Кровавая Лихорадка

2. Перемена.

Пока Эрен нес его к выходу, Леви слышал слабые протесты Марко, так и не решившегося выйти за ними следом, опасаясь реакции альфы. В любом случае им еще предстояло встретиться: по-прежнему остались документы, которые необходимо было заполнить обоим в присутствии сотрудника приюта, ну и взять нужные лекарства. Супрессанты не действовали, конечно, но были еще противовоспалительные и обезболивающие препараты, не оказывающие большого эффекта, но все же помогающие притупить боль. Хотя сейчас омега задумался, а понадобятся ли ему теперь все эти таблетки в принципе. Потому что когда Эрен покрыл его своим запахом, боль и жар лихорадки растаяли, и впервые за долгие недели исчезло ощущение, что кости хрупкие, словно стекло. Мутный взгляд прояснился, ведь слезы уже не затуманивали глаза. А судорожно сведенные челюсти наконец разжались, мышцы отпустило и расслабило, и Леви только сейчас сообразил, насколько сильно стискивал зубы.

Оказалось, что он был совершенно не готов к собственной реакции на феромоны альфы, учитывая, что никогда прежде не ощущал их на своей коже. Ни разу. Даже когда предыдущие течки ломали тело в агонии гормонов, Леви всегда отказывался от метки запахом Эрвина. И неважно, сколько этот альфа, что освободил его из притона, умолял и упрашивал. Ответ у Леви всегда был один. Нет. Весь опыт его твердил о том, что омега с запахом альфы на себе обречен потерять не только свободу выбора и право поступать по собственному усмотрению. Речь шла об утрате личности, когда только воля альфы будет иметь значение.

Впрочем, Эрвин никогда не давил на него. Но каждый раз после очередной течки Леви, когда приходил в их с Ханджи квартиру, он чувствовал запах пропитавших все вокруг мучений. И это ожидаемо наложило свой отпечаток на все их общение. Ведь альфы должны защищать омег, облегчать их боль и страдания. По крайней мере, нормальные альфы стремились к этому и поступали именно так. И Леви понимал, что в какой-то степени заставляет Эрвина чувствовать собственную несостоятельность. Однако поступиться выработанными за годы рабства рефлексами не мог даже ради друга.

Он прожил достаточно лет, покрытый кровью и синяками, кулаками и зубами сражаясь так яростно, как только мог. И все это время была уверенность, что, пока он борется и побеждает, пока необычайно жестоко ломает врагов, он в безопасности от альф, их меток и страданий. Но даже забивая на ринге альф, жить с ними бок о бок там, где их держали, он не мог. И владельцы подпольных притонов знали это. Поэтому Леви так и оставался в борделе, в который попал поначалу как обычный омега. И каждый раз когда возвращался туда после очередного боя, разбитый и в крови, он видел других омег, которых приносили в похожем состоянии. Их кожу и запястья покрывали фиолетовые кровоподтеки, вокруг глаз залегали пугающие тени. Несчастные едва могли шевелить разбитыми губами. Иногда к таким повреждениям добавлялись и внутренние, в виде сломанных ребер и раздробленных тазовых костей. А ведь эти омеги никогда не участвовали в боях и так жестоко страдали исключительно по вине альф, чья вонь почти что насмерть въедалась в их измученную плоть. И Леви мечтал вырвать каждого из этого кошмара, пока наблюдал, как им обрабатывали и перевязывали раны и вправляли вывихи.