Капли холодной воды медленно стекали с ржавого крана, отчаянно разбиваясь о мрамор раковины, будучи подсвеченные старой лампой, в которой догорала свеча. В ванной комнате было душно, отчего зеркало напротив запотело: пару капель медленно потекли вниз, и Гермиона, подняв голову, грустно улыбнулась.
Медленное движение влажной дорожки было там, где отражалась ее щека. Как давно Гермиона запретила себе плакать? День? Два?
Дыра внутри неё полностью овладела ее телом, засасывая в себя абсолютно каждую часть души Грейнджер, в которой сейчас просто было пусто. Не было жалостливых всхлипов, не было болезненных рыданий, не было страха и сожаления. Была лишь эта проклятая дыра внутри, в которую Гермиона с таким интересом заглядывала, попутно задумываясь, сколько ещё нужно этой пустоте, чтобы, наконец, насытиться?
Она медленно прикрыла глаза, втягивая в себя воздух и чувствуя, как по телу пробежали мурашки от сквозняка, что грубо погладил ее голую кожу.
«А ведь я так и не узнала, откуда берутся мурашки»
Ей нужно привыкнуть. Зажмурить до боли глаза, делать глубокие вдохи и игнорировать пустоту, потому что теперь будет так. Она знала, на что шла, она, черт возьми, знала, как Малфой был прав, когда хотел сделать шаг назад, пока не было поздно, и она сама прыгнула к нему навстречу. Сколько бы Гермиона не мотала головой, как бы не пыталась заткнуть свое сознание, насмешливый голос ее разума продолжал над ней глумиться, задавая лишь один вопрос: «а что, если...?» Грейнджер не спала с тех пор, как увидела эту проклятую колдографию, потеряла покой начиная с того момента, как Хогвартс охватила всеобщая паника и страх. Ученики поспешно собирали свои вещи, в спешке покидая школу, пока учителя переглядывались друг с другом в немом вопросе.
Что будет теперь?
Грейнджер вновь грустно улыбнулась, опираясь руками о раковину и склоняя голову, отчего влажные кончики кудрявых волос прилипли к ее груди. Не у одной нее в разуме гремели эти вопросы, полные сожалений, и не она одна вела торги с собственным подсознанием. Она каждый день рылась в своих воспоминаниях, могла по несколько раз пересматривать один и тот же эпизод, словно от этого могло что-то измениться. Она напоминала себе сумасшедшую: медленными шагами ходила по рядам воспоминаний, которые все также были бережно сложены в коробки, что занимали своё законное место на высоких полках. Она рылась в коробке с именем Тео, вспоминая, как она стала с ним дружить. Слушала его небрежное «грязнокровка», которое он бросил ей в библиотеке, смотрела на его кудрявые пряди, что спадали на улыбающееся лицо. Вспоминала его неуклюжесть, с горечью понимала, какую печаль и тоску он скрывает за своим громким смехом. Наверное, ей и вправду не стоило тогда пить с девочками: так бы Снейп не наказал ее за невнимательность и не заставил писать доклад про эту чёртову Лаванду.
