Ей следовало бы сжечь эту газету. Она должна без сожаления разорвать ее на куски и запретить кому-либо принимать сов с очередным выпуском Ежедневного Пророка, нервно закрывать глаза и отворачиваться в сторону, игнорировать болезненное сердце и сосредоточиться на войне, но ее руки тряслись каждый раз, когда она слышала характерный стук в окно.
Гермиона приподняла руку, касаясь его лица, изучая ледяные глаза, которые словно смотрели только на неё. Кончик ее указательного пальца дернулся и ее ударило током, когда она почувствовала шершавый пергамент, однако это покалывание не могло заставить ее убрать свою руку с жесткого лица Драко: он стал выглядеть намного старше. Черты его лица стали выглядеть так, словно они успели повидать то, чего Гермионе не снилось даже в кошмарах, и тот факт, что скульптором его скул, подбородка и лба была сама смерть вызывал по ее телу неприятный ток. Ее ладони начинали потеть, дыхание учащаться, а сердце - бешено колотиться, однако она все также запрещала себе плакать, потому что Малфою бы это не понравилось.
В последнее время Гермиона только и жила с этой мыслью, словно это было ее новым способом взять себя в руки:
Ему бы это не понравилось.
Когда Гарри оставил ее, побежав за Сириусом, Гермионе захотелось разбить вазу, что стояла на камине и, судя по ее внешнему виду, была она на несколько столетий старше самой волшебницы. Ей хотелось выплеснуть свои эмоции, показать всем то, что в ней и так видели: свою слабость. На секунду Гермиона подумала что ещё секунда, и она упадёт на колени, начнёт кричать имя Гарри, звать его и умолять вернуться назад, не оставлять ее, потому что ей было так одиноко, потому что она устала жить с чувством собственного эгоизма, который вызывал в ней неконтролируемую ярость и ненависть к самой себе, однако все, что она сделала в тот вечер, так это молча поднялась к себе в комнату, выпила успокаивающее зелье и, уставившись в потолок, пролежала так всю ночь.
Драко бы это не понравилось.
Прошло пять дней и она ни разу не заговорила ни с Гарри, ни с Сириусом. Она слышала, что Римус отправил сову к Дамблдору, однако уже как несколько дней директор сохранял молчание, отчего все жители Гриммо начинали не на шутку волноваться. Джинни была единственным членом Ордена, который действительно держал себя в руках и взял бразды правления в свои руки: она помогала всем сохранять спокойствие. Каждый раз, когда начинались разговоры касательно молчания Дамблдора и все озвучивали различные предположения (в основном, мрачные) Уизли тут же вставала, чтобы все могли ее видеть, и уверенным голосом призывала всех к спокойствию. Такая четкость и ровность слов Джинни не оставляла никого равнодушным, и после ее монолога, многие кивали ей в ответ и получали ее мягкую улыбку, которая при этом внушала доверие, потому что в каждый свой звук, в каждый свой вдох и выдох, рыжеволосая вкладывала непомерную веру и надежду.
