Шёпот змей

мой вавилон

Ты — тень от платины его волос.

Ты — силуэт его пленительных черт лица, отголосок его заразительного смеха, ошметки его боли, душащей по ночам приступами астмы, бессонницы и забытья. Ты — едва уцелевший от его рук, бледных, как линии родного дома, палящих, как жерло вулкана, ранящих, как катана ронина.

Ты — на втором месте. Ты — никогда не будешь им.

И в этом твое главное проклятие.

Легче сигануть в преисподнюю и остаться на шабаш с чертями.

Легче накинуть мантию забвения, прячась от летящих в спину слов-кастетов, напоминающих о том, что ты — не он.

И не станешь им, как бы сильно ни пытался перекроить свою сущность в жалких попытках стать хоть немного похожим на него.

Ты — не он.

И впервые взращенные под ребрами ростки любви смачно бьют по щеке, напоминая об этом.

Чонмин поджимает дрожащие губы, беря в руки хрустальный бокал с водой и залпом запивая ею дерущую горло таблетку. С его покатых плеч свисают края пушистого персикового свитера, оголяя неровные шрамы и порозовевшие отметины чужих губ. Он зависает в потоке горючих воспоминаний, где рот Тэхена очерчивал его ключицы и нежную шею, возрождая к жизни.

Побуждая дышать. Позволяя забывать о боли, из которой соткано его вечно ноющее тело.

Тело, что тупо трогают судороги. Тело, что ломается на куски, как части фарфоровой куклы, подаренной небрежному ребенку, отрывающему ей руки и ноги. Черт подери.

Он полюбил впервые.

Врага своей семьи и охотника за головами, за муками и плачем неугодных.

И единственного человека, нареченного принадлежать только ему, забирает Чонгук.

Как делал это всегда.

Присваивая себе внимание и чувства, предназначенные ему. Любовь отца, друзей, общества и мужчин, не видящих его за блистающим ореолом сучности его близнеца.

Чонмин бы без раздумий подставил его под пули.

В отместку за годы лишений, самобичевания, расстройств и травм, нанесенных его существованием.