Семь дней Жизни

2

Барри просит высадить его на каком-то перекрестке, говорит, что ему следует «закупиться». Не спрашиваю, что именно он хочет купить и так все понятно. Барри, конечно, нарушает одно из правил семидневника, ведь наркотики можно приобретать только в Отеле, но попробуй это ему объясни. Если честно, я даже и не пытаюсь. Вчера, я тоже нарушил правила, ну и черт с ними... Барри уходит, но мы договариваемся встретиться позже в баре, сегодня вечером в городе будет парад фейерверков и мы решаем его посетить... нас вновь ждут алкоголь и наркотики...
Оставшись одни, Мия не торопится ехать к Отелю, она ведет мустанг в совершенно противоположенную сторону:

- Я хочу тебя кое с кем познакомить, - Мия не смотрит на меня, ее взгляд устремлен куда-то вдаль.

- Познакомить? Я не думаю, что это хорошая идея, я ведь...

- Не волнуйся. Там никого не волнует, что ты преступник - смертник

Мы подъезжаем к огромному белоснежному зданию, на крыше которого светится огромный красный крест.

- Это что, больница?

- Да. Идем.

- Боюсь, что уже поздно, нас не пустят.

- Успокойся. У меня здесь все схвачено.

В фойе очень светло, но людей здесь, за исключением уборщицы, моющей полы, и медсестры, сидящей за стойкой регистрации, нет. Медсестра бросает на нас тревожный взгляд, и я жду, когда она спросит: зачем мы пришли? Но вместо этого, она, молча, кивает Мии, и девушка за руку ведет меня к лифту.

- Это твоя подруга?

- Нет, просто знакомая.

- Полезная знакомая, - замечаю я, а Мия криво улыбается уголком губ.

Лифт со звонком останавливается на восьмом этаже.

- Нам сюда, - если бы не Мия, то я бы точно здесь заблудился. Сплошные белые стены и двери такого же цвета. В больнице, я был всего несколько раз, в детстве, когда меня проверяли перед заключением в лагерь, и когда меня чипировали. Оба раза мне жутко не понравились, поэтому и сейчас я чувствую себя не совсем...

В палате, в которую мы заходим, стоит тишина, только какой-то прибор неприятно пищит, стоя в углу. Вдоль стен расположено несколько кроватей, на которых лежат люди. Бледные почти прозрачные лица, худые руки, выглядывающие из-под тонких простыней, и облако спокойствия, витающее вокруг них.

- Они что, мертвы? – нагибаюсь над одной из женщин и пытаюсь уловить ее дыхание. Не получается.

- Нет, все они в коме.

- Что такое кома?

- Ну, это когда люди погружаются в сон, из которого потом не могут просто так выйти.

- Они не могут проснуться?

- Да. - Мия подводит меня к кровати, на которой тоже лежит женщина. Лицо ее острое, щеки впалые, а под глазами огромные тени, она выглядит, совсем как мертвая. Но женщина все – равно очень красивая, а в ее облике, я замечаю знакомые черты, - Привет, мамочка.

Бросаю взгляд на Мию, это ее мама? Да они очень похожи. Одинаковые темные волосы, форма носа и губ, наверное, глаза этой женщины тоже пронзительно синего цвета. Мия берет бледную ладонь и нежно гладит ее пальцы. Я стою молча, в этом помещении не хочется разговаривать, хочется лечь и заснуть.

- Мои родители возвращались домой, когда попали в аварию, - голос Мии звучит как-то отдаленно, как будто она разговаривает через носовой платок, - мама получила травму головы и множество переломов, а папа почти не пострадал, но его признали виновным в той аварии и отправили в Лагерь Бишерон. Он умер там, спустя несколько месяцев, а мама в коме уже два года. Ее лечение требует много денег, а родственников у нас нет, поэтому мне пришлось бросить учебу и, - она запинается, - и идти зарабатывать.

Я тяжело вздыхаю. Вот я и получил ответ на свой вопрос: почему молодая красивая девушка выбрала себе профессию проститутки... Безысходность.

- Но моих денег не хватает, да и времени уже прошло много, так что врачи начинают намекать, что пора отключать ее от этой штуковины, которая поддерживает в ней жизнь, - аппарат громко пикает, подтверждая ее слова, - но она моя мама, - на ее глазах слезы, - я не могу так с ней поступить.

- А как звали твоего отца?

- Эндрю Омис. Ты его знал?

Отрицательно качаю головой, не помню в лагере кого-нибудь с таким именем, но там многие скрывали свои настоящие имена и придумывали другие, может быть, я его и встречал.

- Хэл, ты должен кому – нибудь рассказать о лагере, - ээм... как-то очень резко она перешла к другой теме, - я ждала своего отца, ждала, а его не стало, ты это понимаешь? – она начинает плакать, и мне приходится прижать ее к себе.

- Тшшш... Мия, я понимаю, все понимаю...

Я, правда, понимаю, но что я могу сделать? Человек, которому осталось жить всего три дня... Как я могу сделать так, чтобы заключенные все – таки смогли вернуться домой? От собственной ничтожности, мне хочется кричать. Да, я хочу помочь всем, но у меня просто не хватит сил и времени... Да и к кому мне обратиться? Кто послушает смертника? Все мои действия будут восприниматься только, как способ спасти собственную шкуру и скорее всего, жестоко обломаются. Но смогу ли я уйти со спокойной душой, если оставлю все как есть? Конечно, нет. Может быть, у меня все уже и потеряно, но те, заключенные, которые сейчас находятся в лагере, все еще могут вернуться домой... Наверное, помочь им все – таки стоит.