Метка Мародёров

Глава 9. Из тумана рождаются контуры

Всё пространство заполнила та особенная тишина, которой принято давать имя звенящей. Когда до ушей не доносилось ни ворчанья холодного ветра, ни пронзительных вскриков одиноких птиц, ни хруста обвалившегося с деревьев снега, создавалось странное ощущение, будто бы вокруг вовсе ничего не было, и чудилось, что и покорёженные чёрные стволы, и покосившиеся от времени дома – лишь плод разыгравшегося воображения и что на самом деле нет ни города, ни дороги, ни снега, а есть только всепоглощающая тишина и белизна. И тем страннее было слышать собственные, вдруг показавшиеся тяжёлыми, как у медведя, и неуклюжими шаги, которые нарушали это чарующее безмолвие.

Снег, снова нападавший за ночь, хрустел под ногами, и этот звук казался чем-то столь грубым и неестественным, что нельзя было не ужаснуться его тяжеловесной уродливости и не остановиться.

Высоко над Пустынью сияла Луна. И этой волшебной холодной красавице не было совершенно никакого дела ни до прекрасной до мурашек тишины, ни до остроконечных елей, впивавшихся острыми вершинами в небосвод, ни до громких и неуместных шагов Равиля. И в этом крылась тайна Луны и то необъяснимое её гипнотическое действие, которое она производит на человека.

На нескорый рассвет не было пока и намёка, и небо в этот ранний – а для кого-то пока ещё только поздний – час было невозмутимо, спокойно и чернильно-чёрно, как густая краска, которой на Севере красили кресты на могилах. И именно поэтому в небесном своде тоже крылось той ночью какое-то особенное очарование, для которого не подобрать человеку слов, но которое не может он не ощущать всем своим существом.

То ли из-за вязкого снега, устлавшего дороги, никем ещё не протоптанные, то ли из-за этой таинственно сиявшей в чёрном небе Луны, то ли из-за нереальной звенящей тишины, дорога до Пустынской церкви оказалась куда более дальней, чем представлялась она Равилю со слов хозяйки. Разбросанные частью по ровной местности, частью посреди глухого ельника домики неспешно проплывали по сторонам, и окна их были черны, а крыши стары и покрыты влажным зелёно-серым мхом. И в их облике, на котором будто бы остался лёгкий след заброшенности, ровно такой, какой заставляет с невольным трепетом взглянуть на здание и задуматься о тех далёких временах, когда возвели его руки неведомых мастеров, читалось, как и во всём вокруг, немое, сокрытое где-то глубоко великолепие.