Bondage.|| jenkook

Part 7.

Дженни везде преследуют взгляды, те, что пошлые до ужаса и не оставляющие надежды безобразно голодные. Она чувствует, как эти взгляды блуждают по её телу, как они впиваются в неё бульдожьей хваткой своей невозможностью отодвинуться от них, так, чтобы хоть пара миллиметров воздуха просочились между ними, но тщетно. Она слышит свои мольбы и крики, они везде за ней,в ушах стоят. Дженни слышит голос собственный, слёзно о смерти молящий. Сначала о смерти, а потом её разрывает болью, крошит, крутит и ломает от собственного страха и просьбы, что, к сожалению, так с языка и не срывается. Не успевает. Она просила остановиться, она просила Чонгука прийти. Она была бы рада сдаться своему дому каждую секунду своего существования. Она бы взгляд опускала послушно, она бы в ногах сидела мирно, она бы умоляла из губ в губы шепотом, только бы если остановил кто-нибудь это безумие.

Дженни даже себе объяснить не может, почему те семнадцать потных взглядов складываются в один ненавистно-притягательный. Она не хочет думать, почему и как случилось так, что ей до сих пор не удаётся взять верх над желанием подчиниться. Да, каждую секунду собственной жизни. Каждый вдох, каждый выдох. Иррационально, неприятно и, чёрт, преданно, чтобы хоть собачка, хоть псина, даже если ей придётся махать воображаемым хвостом или вертеть вполне реальной костлявой задницей. От собственных мыслей страшно, тошно и тут же не хочется. Ей горло давит королевская гордость, которую Чонгук безжалостно топчет. Ей сердце жмёт, маленькое слишком, кажется, для подобного рода противоречий. Ей в теле тесно и хоть вылези из него,хоть удавись, лишь бы только избавиться от чувства этого.

Вокруг слишком пусто, Ким понять не может, где она, но кажется, что нигде. На самом дне, под иловым слоем, насмерть засыпанный воспоминаниями и прочим ненужным, но доставляющим боль шлаком. Ей уже надоело, кажется. Всплыть хочется, но завалило так, что самой не разгрести, в ней до сих пор сил нет, её жрёт что-то. Что-то жуткое и кровожадное, безжалостное, сжигающее само естество. И Дженни смирилась только, как её тут же резко за руки из-под обломков вытягивают. Ей жжет, а ещё от скорости режет глаза, блевать тянет. Хочется наружу, но не ясно вовсе то ли вывернуться, то ли вернуться. Ей кажется, она уже. Вывернулась. Теперь понять бы, как вывернутой дальше жить так, чтобы «наружу» ещё и вернуться. Чтобы гордость непотревоженная, чтобы свобода нетронутая никем, чтобы хотя бы себе самой живой казаться. На остальных можно наплевать. Остальных можно игнорировать.