Молчание |+18

Глава 13

Аластр Ван дер Вудсон

Свернув на асфальтированную стоянку, я встроился между двумя другими машинами на свободное место и заглушил мотор. Фары моего Мустанга все еще продолжали гореть и прорезать ночной сумрак – в их свете мелькали парни и девушки, спешащие ко вхожу в «Цианид». Этот бар располагался на окраине Чикаго, рядом с портовыми доками и сотнями других забегаловок.

За мной продолжали заезжать автомобили – гудки их клаксонов и шум гравия под колесами звучали в унисон с роком, доносящимся из открывающихся дверей клуба. На улице громко смеялись, судя по голосам где-то намечалась драка и все это в купе с атмосферой веселья и царящего безумия отключало сознание.

Сейчас салон моего Мустанга, как и всю округу, наполняли разноцветные всполохи иллюминации «Цианида». Красные, желтые и синие огоньки играли на приборной панели. Обернувшись к окну, я рассмотрел неоновые вывески в виде черепов с костями и надписями «опасность».

Мои губы искривились в ухмылке.

Это все было просто антуражем, способом привлечения внимания отвязных подростков, которые нуждались в передышке между своими шалостями. То, что источает настоящую опасность, уж точно не повесит на себя предостерегающе табличку. Дьявол кроется в деталях, но – увы – не всем их дано заметить.

Мой отец был сущим монстром, но мать прожила с ним целых шесть лет, не видя этого... или отказываясь видеть.

Сложив руки на руле, я опустил на них голову и прикрыл глаза.

Минута.

Мне нужна всего минута, чтобы собраться с мыслями. Сегодняшний день был тем еще дерьмом. Гребанная Марселла выпотрошила мой мозг и наполнила его адской яростью. Больше всего на свете мне хотелось проломить череп Мейсону, но вместо этого я колотил грушу в додзе, пока та не сорвалась с креплений. Потом миссис Эллисон заставила меня рисовать дурацкие картинки, а под конец взбесила настолько, что я просто встал и ушел, не отсидев до конца два положенных часа.

Макелла расстроится...

Психолог не помогала. Она только будила во мне прошлое, словно проводила рукой по мутной воде, заставляя осадок подниматься к верху. Может, в этом и была вся суть – избавиться от ила и тины, которыми поросла моя душа, однако я не мог. Отпустить, значит забыть. А разве я мог покинуть стены того дома, где мать пела мне колыбельные и где я провел свое детство?