерпением наблюдая за его медленной смертью.
– Так вот как все закончится? – потрясенно спросил он и огляделся вокруг.
Я скрестил руки на груди. Вряд ли было разумно ожидать от меня светской беседы после того, что он сделал.
– Ты когда-нибудь задумывался, на что это похоже? – Гарри рассеянно потер щеку. Не думаю, что он заметил, как дрожит его рука. – Я имею в виду смерть.
– Нет, не задумывался, – ответил я. – Я пережил это в подростковом и юношеском возрасте, так что да, я точно знаю, каково это.
– Ты веришь в загробную жизнь?
– Так же, как верю в единорогов. – Я задумался над этим. – На самом деле единороги потенциально могут существовать. Какой-нибудь тупой ученый тысячелетие спустя обязательно заставит лошадь отрастить рог и розовый пушистый хвост. Конечно, тебя уже здесь не будет, чтобы это увидеть. Я бы отправил фотографию, но, к сожалению, ни один мессенджер не доставит ее в ад.
– Я всегда думал…
– Шшш, – я прижал указательный палец к губам. – Твои мысли меня не интересуют. Ты – педофил. По крайней мере, имей достоинство умереть молча.
Он молчал ровно две минуты, а затем провел следующие десять, навязчиво болтая о своем мрачном детстве – с бросившей его матерью и пьющим отцом. Еще десять минут я провел, спокойно изучая ногти и проверяя время на своих наручных часах. Когда минутная стрелка на них показала, что прошло уже двадцать минут с тех пор, как этот засранец проглотил практически всю аптечку, и я услышал, как уезжает грузовик, а вместе с ним и стекольщик, я поднял кинжал Саши.
– Что ты делаешь? – Гарри поднял на меня взгляд и медленно моргнул. Он выглядел таким разбитым, словно часть его уже была мертва. Он смирился с неизбежным. Хотя меня неприятно удивил и расстроил тот факт, что этого до сих пор не произошло.
– Оказывается, таблетки действуют недостаточно быстро, как мне бы этого хотелось, – сказал я, грубо поднимая его за шею.
– Ты обещал, что не позволишь мне истечь кровью. Мы же заключили сделку.
Усадив его обратно на край ванны, я схватил Гарри за запястье и нанес глубокую рану. Разинув рот, он перевел тревожный взгляд со своего запястья на другую руку – ту, на которую наложили гипс.
Я еще глубже разрезал его запястье, кровь потекла быстрее. И он даже не попытался меня остановить, потому что мой сын сломал ему другую руку.
Поэтично. Точно. Идеально.
– Сделку? Нет, я не веду переговоров с растлителями малолетних, тем более с теми, кто причинил вред моему ребенку. Счастливой смерти. – Толкнув его в грудь, я стал наблюдать, как засранец, рухнув в ванну, беспомощно дергается и корчится, как выброшенная на берег рыба.
Я обхватил полотенцем бритву, чтобы не оставить отпечатков, вынул лезвие и бросил его в ванну, не потрудившись закрыть за собой дверь.
Чувствовал я себя намного тяжелее, чем когда вошел в этот дом.
Вот так я осознал, что поступил правильно по отношению к своему сыну.
* * *
Несколько часов спустя я припарковался перед коттеджем, который снял в центре города недалеко от замка Карлайл. Саша не отвечал на звонки, а я был готов сжечь весь мир дотла. Я бы взвалил на свои плечи миллион смертей, чтобы защитить его и его мать. Все, о чем я просил – все, о чем я, мать вашу, просил, – это знать, что они в порядке, каждую долбаную секунду времени.
Я вошел в коттедж, бросил ключи на кухонную столешницу в деревенском стиле, гармонировавшую с открытым пространством интерьера, и только тогда заметил свою жену, сидящую со скрещенными руками на диване, с огнем в голубых глазах, всегда напоминавших мне павлиний узор.
Она встала и бросилась ко мне. Эта женщина так на меня влияла, что даже ее вид уже непроизвольно превращал мои внутренности в желе. Я уже открыл рот, чтобы произнести:
– Милая. Я собирался…
Пощечина раздалась из ниоткуда. Это был не первый раз, когда она меня ударила. Но на этот раз я не понимал, чем заслужил это. Присмотревшись внимательнее, я заметил слезы в ее глазах, темные круги под ними и неестественную бледность на лице.
– Детка… – прошептал я, когда она упала на колени и закрыла лицо руками. Я опустился к ней на пол, пока мой разум пытался осознать ее действия. Слово «нет» врезалось в каждую клеточку моего мозга.
Она никак не могла узнать.
Я выбросил журнал, и в последнее время она не общалась с Гарри.
– Почему я оставалась такой слепой? – всхлипывала она.
Она знала.
– И как ты мог спрятать журнал от меня? Чем, по-твоему, это должно было кончиться? Боже, я допустила это. Я сделала это со своим собственным сыном. Как он вообще мог смотреть на меня? – Она шмыгнула носом. – Я повесила картину с его печальными глазами перед его комнатой. Я чудовище.
– Ты не чудовище. – Со всей нежностью, на которую был способен, я обхватил ее руками, поцеловал в лоб и запустил пальцы ей в волосы. – Ты самое далекое от чудовищ создание. Ты их исцеляешь. Ты разжигаешь в их сердцах огонь и делаешь так, чтобы все плохое исчезало. Саша очень тебя любит. И я тоже. Вот почему мы не могли тебе рассказать. И я сам только недавно узнал об этом.
– С ним все в порядке? – Ее вопрос прозвучал приглушенно.
Меня совсем не удивило, что моя рубашка промокла от ее слез. Все внутри бурлило от того, что я видел ее в таком состоянии. Мне бы не составило труда убить еще нескольких Гарри Фэрхерстов голыми руками, если бы это означало сделать ее хоть чуточку счастливее.
– С ним все в порядке, – сказал я с убежденностью, которой не чувствовал, потому что где он, черт возьми, пропадал? – У него все хорошо. Он творит. Он здоров. Он влюблен.
Буря, бушевавшая в ее теле, немного утихла. Так что я определенно находился на правильном пути.
– А Гарри? – Она подняла голову от моего плеча и моргая посмотрела на меня.
– Скажем так, мы договорились, – сказал я.
Она закрыла глаза и прерывисто вздохнула.
– Неужели Саша…
– Нет. Это моих рук дело. – Я не дал ей закончить фразу, зная, как ей больно даже думать об этом. – Саша вернулся к своей девушке, т/и. С ним все в полном порядке. – Ложь. Кто, черт подери, в курсе, где сейчас мой сын? – Мы не рассказали тебе, потому что знали, что ты возьмешь вину на себя.
– Это я во всем виновата. – Она покачала головой.
Я заставил ее замолчать обжигающим поцелуем.
– Нет. Это Гарри Фэрхерст несет ответственность. Ответственность за жестокое обращение с детьми лежит на насильнике. Саша всегда был окружен первоклассными нянями в тех редких случаях, когда пропадал из виду. Мы посылали его в лучшие учебные заведения. Ты дала ему все, что в твоих силах. Несмотря на то, что с ним случилось, он вырос тем парнем, который до безумия обожает свою мать, так сильно, что даже не попросил ее убрать эту дурацкую картину напротив его двери. Это след, который ты оставила у него в душе. Не те десять минут, когда мы искали его повсюду. И не то время, когда он уехал на лето в замок Карлайл после того, как сам умолял нас отправить его туда. Ты не могла знать.
И как только произнес эти слова, я понял, что тоже не сумел бы ничего предотвратить.
В случившемся не было моей вины, я пытался защитить своего сына со свирепостью тысячи пылающих солнц. Я знал это, потому что сам подвергался насилию.
Совсем иначе, но тем не менее.
– Лучшее, что мы можем для него сделать, – это притвориться, что этого никогда не происходило, что ты все еще ничего не знаешь. Позволь ему сохранить достоинство. Это самое важное, что может быть у молодого человека. А теперь давай поедем домой и оставим двух голубков разбираться между собой. Нам все равно придется сюда вернуться, чтобы посмотреть его выставку.