Шёпот змей

нефритовые воды мраморного павильона

Матовая ауди лавирует между сонными рядами машин, рассекающих набережную Вайтань и бледные желтые воды Янцзы, одиноко омывающей близлежащие порты и судна, проплывающие по беспокойным течениям. Жемчужина востока переливается пурпурными и багряными неонами, касаясь цветастыми лучами аспидных крупных облаков, собирающихся как голодные коршуны над стеклянными небоскребами.

Поднебесная кует в цепи, отравляет шепотом древних городов и священных храмов.

Пряди оттенка платины щекочут прикрытые веки, тонкое запястье открыто навстречу ледяным ветрам, пронзающим кости и белые пальцы, пропускающие его насквозь, в самый кровоток. Чонгук вдыхает поломанными легкими ночной воздух, сочащийся ядом пустынь и шепотом змей, клеймом опечатанным на его острых ключицах.

Юнги держит руль одной рукой, безотрывно глядя на его высеченный из лезвия и лилий профиль и все еще не веря. Протяни ладонь и коснись мрамора кожи. Он рядом, стоит только дотронуться. В омуте красоты его лица утонуть.

Омега чувствует на скуле его восхищенный взгляд, залезающий в его сухожилия, прочно обживающийся в мышечных тканях. Не знает, как выгонит его из организма потом, если встретится с животным прищуром, кричащем о собственности. Он не готов кидаться в чужие объятия и быть распятым. Даже если запах альфы окутывает его кисло-сладкой патокой, растекающейся по кожаному салону спокойствием.

Чонгук забыл, каково это: не сжиматься в страхе очередного удара. Каково это: не поджидать свою смерть за каждым углом особняка с нефритовыми водами. Он желает увидеть его горящим в языках алого пламени. Без возможности вернуться обратно.

Юнги позволяет ему привыкнуть к себе, не налегая излишними разговорами, что ничего не значат в их положении, и подъезжает к своему району, минуя выстроенные многоэтажные здания, людные кварталы с ночными клубами, казино и борделями. Чонгук бросает на него короткий взор в тот момент, когда альфа показательно отворачивается и сосредотачивается на дороге, молча давая себя изучать.

Чернильные глаза скользят по леопардовой рубашке, ставшей связью с прошлым. Его символом, беспощадно потерянным. Напоминая, кем он был до того, как его коснулись душащие ладони Тэхена.

Вали из моей головы.

Вниз на напряженные руки, увитые выпирающими венами, пугающими синевой на контрасте с бледной кожей. Омега отмечает его пристрастие к героину, поднимаясь верх к резкому профилю. Сочетание скрытой опасности, и твердости и показательной мягкости будоражит нервную систему, заставляя быть начеку двадцать четыре на семь.