RIPPER

10. Представь, будто в нас люди верят с миллионов окон.

Август редко находился в плачевном состоянии, когда хотелось спрятаться от всего мира под непроницаемым куполом, сжаться в клубок и надеяться, что никто не тронет. Запутался, устал метаться в хитросплетении стен лабиринта, построенных чувствами и мыслями. С радостью отдохнул бы, но ни тело, ни разум больше не принадлежали ему. Душа болела сутками напролёт, изредка отрываясь от тоски и горечи — во время встреч с Деном. Они стали реже гулять из-за его рабочего графика, потому каждая секунда рядом с ним теперь значила гораздо больше.

Пик был достигнут, когда Август чуть не расплакался во время расставания. Ему до хруста в груди хотелось обнять Дена, пропитаться его теплом и светом, вдохнуть аромат одеколона и, возможно, дотянуться до запаха кожи. Хоть раз, хоть один чёртов раз обнять его на прощание! Август придумал миллион причин для этого повода, но так и не решился высказать вслух ни одну из спонтанных идей. Он до дрожи в руках боялся напугать Дена своим поступком. Мальчики ведь не обнимаются. Август мог только руку ему пожать — и то недолго.

За время, минувшее со дня, когда он решился написать Дену злосчастное сообщение, впоследствии удалённое, Август обдумал своё положение со всех сторон, поворачивая и рассматривая под разными углами. Он так часто размышлял о своих чувствах, что порой его подташнивало от надоевших мыслей. Но как о них не думать, как не анализировать, если эмоции полностью поглотили его, отражаясь в каждом действии и слове?

Август ощущал себя астматиком — он задыхался от чувств, давивших на шею и грудь. Он не мог спокойно есть, пить, спать, принимать душ, играть в «Мираж», рисовать, ходить на работу или учиться в колледже. Всякая новая секунда его жизни сопровождалась всплывающим в голове образом Дена — вернее, не выплывающим оттуда. Ден нагло поселился во всём его теле. От него и живот крутило, и перед глазами плыло, и сердце сжималось, и ноги подкашивались...

Когда Август находился рядом с Деном, забывались тоска и грусть, возвращались любовь к миру и радость жизни. Но в короткие минуты, подводившие к очередному расставанию на день или два, мир и жизнь Августа разбивались о землю подстреленной погибающей птицей.

Ему как никогда раньше хотелось оборвать своё существование, в то же время он впервые за долгие годы так наслаждался жизнью. Тело и душу разрывало на крохотные кусочки — с протяжной болью и заунывным треском. Слишком много сильных эмоций плескалось внутри, лилось и брызгало за края, переполняя равновесную чашу, балансирующую на тонком канате душевной организации. Рано или поздно эта чаша накренится и грандиозно полетит вниз, расколется вдребезги о суровую реальность, рассыпавшись осколками рядом с ошмётками сердца и крупицами надежды на лучшее будущее.