RIPPER

39. Где никто не разделялся, где команда ещё на борту.

Всегда был только ты. Всегда был только ты один.

Ты окружал меня, заставляя забывать собственное имя, ты давал надежду лишь для удовольствия затем её забрать. Ты играл мной, вертел меня в разные стороны. Ты говорил мне ложь, прикрывая её правдой. Тебе доставляло наслаждение моё страдание и пробитое сердце, когда я, скуля, пытался бинтовать себя и не винить тебя. Ты не виноват... что тебе достался я.

Ты любил наблюдать со стороны, как я зализываю раны, и смеяться надо мной. Ты любил наблюдать, как я плакал, думая, что ты не слышишь и не видишь. Но ты видел. Видел всё.

Ты не говорил мне, что я особенный. Я сам додумал.

И, дорогой мой, я хочу сказать тебе... отвали.

Отвали. Я мёртв, у меня теперь камень вместо сердца. Ты больше не пробьёшь. Ты больше не подёргаешь за ниточки. Ты мне больше не нужен.

Холодное острое лезвие скользило по коже, словно нежно поглаживало, но от накатывающей боли дрожали коленки. Новый порез — новая порция боли, новые дорожки слёз на лице, новый приглушённый всхлип. Пальцы всё сильнее тряслись, норовя выпустить лезвие, ноги подгибались, грозясь уронить тело.

Он не мог поверить, что сделал это. Столько лет держался, не позволял себе ранить тело так глубоко, холодно и остро, чтобы кровь ручейками струилась вниз, а теперь что? Окончательно сошёл с ума?

Отражение в зеркале сверкало раскрасневшимися глазами, упиралось изрезанной дрожащей рукой в край раковины. Из ровных ран на щеке и скуле мелкими капельками стекала кровь, собираясь на подбородке и неторопливо падая вниз, как в замедленной съёмке, прямиком на ледяную керамику. На лице не такие глубокие царапины. Он их сделал в самом начале — на пробу. Потом на тыльной стороне предплечий — уже глубже. Оставались вены. Оставалось развернуть руку и безжалостно всадить лезвие в плоть.

Ещё пару минут назад он был твёрдо уверен, что сделает это. Но сейчас смотрел на изрезанные руки и дрожал от ужаса. Это было так больно, так страшно, так... отвратительно. Он сам себе отвратителен. Он сам себя изуродовал. И ради чего? Чтобы сдаться в последний момент?

Он чувствовал себя опустошённо, когда гладил кожу лезвием. Душевная боль постепенно заменялась физической, и теперь, когда предплечья гудели от нанесённых ранений, он резко перехотел умирать.