Шёпот змей

пустыня Гоби

Лаймово-зеленые, аметистовые и малиновые пятна на цветной плитке с разбросанными рисунками, кистями и палитрами красок ловят переливы бледного солнца, покрывающего холодными лучами холсты с графитными и кровавыми мазками. Запах сладкой ванили с пряностью осени и бурь обволакивает просторную студию, заполненную деревянными станками для живописи, подрамниками и фарфоровыми статуэтками.

Мягкие мазутные линии на белоснежном листе напоминают вещие сны.

Чонмин наклоняет голову вбок, делая растушевку пальцем и уходя в мир, где никто не живет.

Он, его ночные кошмары и крики, обретающие дыхание в каждом печальном танце его пастели.

Мутные клубы дыма висят над его черными прядями, залезая в дрожащие ресницы и приоткрытые персикового оттенка губы. Омега замирает над исписанным холстом, болью вдоль позвонков ощущая присутствие гибели и табака. Подолы чужого темного пальто отпечатывается в памяти, как в самый первый, самый непрошеный раз. Тяжелая ладонь с огрубевшей кожей ложится на его плечо, норовя сломать пополам.

Разорвать тонкую бежевую ткань блузки. Раздробить хрупкие кости.

— Почему такое невинное создание сидит в одиночестве? — низкий прокуренный голос поселяется в его душе неизлечимой злокачественной опухолью.

Чонмин вздрагивает и испускает короткий выдох, когда длинные пальцы перемещаются на шею, лживо осторожно сжимая ее. Тэхен вбирает каждым миллиметром своей кожи его учащенное дыхание, как измученный долгими скитаниями путник жадно иссушает оазис. Так и не в силах насытиться.

— Мне больше нравится быть наедине с собой, — сухими губами отвечает омега, не осмеливаясь смотреть на нависшую над его жизнью и семьей смерть. В обличие дьявола, ведающего о расправе змеиным шепотом.

— Так не пойдет, — усмехается Тэхен, стискивая пальцами его подбородок и заставляя взглянуть на себя. Глаза цвета черни и чистоты, манящей его в запретные мангровые леса, окутанные снегом и лунным сиянием.

Пламени и ненависти в них не видит. Жизни тоже.

— Что тебе нужно? — затравлено, боязливо, умоляюще. Чонмин вцепляется трясущимися руками в табуретку, к которой прикован, не смея пошевелиться, пока ладони альфы по-хозяйски исследуют его впалые щеки, очертания век, носа, обводя большим пальцем изгиб припухлой нижней губы и надавливая на нее.