Изменяя правила

Часть 1.5

Чонгук

Дела не существует.

Чем дольше смотрю на стоящего передо мной мужчину, тем больше в этом убеждаюсь. Его поймали у ворот поместья, накануне встречи, которая может стать началом плодотворного сотрудничества или концом семьи Чон. В кармане у него была моя фотография, а в руках — снайперская винтовка.

Последние два часа я пытался выяснить, кто заплатил ему за моё убийство, но не получил никаких ответов.

И меня это не удивляет.

В окружающем меня мраке я поворачиваюсь к нему спиной и подхожу к столу. Один за другим достаю из футляра свои любимые ножи. Проверив, правильно ли они разложены, я пробегаю по ним пальцами. Они все разные по форме, толщине и размеру. Чистая нержавеющая сталь с высоким содержанием углерода. Один лучше другого. Всё зависит от того, что хочу с ними делать и, — тут я улыбаюсь, — насколько сильную боль хочу причинить.

Я поднимаю один из самых больших. Двигаю запястьем, пока лезвие не ловит слабый свет луны. На блестящем лезвии я вижу своё отражение, а также тень человека, стоящего позади меня.

Мне нравится видеть его беспомощным, побеждённым.

Голым.

Беру стул и перетаскиваю к нему поближе. Я наблюдаю за тем, как изо всех сил он пытается сохранить равновесие, в то время как его тело продолжает раскачиваться. Трудно оставаться неподвижным, когда ты висишь под потолком, а твои пальцы на ногах едва касаются земли.

— Ты пятый, — в какой-то момент говорю я. — Не пятый человек, которого пытаю. Как понимаешь, у меня за плечами довольно много... вмешательств. Но ты пятый, кто попадает сюда и молчит. — Я встаю и приближаюсь к нему. Обхожу его, проводя лезвием по его телу. — По моему опыту, человек молчит только по двум причинам: потому что ему нечего сказать или потому что знает, что за то, что он скажет, его всё равно убьют.

За последние несколько месяцев на мою жизнь покушались несколько раз. Мне всегда удавалось вычислить наёмников и убить их, но я до сих пор не выяснил, кто заказчик.

Я откладываю нож и прикуриваю сигарету.

Изо рта вырывается облачко дыма.

Один человек может ничего не сказать. Но пять? Ты осознаёшь, что начинаешь жить, не прекращая подозревать.

Краем глаза я замечаю как на пороге пристройки, где провожу свои допросы, появляется силуэт Синдзо. Мой гость, видимо, тоже заметил его присутствие, потому что побледнел. Кивком я приглашаю Синдзо присоединиться ко мне. Перед этим он проходит мимо стола, на котором хранятся орудия пыток. В отличие от меня, Синдзо любит содомировать своих жертв. Я наполовину ожидал, что он протянет мне палку, но вместо этого он выбрал молоток.

С радостью принимаю оружие, надеясь, что иной подход к «проблеме» поможет мне получить другие ответы. Я перекладываю молоток из одной руки в другую, приближаясь к нему.

— Что ты ненавидишь больше всего?

Мужчина оступается. Он в замешательстве: то ли от моего вопроса, то ли от движения, с которым Синдзо усаживается позади него. Всё происходит в одно мгновение. Синдзо просовывает руки ему под мышки и обездвиживает, чтобы я мог нанести точный удар по рёбрам.

Прядь волос скользит у меня на глаза.

Я отталкиваю её одной рукой.

— Ненавижу необъяснимые ситуации. Но ещё больше я ненавижу тех, у кого хватает наглости смотреть мне в глаза и пытаться при этом лгать.

Бью его снова. Сильнее.

Мне следует сосредоточиться на нём, но вместо этого я думаю о Лисе.

Она тоже мне солгала.

Изнутри пронзает гнев, а тело мужчины передо мной дёргается, сотрясаясь от смеха.

— Ты находишь это забавным?

Он кивает, дурак.

— Думаешь, отказ от ответов на вопросы вызовет у меня раздражение?

На его губах множество порезов и несколько дырок, что остались после удаления мной зубов. Улыбаться, должно быть, чертовски больно, но он всё же делает это. Он растягивает губы. Бросает мне вызов.

— Думаю, ты меня неправильно понял. — Очень спокойно я бросаю сигарету на землю и тушу её. — Я ненавижу тех, кто лжёт, а не тех, кто молчит. Если честно, я люблю тех, кто молчит, и особенно тех, чьи тела достаточно сильны, чтобы противостоять моему насилию. Ты ведь сделаешь так, правда? — Двумя пальцами я поднимаю его подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза. Я улыбаюсь ему, и вдоль позвоночника пробегает дрожь ожидания. — Ты не заговоришь, что бы я ни спросил. Ты не умрёшь до восхода солнца и не будешь умолять меня остановиться.

Наконец-то он пришёл, страх. Я даю ему три грёбаных секунды, прежде чем обменяться понимающим взглядом с Синдзо и наброситься на него.

Он может не говорить, но он будет кричать.

И будет кричать всю ночь напролёт.