Шёпот змей

я в твоем отражении

Темно-бирюзовые воды мраморного павильона рокочут под открытым сумрачным небом. Высокие колонны с зажженными фонариками, переливающимися мягким светом на известняковых скалах, отражают тихое шипение, доносящееся из холодных узких коридоров в оттенках бездны и изумруда. Дымчатые кольца гаванской сигары травят чистый воздух и легкие, втягивающие ее заменителем кокаина, крови и жизни в венах. Запах смертельного укуса, диких джунглей и песчаных пустынь. Запах яда и гибели.

Витающий в прочных корягах и ветках одного из горизонтальных террариумов, размещенных в отдельной спальне с резной мебелью с зеленым бархатом и расписными стенами в угольных иероглифах.

Его любимые змеи.

Его Аркаим, Пальмира, Помпеи и Карфаген.

Древние города, стертые с лица земли, но обретшие дыхание в сводах его особняка.

— Аркаим, — выдыхает хриплым голосом Тэхен вместе с убивающим табаком. Сетчатый питон, покрытый цепочкой светлых ромбовидных пятен, ластится к его протянутой ладони, слегка окольцовывая ее своей длиной. — Как же ты вырос, — с горечью усмехается он, поглаживая чешую с цветным отливом и завороженно глядя в его мертвенные, немигающие глаза. Цвета пропасти и рубина.

— Хозяин, — дрожащими губами произносит стоящий позади него омега, преданно сложив руки перед собой. — Он не выходил из своего укрытия с тех пор, как вы нас покинули, — сочащимся верностью Тэхену и ненавистью к врагам, что лишили их крова и мирного неба. — Пусть сгинут все те, кто посмел заключить вас.

Альфа оборачивается к нему через плечо, и во взгляде его дьяволы слетаются на шабаш, клянясь омыть океанами крови каждый его непрожитый здесь час.

Зверь Шанхая точит когти.

Недовольное шипение раздается из остальных террариумов, привлекая его внимание и заставляя коротко улыбнуться. Он выпрямляется, с неохотой выпуская разросшегося до четырех метров Аркаима из рук и затяжно закуривая сигару.

— Я вижу, ты хорошо ухаживал за моими змеями и особняком, Линг, — Тэхен хлопает замершего от похвального тона омегу по спине, вмиг покрывшейся роем мурашек. До одури неправильно-приятных.

— Мой долг — охранять покой в доме хозяина, — он сгибается в низком поклоне, покорно опуская голову и не решаясь взглянуть в глаза, пропитанные голодом.