Шёпот змей

аркаим

Ледяные фьорды оживают вдоль позвонков, разнося по ним талые воды, проламывая кости и заставляя раскрыть дрожащие ресницы. Смятые простыни окатывает невыносимый, промозглый холод. От него атрофируются конечности, от него спирает дыхание, от него горловину дерет в кровь.

Зубы вцепляются в мякоть покусанных губ, отчаянные чернильные глаза ищут потерянное в пустой стороне кровати, в мутном небе жестокой Поднебесной цвета гейнсборо. Цвета разрушенных надежд, цвета грядущих гибелей, цвета снежных комьев, находящих приют на крыше коттеджа бледной лилии, оставаясь на крыльях трепетных синиц.

Охраняющих своды их дома и шелест мандариновых деревьев.

Чонгук проглатывает тревожную копоть, раздирающую связки, и касается босыми ногами морозящей внутренности мраморной плитки, в подступающей как рвотные рефлексы панике оглядываясь вокруг и задыхаясь.

Тебя нет, отец.
Ни в одном уголке мира тебя нет.
Ты солгал мне, отец.

Чонгук накидывает белую шубу поверх брючного багряного костюма  из бархата, бегло спускаясь по черной вьющейся лестнице в гостиную, горящую утренним мрачно-голубым светом и переливающуюся тенями от драгоценных камней в потолочной люстре.

Омега натыкается прокаженным взглядом на мерцающий красивой пустошью силуэт Джина, смотря на его изящные запястья, держащие хрустальный стакан с янтарной жидкостью, его темные залежи под глазами, похожими на бездушный фарфор и взирающими в одну точку.

Россыпь успокоительных на полу напоминает покрывающий грешную землю снег.

И под ребрами Чонгука воскресает страх.

Он обретает оболочку, он обретает облик зверя Шанхая.

Сердцебиение в петлях, надрывно бьется и стучит в глотке так хлипко.

Мироздание норовит рухнуть, он следом за ним, обхватив свои колени руками и заплакав навзрыд.

Где же ты, отец?
Я отправляюсь в ад в собственном организме, пытаясь почувствовать твой запах.
Где же ты, отец?
Почему это беспокойное утро пахнет могильными плитами?
Ответь мне, отец.
Иначе я сгрызу свои внутренности в отчаянных воплях.

Джин смотрит стеклянными глазами на плазму, стоящую на подставке из темного мрамора. Чонгук переводит на нее задушенный чьими-то руками взгляд, подавляя горестный вскрик и едва не падая на колени.