Семь дней Жизни

И кому это надо?

Кто битым был,
Тот большего добьется.
Пуд соли съевший, выше ценит мед.
Кто слезы лил, тот искренней смеется.
Кто умирал, тот знает, что живет...

Свет бьет прямо в глаза, не открывая их, ворочаюсь и тут же лечу куда-то вниз. Приземлившись на что-то мягкое, недовольно потираю ушибленный нос. Где это я?

Оказывается, я спал на диване, с которого сейчас и свалился. Недалеко от меня, на полу, в обнимку с бутылкой, похрапывает Барри. И когда только мы успели заснуть? Последнее, что помню, это как я рассказывал историю своей жизни, и, по-моему, в конце повествования я плакал, а если точнее, то рыдал. Ночью мне не было за это стыдно, а сейчас, появилось какое-то ноющее и неприятное чувство. Хочу отыскать глазами Мию, но кровать пуста. Наверное, она в ванной, хотя оттуда не доносится ни звука.

Встаю. Надо заказать в номер обезболивающего, и побольше, оно понадобится и мне и Барри, когда тот проснется, и, быть может, Мие тоже. Вот только где она? Заглядываю в ванную – никого.

- Барри, - может быть, он знает, куда она делась? – Барри! Подъем!

Бритая голова медленно поднимается, но тут с тяжелым вздохом опускается обратно.

- Отвали.

- Барри, куда Мия делась? Она вообще здесь ночевала?

- Да не знаю, говорю же, отвали.

Через минуту, он вновь начинает довольно храпеть, а мне вот уже не до сна. Куда она, черт возьми, делась?

Черная панель показывает 59.28. Меня пробивает озноб. Когда я в последний раз смотрел на цифры, то они показывали больше ста часов... За эти два дня, я совершенно забыл, что время неумолимо движется в обратном направлении. На обычных часах 12.32, ну мы и сони, проспали все утро. Тревога немного отступает, Мия могла просто захотеть есть, и спустилась вниз за завтраком.

Иду в ванную и принимаю холодный душ, я уже смекнул, что после веселенькой ночи помогает только он, душ, ну еще и крепкий кофе.

- Хэл, выходи! – голос Мии буквально заставляет меня выпрыгнуть из-под холодной струи. Она вернулась! Она не ушла! Когда я выбегаю в номер, девушке уже подняла и Барри. Каким образом ей это удалось, я даже не представляю. Барри сидит немного понуро, наверное, расстроился, что не смог досмотреть свой сон.

- Ты где была?

- Ходила за газетами.

- За газетами? – лучше бы она ходила за завтраком.

- Ну да, - она вытаскивает из своей объемной сумки ворох свернутых газет и бросает их на диван, - и вот еще таблетки от головы, - она дает обезболивающее Барри, наверное, оно ему, и правда, нужнее.

- А зачем нам газеты? – не совсем врубаясь в ситуацию, начинаю листать печатные издания.

- Вот, - Мия берет одну из газет и показывает мне на фотографию какого-то мужчины, которая помещена над статьей с названием «За правое дело».

- Кто это? – Барри приподнимается и тоже смотрит на фото.

- Это журналист – Картер Нейс. Он ведет колонку в местной газете, и он рьяный борец за правду в любом ее контексте.

- Боже, так ты не шутила, - Барри обреченно закрывает глаза и качает головой.

- Нет. Послушайте, если мы сможем уговорить его выслушать нас... вас, то он, наверняка, примет какие-нибудь меры.

- Да какие меры он может принять? – не успел Барри проснуться, а его уже толкают на авантюру. Я его понимаю, но не чувствую недовольства. Мне как-то все - равно, и мне интересно, насколько далеко может зайти Мия ради правды, и насколько далеко позволю зайти ей я.

- Ну, уж какие – нибудь! Вы что, не понимаете? Он журналист. А эта история с лагерем может оказаться настоящей бомбой. Картер Нейс ведет собственные расследования, разоблачает больших людей, в том числе и политиков.

- Ты думаешь, ему есть дело до заключенных? – я рассматриваю русые волосы, густые брови, прямой нос, чуть полноватые губы этого незнакомого мне мужчины, на которого так надеется Мия, и который, является нашим последним шансом поведать городу то, что, скорее всего, мы сами себе выдумали. Ведь мы не знаем наверняка. Ну, подумаешь буклет... какой в этом вообще толк?

- Ему есть дело до всех... он журналист, - она повторяет эту фразу снова и снова, и у меня складывается впечатление, что журналист это что-то вроде Бога, который просто обязан интересоваться жизнью своих созданий.

- Ладно, - Барри уже выпил полпачки обезболивающего, - допустим, он нас выслушает, но как ты собираешься с ним встретиться? Нам же нельзя...

- За вами что, следят? - пожимаю плечами, как-то я не думал об этом. Барри тоже не знает ответа на этот вопрос. А вот Мия недовольно закатывает глаза, - Да не следит за вами никто, и чипы у вас не прослушиваются.

- Откуда у тебя такая уверенность?

- Оттуда... Хэл, мы были с тобой в полиции! Если бы они знали, что мы нарушили их дурацкие правила, был бы ты сейчас жив? А ты, Барри, ты как-то сказал, что собирался прыгать с парашюта, и для этого тебе пришлось посетить аэропорт.

- Да, пришлось. И в тот раз мои мучители приехали туда.

- Приехали, но через сколько времени?

- Ну, - Барри задумался, - я уже заказал самолет и даже успел переодеться. Минут через десять – пятнадцать.

- Вот, а если бы они следили за тобой, то появились немедленно, а если бы подслушивали, то вообще не появились. Чип просто отображает ваше месторасположение.

- Значит, они знали, что я был в полиции, - я понимаю это только сейчас.

- В полицию тебе заходить не запрещено, мало ли по какому поводу мы там оказались.

- Хах, ну да, зашли к друзьям, - хмыкает бритоголовый.

- В любом случае, если бы они знали правду, то ты был бы уже на небесах, а я в Лагере, так что расслабься.

- Ладно, но я все равно не понял, как мы с ним свяжемся? - показываю я на фото журналиста.

- Когда случилась та авария и моему отцу вынесли несправедливый приговор, - Мия опускает глаза в пол, а я не понимаю, откуда она знает, что приговор был несправедливым, - я просто помешалась и хотела докопаться до правды. Ведь в том деле было куча всего непонятного. Например, водитель авто, которое врезалось в машину моих родителей, оказался большой шишкой в политическом мире, и по свидетельствам очевидцев, которых мне удалось расспросить самостоятельно, это он двигался на красный свет светофора, и это он нарушил правила дорожного движения. Но этих свидетелей не было в суде, были какие-то другие, подставные, которые доказывали, что это мой отец свернул в неположенном месте. Короче, как я поняла, весь суд был куплен. В то время я бегала по всем инстанциям, в поисках истины, и везде получала один и тот же совет, чтобы я прекратила всю эту беготню, ведь все это ни к чему не приведет. Так оно и вышло. Но как раз тогда я узнала о Картере Нейсе, он только начинал свою карьеру в этой газете, но уже прослыл довольно честным, а главное деятельным журналистом, который мог докопаться до правды, - она переводит дыхание, а мы с Барри все еще непонимающе таращимся на нее, ожидая развязки объяснения. – Я позвонила в редакцию, в двух словах рассказала ему о своей истории, и тогда мы договорились встретиться в индийском ресторане «Три слона». В нем мы и увиделись, я выложила ему все свои доводы по поводу аварии, он сказал, что попробует чем-нибудь мне помочь. От него-то я как раз и узнала, что виновником аварии был Гусен Прайден заместитель министра экономики, но так же я узнала, что авария была заснята на видеокамеру соседнего магазина, и что на пленке видно, как серый седан моих родителей сворачивает в неположенном месте и врезается в красный кабриолет Прайдена. Так что, по его мнению, виноваты все-таки были мои родители, - она резко замолкает.

Я смотрю на Барри, тот пожимает плечами.

- Эм... Мия, ну а все же, как мы сейчас должны связаться с этим журналистом?

- А я что не сказала? – мы с Барри, как братья близнецы, отрицательно качаем головой, - В том нашем разговоре, Картер сказал, что родился и жил до восемнадцати лет в Индии, поэтому он очень любит индийскую кухню, и каждую среду ужинает в ресторане «Три слона», это его нерушимая традиция. Ребят, нам крупно повезло, сегодня среда! – она улыбается, а Барри просто взрывается от хохота.

- Мия, как давно это было?

- Два года назад.

- Два года! Два года! Ты думаешь, он до сих пор там ужинает?

- Да, Барри, я так думаю. Такие люди, как он, не меняют свои привычки, уж поверь мне.

Они вновь начинают что-то друг другу доказывать, а я думаю, что мы не можем быть настолько везучими, чтобы по истечению двух лет, Картер Нейс все еще ужинал в том же самом индийском ресторане. Но если уж мы, и правда, хотим увидеться с этим человеком, то это не самый плохой план, пусть в нем и так много неточностей. Ходить в рестораны нам не запрещено, и мало ли каких людей, мы там встречаем, и мало ли о чем, мы с ними разговариваем. Если микрочип не имеет способности прослушивать (в чем нет стопроцентной уверенности), то никто и не узнает, что именно мы рассказали и кому.

- Успокойтесь, - прерываю я словесную баталию Мии и Барри, - мы сегодня сходим в этот ресторан, и узнаем, поменял ли Картер свои традиции. Если нет, то попробуем поговорить, если – да, то хорошо поужинаем, я еще никогда не ел индийской еды.

Они смотрят на меня, как на сумасшедшего.

- Что я такого сказал?

- Ну, ты, брат, даешь, - Барри подходит ко мне и взъерошивает мои волосы, - сейчас ты как бабочка, которая вылезла из кокона.

- Что за чепуху ты несешь! – он что, еще пьян?

- В лагере я всегда считал, что ты последний неудачник и трус, и что ты никогда не сможешь противостоять...эммм...судьбе. Оказывается, я ошибался. Тебе просто не хватало свободы..., - он смачно целует меня в щеку, отчего Мия заливается звонким смехом, а я впадаю в ступор, - ну все, ребятки, я к себе, встречаемся часов в шесть возле ресторана, - и он, захватив недопитый виски, выскакивает из номера.

Тебе просто не хватало свободы... Разве свобода делает человека таким, каким он должен быть, разве это она? В хороших тепличных условиях человек наоборот ведет себя не искренне, он может продумать каждое свое слово, каждое действие, а вот, когда вокруг опасность и когда тебе страшно, вот тогда и проявляется все, что находится внутри... вот тогда и вылезает все темное, что есть в душе. Получается, что именно в лагере я был настоящим. Я был трусом и тихоней, а значит, это и есть моя сущность... А здесь, я начал забывать о своем положении, я научился флиртовать, командовать, не бояться. Я покрылся оболочкой, я превратился в другого человека, превратился в бабочку, хотя все еще внутри являюсь гусеницей...