Корона, Огонь и Медные Крылья (Далин М.)

Часть 8

Принц Тхарайя пригласил нас в будуар. Там стоял полумрак, огоньки отражались в серебряных зеркалах, и очень приятно пахло сандаловым деревом, воском свечей и гераневым маслом. Тхарайя полулежал на широчайшем ложе, по местной моде заваленном подушками, в темно-красной шелковой рубахе, бархатных штанах - и босой. Его челка по-прежнему небрежно свисала на глаза, но он побрился. Увидев нас, принц приподнялся и расширил глаза. Его хвост приподнялся в виде вопросительного знака. - Добрый вечер, - сказала я и чинила политес. - Добрый, - ответил его высочество и приказал Шуарле, - Пошел вон! Шуарле взглянул на меня - и не двинулся с места. - Господин, - сказал я и улыбнулась, - я сочла, что нехорошо посещать тебя без провожатых в такой поздний час, поэтому пришла со свитой. Прости, но разве я сама не могу приказывать своим слугам? - Так отошли его, - приказал принц уже мне. - Мне не хочется, господин, - сказала я. - Можно, он останется? Или, может, ты передумал со мной разговаривать, и лучше мы вместе уйдем? Его высочество рассмеялся и сел. - Ты забавно рассуждаешь, - сказал он весело. - Вероятно, ты думаешь, что твой паж защитит тебя от меня, если я всерьез захочу тебя заполучить? Ты его несколько переоцениваешь. - Нет, - сказала я как можно более кротко. - Я так не думаю. Я отлично представляю себе силу твоих родичей. Я просто надеюсь, что ты не любишь убивать - потому что сначала тебе придется убить Шуарле, а потом - меня, наверное... Принц расхохотался. - А тебя за что, Лиалешь? - Пока ты будешь убивать моего друга, - сказала я, - я попытаюсь убить тебя. Он так смеялся, что вытер слезы: - Как же будешь убивать меня, женщина? Я огляделась и прикинула. - Вероятно - подсвечником, - сказала я печально. - Но, знаешь, принц Тхарайя, мне этого совершенно не хочется. Во-первых, Шуарле дорог мне, а во-вторых, мне было бы очень неприятно причинять тебе боль. Тебе ведь и так часто бывает больно, правда? Пока я говорила, принц стал серьезным. - Если военные донесения когда-нибудь будут доставляться со скоростью сплетен, ни одной войны мы больше не проиграем, - сказал он с усмешкой. - От этого ты думаешь обо мне дурно? Я удивилась. - Я вовсе не думаю о тебе дурно, господин, - сказала я. - Я тебя просто боюсь. Ты же напугал меня. Тхарайя снова улыбнулся, и я порадовалась исчезновению острой складки между его бровями - от нее его лицо становилось чрезвычайно мрачным. - Я не пугал, - сказал он, все улыбаясь. - Я глупо пошутил. Ты просто не знаешь, как я могу напугать, Лиалешь. - Ну почему? - возразила я. - Об этом легко догадаться. От улыбки лицо принца казалось моложе; привыкнув и приглядевшись, я даже нашла его милым, как у мальчика, несмотря на морщины и седую прядь. Он сел, по-кошачьи обернувшись хвостом. - Послушай, Лиалешь, - сказал Тхарайя. - Если ты не думаешь обо мне дурно, то, может быть, останешься выпить со мной травяного отвара? Трава ти, которую заваривают мои слуги, растет на солнечных склонах Белой Горы, она лучшая в стране. Пить травник, предложенный принцем - не унизительно, верно? - Да, - сказала я. - Даже любезно с твоей стороны. Мне нравится, и нравится особенно, если положить в него меда и размешать. Тхарайя взглянул на Шуарле, и тот, по обыкновению, без слов сообразив, о чем его просят, перенес с резного столика на тахту что-то между переносной столешницей и подносом. На этом чудном подносе, расписанном синими цветами, стоял сосуд с носиком, в котором заваривали травник, широкие плоские чашки, блюдо с тоненькими до полупрозрачности белыми лепешками и горшочек с медом. Я поклонилась и села рядом с ним, подобрав шаль под себя. Шуарле налил травника, а я взяла лепешку и стала ее рассматривать - обычно мне предлагали другие лепешки, пухлые и сдобные. На вкус это новое угощение показалось мне очень странным: намазанное медом, оно было как бы одним медом, без хлеба. - Тебе это в новинку, принцесса? - весело спросил его высочество. - Таким хлебом при дворе берут с блюда лакомства, липкие или жирные, чтобы не запачкать рук. Один простак с той стороны гор, говорят, впервые увидев эти лепешки, принял их за лоскутки холста и хотел заказать себе целую штуку на рубаху. Я рассмеялась, Шуарле улыбнулся и опустил глаза. Он наполнил наши чашки и сел на пол, застеленный ковром, у моих ног. Тхарайя бросил ему подушку. - Так тебе будет удобнее, отважный страж, - сказал он очень милостиво, а потом обратился ко мне. - Скажи, принцесса, что ты намерена делать дальше? Я облизала капельки меда с губ. - Мне хотелось бы вернуться домой, - сказала я. - Я очень признательна тебе за гостеприимство, господин, но не могу пользоваться им долго. Видишь ли, я обещана в жены принцу Трех Островов, от этого довольно много зависит. Поэтому мы с Шуарле собирались добраться по твоим горам до столицы. Там, как говорят слухи, бывают огнепоклонники, у которых есть корабли. Вот с одним из огнепоклонников я и собиралась договориться, чтобы он доставил меня на север. А мой отец и будущий муж заплатят ему. Тхарайя выслушал меня с нежной и какой-то грустной улыбкой - а потом переглянулся с Шуарле. - И ты собирался сопровождать свою принцессу до столицы? - Туда, дальше - и за реку, если так лягут кости Нут, - сказал Шуарле, глядя на принца спокойно и смело. - Я знаю, шансов почти нет - но у меня одна госпожа. Для чего мне еще жить? Принц кивнул ему и сказал мне: - Твой слуга, похоже, думает, как я, Лиалешь. Надеюсь, тебя не разочарует то, что я скажу. - Мне кажется, разочарует, - ответила я. - Но - скажи. - Только вышняя воля проведет вас через эти горы, - сказал Тхарайя. - Такой пустяк, как грибы-аманейе, едва не стоил вам жизней. Но - предположим, милость Нут вас сопроводит. Вы попадете в Лаш-Хейрие, найдете огнепоклонников - а они возрадуются деньгам, попавшим в их руки, и продадут вас обоих. Девушка необычной красоты, похожая на горный нарцисс, и юный кастрат-полукровка, который еще несколько лет не будет оскорблять взор господина своим безобразием - это хороший товар. Шуарле грустно кивнул. - Нет! - возразила я. - Мой отец - король! Он заплатит больше, чем какой-нибудь скряга на ярмарке! За мной дают в приданое военную помощь и колонии на Зеленом Мысу! - Ты знаешь натуру своего отца, - сказал принц, - а мне знакома натура огнепоклонников. Еретики, умные, хитрые и корыстные, они веруют в возможность вымолить милость богов, что бы ни творили - это во-первых. А во-вторых - чужое золото где-то там всегда весит меньше, чем свое в кармане. Чтобы получить награду от твоего отца, им надо переплыть океан - а твои сородичи ведут со всеми нашими соседями почти постоянную войну. И потом, что если огнепоклонники доставят тебя, а воины твоего отца потопят их корабль вместо благодарности? Зачем же им рисковать, когда они и так могут получить плату? Я опустила голову. - Но допустим даже, что найдется человек, который решит рискнуть вопреки здравому смыслу, - продолжал Тхарайя. - Уверена ли ты, что твой жених дождется тебя? В вашей северной стране мужчине, сколько я помню, дают лишь одну женщину. Неужели, узнав, что твой корабль пропал в океане, его отец не разыщет ему другую - чтобы не терять времени? В этом была безжалостная логика; кровь прихлынула к моим щекам, то ли от стыда, то ли от досады. - Вероятно, я очень глупа, - пробормотала я, перебирая бахромки платка. - Но как же быть? - Остаться у меня, - проникновенно сказал принц, улыбаясь совершенно братской улыбкой. - Тебя подарила мне Нут; нам ли, смертным существам, спорить с волей богини? - Тебе подарила меня Раадрашь, - сказала я, немного обидевшись. - Твоя странная жена, которая рыщет по Хуэйни-Аман, как солдат, и не ставит людей ни в грош. Судя по ее речам, обращенным ко мне, она не обрадуется, если ты оставишь меня при своей особе. И еще - я боюсь, что она причинит зло Шуарле: у меня больше никого нет. Принц, как будто, слегка смутился. - Она - настоящая сахи-аглийе, - сказал он. - Женщины-птицы с трудом владеют собой. И вот она сопровождала патруль... - Мне показалось, - возразила я, - что патруль сопровождал ее. Принц рассмеялся. - Женщины всегда все переиначивают к собственной выгоде, - сказал он. - Как бы ни было, я не позволю Молнии причинить вам вред. А воля Нут ясно видна в ближайших событиях: ты же прошла длинный путь и попала сюда необычным способом? Я отпила травника и стала рассказывать. Совершенно не умею говорить кратко; тоненький месяц заглянул в зарешеченное окно, пока я добралась до встречи с грибами - но принц слушал внимательно, изредка предлагая вопросы. Когда я устала и замолчала, он сказал: - Мне хочется, чтобы ты сейчас пошла со мной. Я пошла; Шуарле сопровождал меня. Тхарайя провел нас по сумеречным коридорам, скудно освещенным факелами, со стенами из отшлифованного камня и копотью на стрельчатых сводах; в нишах стояли караульные воины-аглийе, которые обнимали себя за плечи и низко склонялись, увидев принца. Коридоры кончились резной деревянной дверью, высотой в полтора человеческих роста. Принц распахнул ее - и я вышла на узкую смотровую площадку, над которой простиралось бездонное звездное небо. - Господин! - закричала я невольно. - Эта та самая странная башня, которую мне показала Нут во сне! Принц улыбнулся и отпер дверь напротив той, в которую мы вышли. За дверью я увидела сумеречный зал со стрельчатым сводом, длинный ряд светильников в чашах, а в конце ряда - высокую статую Нут, укутанную в серый шелк. - Я была тут во сне, - сказала я, чуть не задохнувшись. Тхарайя кивнул и вошел в это языческое капище. Приблизившись к статуе богини, он преклонил колена и поцеловал ее бронзовую ступню. Шуарле сделал то же самое - но я не знала, смею ли, веруя в Господа, лобызать идола, и осталась стоять поодаль, не двигаясь от робости. - Благодарю тебя, веселая госпожа, - сказал принц статуе, - за то, что играла моей жизнью и выиграла для меня удачу. - Тхарайя! - воскликнула я. - Так нечестно! Это - мои шестерки! Принц обернулся ко мне, улыбаясь, как мальчик - у него на щеках появились ямочки, а в глазах танцевали огоньки свечей, подобные хитрым бесам. - Нет, прекрасная, - сказал он тоном пятилетнего шалуна, украдкой набившего карманы орехами и теперь намекающего на это, чтобы похвастать. - Это шестерки - мои. В ту ночь мы проговорили почти до рассвета. Шуарле дремал, сидя на полу у моих ног; он положил руки на край постели, а голову на руки. Глядя на него, мне хотелось зевать, но принц меня будил. Ему хотелось слушать про север, про мой далекий дом. Я начала рассказывать ему, как и Шуарле, кажется, слишком восторженно; время и печаль начистили мои воспоминания до блеска, как песок чистит серебро - и его высочество, кажется, заметил, что я больше мечтаю, чем говорю по существу. Он начал задавать вопросы. Вероятно, Тхарайя спрашивал резче, чем мужчина обычно спрашивает женщину: о дворе моего отца, о моей матери, о политике - хотя я, вряд ли, могла бы удовлетворить его любопытство по этому вопросу в должной степени. Потом он принялся спрашивать о моей собственной жизни, и очень смело. Впрочем, здесь самые разные люди на диво спокойно говорили о вещах, совершенно не обсуждаемых вслух. Его высочеству, к примеру, показалось несколько неправильным мое длительное пребывание в монастыре, в окружении одних лишь монахинь, дам незамужних и о супружеской жизни не знающих. Принц стал смеяться надо мной, не зло, но довольно обидно, говоря, что из-за дуэний святой жизни я боюсь мужчин. - Вот еще, - сказала я. - Если бы я боялась, я бы вообще не смогла говорить. Ты ведешь себя любезно, но неприлично; девушка, более робкая, чем я, просто не смогла бы вымолвить ни слова в твоем обществе. - Ты должна говорить, - возразил Тхарайя. - Иначе как же я смогу выучить язык твоей страны? Я удивилась - Зачем тебе? Ты собираешься беседовать с послами? Принц загадочно улыбнулся. - Если прибудут послы, с ними некому будет беседовать, - сказал он. - Не тебя же, робкую женщину, делать моим толмачом! - Не так я и робка! - возмутилась я. - Ты специально дразнишь меня? - Толмач должен не бояться никаких слов, - сказал Тхарайя. Перейдя с делового разговора на веселую беседу, он тут же начал вести себя, как мальчик. - Клянусь честью, есть много слов, которые ты не сможешь произнести в присутствии мужчин. - Ты собираешься с ними браниться? - спросила я не без капельки яда. - Скверными словами, да? Которые зазорно говорить девушке? В таком случае, позволь мне усомниться в успехе переговоров. - Я не о брани, - сказал принц. - Я о простых вещах. Тебя смущает все. Тебя смущают даже хвосты аглийе. - Ты не прав, - сказала я и, вероятно, покраснела, потому что его высочество расхохотались уж совсем бессовестно. - Я хотела сказать, - поправилась я, - что я... мне, в сущности, нравится, как это выглядит. Тхарайя улегся на тахту, уставился на меня снизу вверх, повиливая хвостом, как пес, и спросил очень весело: - Что - "это", Лиалешь? Ну скажи! Я прижала руки к горящим щекам и прошептала так громко, как сумела - глядя, к сожалению, в пол, а не на принца: - Хвост. Шуарле проснулся от смеха принца и тоже смотрел на меня снизу вверх и улыбался. Я поразилась, как мужчины могут держаться так низко, а ощущать себя так высоко. Его высочество протянул мне хвост, как протягивают руку. - Перестань бояться простых вещей, Лиалешь, - сказал он так, как обращаются к маленьким детям. - Нам с тобой предстоит множество более сложных дел, чем излечение робости перед хвостами, - взял меня за руку и притянул к себе. Так я дотронулась до принца впервые - до его человеческой ладони, в которую поместились бы две моих ладони и полторы ладони Шуарле, теплой и далеко не такой мягкой, как рука моего друга-кастрата... а еще до его хвоста. Хвост оказался на ощупь похожим на горячий металл, а не на живое тело - это прикосновение отчего-то так смутило меня, что я довольно резко вырвала руку - но тут же извинилась за неучтивость. - Это ничего, Лиалешь, - сказал принц. - Ты делаешь успехи, просто нынче тебе уже пора спать. На сегодня достаточно. Я невольно укуталась в платок до самого носа. Мне вдруг стало почти грустно. - Лиалешь, - сказал Тхарайя, - не огорчайся. Я подожду, пока ты не раскроешь сердце. Иди отдыхать. Я улыбнулась в платок, сделала реверанс, и, уходя из спальни его высочества, с некоторым удивлением подумала, что мое сердце уже приоткрыто.