Корона, Огонь и Медные Крылья (Далин М.)

Часть 23

Тхарайя вся эта история ранила в самое сердце. Я видела, как он изо всех сил старается изобразить для меня бравурную веселость. У него почти получилось; если бы я знала его поменьше, он обманул бы меня. Смахивал с лица челку - лихо. Улыбался, как мальчишка, тыкался носом мне в ухо, хихикал в шею. Говорил: - Яблоня, я оставлю тебя на несколько дней - только и всего. Настоящий поэт, конечно, должен за несколько дней зачахнуть и умереть от тоски по возлюбленной - но я-то солдат и грубиян, я доживу до нашей встречи, честное слово! Ну что тут поделаешь - коварный враг пересек рубежи. Придется действовать. Мы быстренько - слетаем, победим и вернемся. Мы, птицы, всегда так делаем. Чуточку слишком много говорил. Чуточку слишком весело. Чуточку слишком нервно обнимал и покачивал на руках маленького Эда - и, отдавая его Сейад, обменялся с ней чуточку слишком долгими взглядами. Не пустяки. Не пустяки. Не пустяки. Я знала, какой он, когда пустяки. Я смеялась и закрывала лицо рукавом, как здешние жеманницы - чтобы он убирал мою руку. Укусила его за ладонь, делала капризную гримаску, требовала персиков с отрогов гор. - Да они еще только отцвели! - возражал Тхарайя, а я морщила нос, топала ногой и возмущалась: - Прикажи им скорее созреть! Принцесса желает персиков! Я должна получить что-нибудь миленькое за то, что буду тебя долго ждать и скучать! Я очень старалась, никак не меньше, чем Тхарайя. Я сделала вид, что поверила, и он сделал вид, что поверил. Раадрашь к нему подошла и обняла - коротко и сильно. Прижалась щекой к щеке - эта их странная любовь, любовь, которую я не вполне понимаю, заставила его сначала притянуть ее к себе, потом - почти оттолкнуть: - Редкостные нежности, госпожа старшая жена! - Тхарайя, - сказала Раадрашь, очень игриво и очень неумело прикидываясь веселой, - возьми меня с собой? То есть, может быть, господин окажет честь своей недостойной женщине и возьмет ее в бой? - Нет, - сказал Тхарайя. Не зло, не грубо, но - отрезал. - А я бы стала охранять господина сердца моего, - сказала Раадрашь чуть раздраженно, но все еще пытаясь что-то скрыть. - А то крошка Лиалешь упрекнет меня, что я оставила тебя на тяжелом пути... Тхарайя поймал ее за косы на затылке, притянул к себе - я не поняла, наказание это было или ласка: - Если ты хочешь кого-то охранять - охраняй моего сына, Раадрашь, - сказал он тихо. - Если тебе вдруг и вправду не все равно. Раадрашь высвободила волосы, отошла. Тхарайя нашел взглядом Шуарле: - К тебе это тоже относится. Ты - мой боец, запомни. Если придется - приказывай теням. Шуарле "взял прах от ног", а Тхарайя потрепал его по плечу. Сказал напоследок: - Я не могу больше здесь находиться. Мне пора лететь, Лиалешь. Твое лицо вырезано у меня на душе, Лиалешь. И мне стоило немыслимого труда не вцепиться в него мертвой хваткой. Это было еще тяжелее, чем там, в тронном зале. Мне хотелось хватать его за руки, виснуть на шее, выть, рыдать - как это делают плебейки, когда их мужей забирают в солдаты. Он уходил из Зала Посещений на женской половине, в куртке с металлическими плашками, которая должна защитить его от стрел, но не защитит от пистолетных пуль, с саблей на поясе - рубиться с северянами? Это же не просто армия, это армия Трех Островов. Это пушки. Тхарайя - с саблей, а Антоний - с пушками. И Тхарайя собирается сражаться с Антонием на таких условиях? Зачем?! Зачем это случилось?! Как вообще могло выйти, что мой жених будет сражаться с моим мужем?! Что Антоний делает на этой земле? Как он сюда попал? Господи, спрашивала я в душе своей, не позволяя слезам пролиться, ведь это же не кара за то, что я, помолвленная невеста, помазанная невеста, коронованная невеста, забыла честь, стыд, долг - и отдалась другому мужчине? Другому принцу. Другой веры. Другого народа. Под другой короной. Раадрашь и Шуарле обняли меня с двух сторон и потянули к выходу. К моим покоям. Я покорилась. Кричать и выть лучше в своей комнате, где, все-таки, меньше посторонних глаз и ушей. Господи, думала я, сохрани его! Нут, услышь и ты, он любит тебя! Все, все, все в этом дворце надеются, что его убьют. Самое лучшее, что может случиться - если он будет убит, но границы защищены. Умри за Ашури, за землю свою, за Сияющего, за своих братьев - даже за свою жену с ребенком, если хочешь. Только умри. О тебе потом споют песни. Принц Лаа-Гра первый будет их петь - живым песни о мертвых не помешают. Эдуард смотрел на меня круглыми веселыми глазами. Я взяла его у Сейад, чтобы поцеловать; Сейад похлопала меня по щеке: - Ну, не терзай себя, глупая ты! Мужчины всегда воюют, женщины всегда ждут, э-ээ, так уж от веку ведется. А ты о другом мужчине думай, о том, кого кормишь молоком! Разве тебе можно резать себя мыслями, охламонка ты! Хей-я, забудь о тревоге, о молоке думай, о мальчике думай. Я привалилась к Сейад плечом. Раадрашь и Шуарле сели рядом; Раадрашь гладила мои волосы, Шуарле взял мою руку, целовал, прижимал к лицу... - Ты должен мне все рассказать, - сказала я Шуарле. Тот отрицательно мотнул головой. - Нет, расскажи, - попросила я, зная, что он не сможет упорствовать долго. - Я не стану плакать, не бойся. - Ладно, - кивнул Шуарле и тут же получил подзатыльник от Раадрашь. - Ну вот, меня же убьет старшая госпожа! - воскликнул он, как в наших счастливых горах, попытавшись улыбнуться, и я улыбнулась в ответ: - Раадрашь, не умножай насилия! - Болтун! - фыркнула Раадрашь, вильнув хвостом. - Ничего интересного не было! - Ты не видела, - возразила я. Она смирилась. - Ладно. Пусть болтает. Но ты обещала не плакать. Шуарле сел, поджав ноги, сгорбившись, как в давние времена, обхватил руками колени и начал с неохотой: - Он сразу ушел разговаривать с воинами и с Керимом. Как только проснулся. А я путался у него под ногами. Когда он на меня посмотрел, я сразу сел в уголок, чтобы не выгнали, и слушал, как Керим рассказывает про то, что увидел моими глазами. - Ты вправду видел Антония? - сорвалось у меня с языка. - Ну, в этом... в своем видении? Шуарле отвернулся. - Видел, ага, - пробормотал он в сторону. - Красивый. И, по-моему, совершенно бессердечный. Позволь мне про него не рассказывать, Лиалешь? - Оставь, Бог с ним! - сказала я поспешно. - А дальше? - Керим вообще сказал, что дело не в этом принце с севера, - продолжал Шуарле. - Дело в чем-то хуже. Только я не понял, что он имел в виду. Птицы закричали, что надо на все поглядеть на месте, и шаман не спорил. Они так и порешили - лететь, смотреть, а посмотрев, что-нибудь придумать. Ну... потом проснулся Фиал Правосудия. Государь стар, плохо спит, встает рано... И его посыльный пришел почти сразу же. За... за... - вздохнул и закончил, - за нашим принцем. - Ты же не сопровождал его на совет? - спросила я, и Шуарле вымученно улыбнулся. - Нет. Я подслушивал. Все равно на меня никто не обращал внимания - все толпились в приемной государя и вопили, кто во что горазд. Я спокойно стоял за дверью и слушал. - Лихо! - сказала Раадрашь и хлопнула Шуарле по спине. - И что? Этого даже я не знаю. Шуарле снова вздохнул. - Принц Лаа-Гра сказал речь. Если опустить все оскорбления, то смысл - Лиалешь разгневала богов, особенно Нут. Тхарайя ее к себе приблизил - и тут же свалились тридцать три несчастья. Принцы поддакивали, а Возлюбленный Советник заявил, что ребенок у человека и полукровки - немыслимое дело, в котором без колдовства не обошлось. Они все даже Сияющему не давали вставить слово. - И государь молчал! - Раадрашь воздела руки. - Здесь всегда так: если говоришь правду, тебя перебьют, если лжешь - дадут долгать до конца! - Погоди, госпожа, - сказал Шуарле. - В конце концов, Фиал Правосудия прикрикнул на них и спросил Тхарайя, что он может сказать в свое оправдание. А Тхарайя очень просто сказал, что ты, Лиалешь - это не проклятие, а благословение Нут, что теперь у Сияющего появился внук, от которого будут правнуки. Чистая правда, все знают, что в третьем поколении бездетность полукровок сходит на нет, если уж случилось третье поколение - никто не посмел возразить. А там, на побережье - он так сказал: ну - война, вторжение. Это уже бывало много раз и будет до скончания времен. И под конец сказал, что его птицы наведут на побережье порядок за несколько дней. Он говорил очень спокойно. Даже, кажется, с улыбкой... - И что сказал государь? - спросила я. Шуарле пожал плечами. - Ничего особенного. То есть, согласился. Вяло согласился, да, мол, да, но в глубине души все равно тревожно. Лаа-Гра тут же сказал, что Тхарайя, конечно, должен лететь немедленно - недаром же его зовут Убийцей Войны - и все принялись поддакивать. Я бы послушал еще, но в коридор пришли солдаты Лаа-Гра и один у меня спросил, что это я тут делаю, когда мне место на женской стороне. Мне пришлось отругаться и уйти. Вот и все. Но я слышал, как Тхарайя выходил из приемной Сияющего, так что немного потерял. - Скажи, Шуарле, - спросила я, когда он замолчал, - а вы с Керимом ему хорошо описали все, что увидели в видении? Подробно? Шуарле кивнул. - Он ничего не боится. - Послушай, Лиалешь, - сказала Раадрашь, - тебе надо бы запомнить, что напугать Тхарайя - непростое дело. Хочешь знать, помнит ли он про огненные жерла? Помнит, я думаю. И учтет, я думаю. Но чтоб его это остановило... - она сморщила нос и тряхнула волосами. Этот разговор очень помог мне справиться с ужасными мыслями. Я даже начала думать, что все как-нибудь разрешится. В конце концов, это не первая война Тхарайя - зато это уж точно первая война Антония... Но стоило мне вспомнить об Антонии и о данном обете - снова накатил страх, просто холодный тяжелый ужас. Чтобы успокоиться, я отправилась молиться. Сначала сходила к Нут, поцеловала ее ногу и пожертвовала несколько цветных лент, самых ярких; потом вернулась к себе. Всезрящего Ока у меня не было, но я хорошенько его вообразила и молилась Господу нашему почти до обеда - постаралась припомнить все, в чем грешна, и очиститься, как сумела. Мне было некому исповедаться. Я пыталась поговорить с Сейад и с Раадрашь, но они только смеялись и говорили, что все это пустяки. Тогда я спросила, что думает Шуарле; он понимал меня лучше и очень успокоил. - Лиалешь, - сказал он, обнимая меня за плечи, - ты, наверное, нарушала какие-то запреты вашего бога, но ты никому не сделала зла. Я, конечно, не слишком в этом разбираюсь, но, по-моему, это более благочестиво, чем следовать заповедям и причинять боль другим людям. - Ты мой самый лучший друг, - сказала я. - Ты не забыл? - Ты не даешь забыть, - улыбнулся он уже веселее. К вечеру у всех нас было славное чувство, что все обойдется. Птицы Тхарайя прилетят, победят и улетят. Меня несколько царапало по сердцу только то, что кто-нибудь из них, непременно, убьет Антония - может быть, даже мой муж собственноручно. В этом было что-то, не то, чтобы неправильное, но очень болезненное - будто я и вправду была косвенно виновата в нападении северян на побережье Ашури и, заодно, в будущей смерти наследного принца наших северных соседей. Я рассказала Раадрашь и Шуарле об этих мыслях. Шуарле усмехнулся, сказав, что жаль, конечно, юного болвана, но поделом вору и мука, а Раадрашь высказала надежду, что Тхарайя возьмет его в плен, доставит сюда и уже в Гранатовом Дворце ему всыплют по первое число, чтобы знал, как соваться на чужой берег. Я поулыбалась, покивала - но все равно о нем думала. Сейад сидела, напевала, вязала из шерстяных ниток крохотные пестрые носочки для Эда - и в тот момент, видя ее спокойное лицо, я не могла даже предположить, что она обращается к аманейе в попытках отвести беду. Впрочем, как бы то ни было, кое в чем Сейад преуспела. Мы все крепко спали, когда начался этот кошмар. Маленький Эд уютно устроился между мной и Раадрашь: нам казалось, что так безопаснее. Мне снились высокие горные небеса и наши с Тхарайя сосны на зеленом склоне, когда Сейад толкнула меня в спину: - Просыпайся Лилес! Э-ээ, слышишь? Прежде, чем окончательно проснулась я, Шуарле, более чуткий, успел вскочить на ноги. Раадрашь села и прислушалась. Я тоже прислушалась. Мне померещились далекие вопли - а, спустя небольшое время, я услышала приближающиеся к нашей двери шаги бегущего человека. Я инстинктивно схватила Эда в охапку - он недовольно закряхтел спросонок. За одинокими шагами донеслись шаги многих людей - их разделило несколько мгновений. Шуарле распахнул дверь - и его чуть не сбил с ног Зумруа. Роскошный кастрат госпожи Бальшь был растрепан, ненакрашен, бос и одет в полотняную распашонку и штаны. Он с разбегу бросился передо мной на колени: - Госпожа, Сияющий мертв! - О Нут! Как!? - выдохнула Раадрашь. - Умер от удушья, - еле проговорил Зумруа. - Припадок. Госпожа, Лаа-Гра послал солдат... Он мог бы не продолжать - солдаты вломились в комнату с оружием наголо, и первый же вбежавший ударил Зумруа в спину - ножом? Саблей? Я не успела разобрать в темноте - все произошло слишком быстро, только металл блеснул. Несчастный кастрат ахнул и осел на пол у моих ног, Шуарле и Раадрашь в мгновение ока раскинули медные крылья, закрывая собой меня и ребенка - и тут ужасный пронзительный свет залил покои, обозначив собой появление близнецов. О, они, увы, были истинными слугами Дворца! Им было наплевать на Зумруа - но мы принадлежали Тхарайя, с нас не должен был упасть ни один волос, и близнецы приняли меры. Гораздо быстрее, чем это можно описать словами, клинок из бледного сиреневого света пронзил грудь убийцы, а второй воткнулся под подбородок тому солдату, который оказался ближе других ко мне - с сухим треском, похожим на треск шелка под янтарными четками. Второй близнец возник из сгустившихся теней за спинами людей; от его мечей вытянулись длинные лиловые искры, напомнившие мне моментальный сполох молнии в грозу - и солдаты, прошитые ими насквозь, без звука рухнули на пол. Все это стремительное действо заняло не больше времени, чем требуется для глубокого вдоха - и было чудовищно тихим, слишком тихим для убийства. В этой тишине судорожные всхлипы Зумруа казались оглушительными. - О Нут! - воскликнул один из солдат, падая на колени. - Тени! - Принц прав, - прошептал второй. - Ведьма! - и световой меч одного из близнецов коснулся его лба, не протыкая, как скользит солнечный луч. Раздался тот же тихий треск, и солдат грянулся навзничь, как статуя, не сгибая членов. В покоях запахло паленым и той тяжелоописуемой свежестью, какая обычно сопровождает грозу. Этот запах и внезапный холод вывели меня из столбняка. - Остановитесь! Пожалуйста, остановитесь! - попыталась приказать я, успев удивиться тому, как тоненько и слабо звучит мой голос. - Вы слышали?! - крикнула Раадрашь, но это оказалось лишним. Они услышали. Все. Трое уцелевших бросили оружие на пол - металл мягко стукнулся об ковер, лезвия звякнули друг о друга. Близнецы, пригнувшись и раздувая ноздри, рассматривали солдат своими странными глазами, сузившимися в светящиеся щели. Зумруа, всхлипывая, корчился на полу - я видела темное пятно, расплывающееся на светлой ткани рубахи у него под лопаткой. Шуарле и Раадрашь сложили крылья, но медь так и мерцала свозь их кожу. Эд хныкнул, и я прижала его к себе. При свете луны и холодном лиловом свечении мечей близнецов все окружающие предметы казались возвышенными и несколько неестественными, как на старинной гравюре. - Сейад, - окликнула я, - Зумруа можно помочь? Сейад подошла и присела рядом с раненым так готовно, будто ждала этого вопроса. Солдаты проводили ее взглядами. - Э-э, помочь? - переспросила она совершенно будничным тоном, поглаживая Зумруа по щеке. - А скажи, чем помочь? Сюда ли позвать, туда ли отпустить, торопыга ты? - Сюда! - поспешила сказать я, но Зумруа поднял голову, взглянув на меня запавшими, умоляющими глазами, и прошептал: - Госпожа... туда! Я тоже опустилась рядом с ним на корточки, оглушенная услышанным. Эд ухватился за мои волосы. - Ты же не хотел умирать, Зумруа, - сказала я, тщетно борясь с удушающим ужасом. - Зачем же?.. - Все изменилось... - выдохнул он вместе со струей крови. - Прости... - Сейад... - позвала я в растерянности, а она отозвалась с той же готовностью, помогая Зумруа приподняться: - Хей, Лилес, поняла я... Зумруа, не слушай никого, мать Сейад слушай. На тот берег придешь целый, вот как. Отец тебя ждет, встретит. Не бойся ничего. Зумруа еще успел чуть заметно улыбнуться - потом его голова упала на грудь. Сейад опустила тело на пол. Я с трудом отвела от него взгляд: рядом оказался стоящий на коленях Шуарле, Раадрашь нагнулась над мертвым - если бы нас не охраняли близнецы, мы представляли бы собой самое беззащитное и уязвимое сборище. Я вспомнила о солдатах, об убийстве и о том, что тело Зумруа - вовсе не единственный труп в моих покоях; эта мысль заставила меня содрогнуться. Я встала на ноги. Сейад потянулась взять у меня Эда, но мне было страшно выпустить его из рук, и она поняла меня без слов. Шуарле зажег свечи и лиловое сияние близнецов спалось и ослабело. В комнате было необычно холодно. Солдаты, прижавшись друг к другу, смотрели на меня. Стоявший на коленях так и не поднялся на ноги. - Мне жаль, что ваши товарищи мертвы, - сказала я. Их глаза расширились, будто они услышали что-то безумное, что нельзя уложить в голове. Те, что стояли, тоже преклонили колена. - Зачем вы пришли сюда? - спросила я. В горле пересохло, и говорить было трудно; Шуарле протянул мне чашку с отваром ти, и я выпила залпом, после чего смогла продолжать: - Что приказал ваш господин? Они молчали. Молодой солдат с золотыми колечками в ушах порывисто вдохнул, будто хотел что-то сказать, но осекся. - Пожалуйста, ответьте, - попросила я. - Тени не станут убивать безоружных. Мне же надо знать, что меня ждет... Тот, высокий, который бросил оружие первым, выговорил с непомерным трудом: - Убить твоих слуг и твоего ребенка, госпожа. Убить женщину-демона. Тебя надлежало отвести к принцу Лаа-Гра. Вот что нам было приказано. - Да, да, - торопливо добавил молодой. - И убить тех слуг госпожи Бальшь, которые попытаются тебя предупредить. Но никто не знал, что ты приказываешь теням, госпожа! Я села на ложе; у меня подкашивались ноги. - Но за что? - спросил Шуарле потрясенно. - Убить, вот так, на женской стороне... Солдаты снова замолчали. Один из близнецов крутанул меч в воздухе, и снова запахло грозой. Ближайший к нему человек отшатнулся. - Не надо, - сказала я, и воин-тень опустил свое ужасное оружие. - Я все поняла. Если принц Лаа-Гра желает со мной поговорить, я пойду к нему. Но - со своей свитой. Мне хочется узнать, что этот человек желает мне сказать. А теперь выйдите вон. Это комната женщин. Близнецы проводили солдат до дверей; сабли остались лежать посреди комнаты, трупы - тоже. Я подумала, что давно уже должна была упасть в обморок от всего окружающего ужаса, но отчего-то мыслила очень здраво и четко. Я отдала Эда Сейад. Он был очень недоволен событиями, разбудившими его посреди ночи, даже похныкал, но, как видно, сообразил, что настоящего покоя не предвидится - оттого привалился к плечу Сейад, тяжело вздохнул и задремал. Шуарле подал мне одежду и принялся убирать мои волосы. Его прикосновения несколько успокоили меня, но мои пальцы вдруг начали мелко дрожать, и унять эту дрожь стоило больших усилий. - Лаа-Гра - мерзавец! - воскликнула Раадрашь, которая, по обыкновению, мерила комнату шагами, хлеща себя хвостом по бокам. - Не успел остыть его отец, а он уже видит Гранатовый Венец на своей пустой башке?! - Беда не приходит одна, услышь, Нут, - бормотал Шуарле. - Как все обрушилось разом - эта война, господин улетел, государь умер, твой деверь оказался убийцей, Лиалешь... Нам придется драться, вот увидишь, нам и вправду придется драться - и нам придется драться с дворцовым гарнизоном, услышь, Нут, а для этого наша армия маловата, кажется... - Дворцовый гарнизон?! - переспросила Раадрашь и расхохоталась. - Пропадом, пропадом! Я не завидую тем, кто сегодня попадется на моей дороге! - А у Лиалешь младенец, - сказал Шуарле, и я накрыла ладонью его ладонь у меня на плече. Меня всегда отогревала его удивительная способность понимать без слов; иногда это было более существенной помощью, чем физическая сила. Я повязывала платок, когда в коридоре послышались шаги, вскрик и какая-то возня. Далекие вопли все время звучали где-то на краю слуха; я полагала, что жены и возлюбленные покойного государя оплакивают его, оттого не слишком волновалась, но близкий шум меня напугал. Я взглянула на близнецов, замерших, как безмолвные стражи - и один из них распахнул двери. Вырвавшись из рук солдат, в комнату влетела Далхаэшь, почти нагая, лишь в полукорсаже, поддерживающем грудь, растрепанная, с разбитым в кровь лицом - и с разбегу бросилась к моим ногам, обхватив колени: - Госпожа, любовницы принца Тхарайя мертвы! Все, кроме меня! У меня потемнело в глазах. - Господи! Как?! Шуарле накинул на нее плащ, но Далхаэшь прихватила его только на груди, свободной рукой держа меня за подол. - Принц Лаа-Гра приказал своим солдатам перерезать всех! - зачастила она, поглядывая то на дверь, то на меня. - Я жива лишь потому, что этим убийцам захотелось меня! Они сочли, что я - уже мертвая женщина, и что это им так сойдет, ну а я смогла убежать, и вот они теперь торчат за твоей дверью, чтобы добить меня, когда я выйду! - Им захотелось? - услышала я из-за спины насмешливый и злой голос Раадрашь. - Или ты предложила, надеясь на отсрочку? Ты, ничтожество... Далхаэшь задохнулась, как будто слова Раадрашь петлей сжали ее горло, вскочила и взмахнула руками в безмолвной злобе и отчаянии. - Зачем же? - вырвалось у меня. - Какая теперь разница, Раадрашь? - Разница?! - отчеканила Раадрашь, взмахнув хвостом, как бичом. - Разница - честь и доблесть, Лиалешь, это же понятно! Честные - убиты, уцелела - вот эта, мелкая тварь, развратница, предательница! - Ты, демоница, не женщина, ты - метательный нож! - закричала Далхаэшь в настоящей ярости, прерывая слова всхлипываниями. Ее крик снова разбудил Эда и тот заревел спросонья. Сейад хмуро посмотрела на Далхаэшь, но той было все равно, она защищалась. - Ты никогда ничего не чувствовала, ты сама убийца, понять убийцу тебе легче, чем жертву! Тебе плевать на жизнь, ты из тех, кто умирает, смеясь - а я жить хочу! Ты ненавидишь меня, потому что я - моложе, я - человек, я родить могу! Я... - на этих словах Раадрашь отвесила ей пощечину, от которой Далхаэшь села на ложе, прижимая ладонь к щеке. - Я хочу жить, я еще хочу стать счастливой, - закончила она тише. - Да, я ее ненавижу, - сказала мне Раадрашь с отвращением. - Она опозорила Тхарайя, лучшего из всех. - Ты же ненавидишь и Тхарайя! - выкрикнула Далхаэшь, которой эта реплика будто придала новых сил. Дернувшись в сторону Раадрашь, она запнулась о труп солдата и даже не заметила этого. - Что он тебе?! Ты не терпишь его постельных дел, это знают все! - Я не люблю моего мужа, зато я люблю моего принца, - сказала Раадрашь, окаменев лицом. - И он один для меня. А тебе, как жалкой собачонке, все равно, кому подставиться, был бы он кобелем. - Потому что тебе, кованому железу, никогда не понять, для чего нужны постельные дела! Шуарле отвернулся от бранящихся с болезненным отвращением на лице. Я поняла, что Далхаэшь не уймется и не замолчит, и сказала с нажимом, хоть мне было нестерпимо вступать в разговор такого рода: - Далхаэшь, я не хочу это слушать. И прошу тебя перестать кричать рядом с ребенком. В этот миг Далхаэшь вспомнила, что ей грозит смертельная опасность, и что она прибежала искать моей милости - она снова протянула руки к моей одежде, но Раадрашь ударила ее по пальцам. - Лиалешь, ты защитишь меня? - спросила Далхаэшь умоляюще. - Ведь правда? Я всегда знала, что ты добрее и справедливее, чем Старшая... видишь, я уже замолчала, я виновата, я не подумала, но не стану больше говорить громко... - Оденься, - сказала я. - Я рада, что ты осталась жива. - Рада?! - удивилась Раадрашь. - Конечно, - сказала я устало. - Смерти меня не радуют. Ничьи. Никогда. И пожалуйста, пожалуйста, Раадрашь, дорогая, держи себя в руках. Нас мало, и мы в беде. Раадрашь прижалась щекой к моей щеке. - Знаешь, что? - шепнула она мне в ухо. - В любви я завидую не тебе. Я завидую Тхарайя. - Исключительно вовремя, - вздохнула я. - Милая, дорогая, сестра моя, давай обсудим это потом? Раадрашь кивнула. Шуарле убрал мои волосы под бахрому платка. Мне хотелось пойти к Лаа-Гра с открытым лицом, но вовремя пришло в голову, что это будет оскорбительно и дурно выглядеть в глазах мужчин Ашури: я прикрыла углом платка нижнюю часть лица и укуталась в плащ. Я еще рассчитывала на понимание. Солдаты шли впереди, а мы - за ними. Близнецы растворились в сумерках ночного Дворца - светильники в переходах горели через раз - но я чувствовала, что они следуют за нами, бдительно следя за каждым шорохом и движением окрест. Я уже ничего не боялась. Мне казалось, что за несколько часов этой ночи я видела больше смертей, чем иной солдат за день войны - и стала, в какой-то степени, жестче душой. Мне нужна была внутренняя готовность к борьбе - и я была готова. Я только все время думала про Зумруа, который прибежал меня предупредить, зная наверняка, что будет убит. Ему приказала госпожа Бальшь? Или он хотел спасти меня? Он, шпион, склочник, заносчивый кастрат с замашками вельможи? Пожертвовал собой ради меня... или ради госпожи Бальшь, точнее, ради преданности каждому ее слову? В любом случае, не так он был плох, глуп и зол, как я едва не заключила с первого взгляда. Нельзя, ни в коем случае нельзя опрометчиво судить о людях... Теперь в моей свите была Далхаэшь, которая чувствовала к Раадрашь жестокую и вполне взаимную неприязнь. Это тоже не облегчало нашего положения, но, что предпринять в таком случае, я решительно не знала. Меня ужасала участь любовниц Тхарайя; против воли я думала, что среди них были злая умница Гулисташь и красавица Хельшь, умеющая разговаривать с кем угодно - и обе они мертвы, а судьба спасла именно Далхаэшь... Что же ты, Нут? Но я не ропщу ни на тебя, ни на Господа, не подумай... Перед нами открыли резные двери, ведущие в тот самый тронный зал, где Сияющий принимал Тхарайя. Теперь на троне, целиком вырезанном из молочно-оранжевого, яркого и полупрозрачного камня, восседал принц Лаа-Гра, а вокруг толпились его вассалы, моложе, чем прежняя свита государя. Принцы расположились у стен, каждый - в сопровождении, по крайней мере, пары своих воинов; лишь один Возлюбленный Советник, старый и жесткий, по-прежнему стоял на коленях около трона. В зале было очень душно, потому что снова горело множество свечей; только от близнецов за моей спиной веяло грозовым холодом. Несмотря на важный вид, принц Лаа-Гра, холеный мужчина с красивым жестоким лицом - на вид намного моложе Тхарайя, и уж точно, намного ухоженнее - сидел на троне, как на чужом стуле, с которого могут попросить подняться. Он не надел Гранатового Венца и костюм на нем был вполне обычный, но ожерелье из гранатов и золотых лошадиных фигурок, которое я заметила на Сияющем, украшало его грудь. Величавая неподвижность плохо получалась; принц бессознательно постукивал пальцами по резному подлокотнику или крутил золотую лошадку-подвеску - ожерелье жгло его шею. Присутствующие в зале уставились на меня, как на заморскую зверушку. Принц Лаа-Гра моему визиту совсем не обрадовался. - Женщина, с каких пор подобные тебе являются в тронный зал, как собеседники? - спросил он насмешливо. - Уж не думаешь ли ты, что я стану обсуждать с тобой серьезные дела? Я слишком занят для подобных пустяков. Я вздохнула, унимая сердцебиение. Говорить было стыдно, но говорить было надо. - В мире все поменялось этой ночью, - сказала я. - Благороднейший из государей умер, вместо него на троне - некоронованный принц, не наследник и не преемник. По женским покоям рыщут вооруженные мужчины, убивая чужих подруг. Говорят, воин приказал убить младенца. А если все встало вверх дном, отчего бы женщине и не поговорить с узурпатором? Пока я говорила, в зале было очень тихо. Мне показалось, что многие из вассалов Лаа-Гра смотрят на него с недоумением, будто не догадывались или не одобряли. Он сам криво усмехнулся. - Ты - человеческая женщина, не демоница? Я думал, человеческие женщины не смеют поднять глаз! - Тебе тяжело смотреть в мои глаза? - спросила я. - Может, это оттого, что ты предаешь своего брата и приказал убить своего племянника? Я не знаю, на что надеялась: на то, что мои слова пробудят его совесть? На сочувствие его свиты? Все это вдруг показалось совершенно тщетным. Лаа-Гра сказал, более вассалам, чем мне: - Я, возможно, плохой брат, но я - хороший сын. Мой покойный государь много раз жалел в моем присутствии о том, что темные чары демоницы сделали его отцом полудемона. Разве я был не прав, попытавшись исправить его юношескую ошибку? - Это ты - его юношеская ошибка! - фыркнула Раадрашь. - На что ты рассчитывал? Тхарайя прибьет твою шкуру к воротам, когда вернется! Эти простые слова произвели на сановников Лаа-Гра гораздо более сильное впечатление, чем моя жалкая попытка воззвать к его совести - я поняла, насколько во Дворце боялись Тхарайя. Милый юноша, который улыбался моему мужу во дворе, кажется, самый младший из его братьев, улыбнулся и теперь, сказав: - А ведь это должно тебя волновать, Лаа-Гра! Не знаю, ощущаешь ли ты, как от женщин тянет холодкомтого берега - я, во всяком случае, чувствую это отчетливо. И это не только холод теней - это еще и холод меча Тхарайя, тебе не кажется? Принцы и сановники зашептались, мне даже померещился смешок. Юноша весело добавил: - Говорят, тени служат истинному владыке. С чего бы им стоять за спиной женщины, а не за твоим троном? Скулу Лаа-Гра свело судорогой. - Вероятно, - сказал он очень медленно, кусая губы, - тени стоят за спиной женщины, потому что она держит на руках Сияющего. Если только вы все готовы сейчас же преклонить колена перед младенцем-полукровкой. Вы так ратуете за законность? Наступила ужасная тишина. Из моих ног словно пропали кости; если бы Раадрашь и Шуарле не поддержали меня, вероятно, я упала бы на пол. Меня окатила горячая волна такого всеобъемлющего и всепоглощающего ужаса, что стоило дикого труда не завопить в голос. Только мой драгоценный Шуарле, держа меня за локоть, шепнул на ухо: - Держись, это ложь! Это Тхарайя приказал теням служить тебе! - Принц Тхарайя жив! - выкрикнула я почти помимо воли. - Вот интересно, кто из вас угадал! - воскликнул юноша со смехом, а мужчина с иссеченным саблями добродушным лицом, принц Нур-тийе, сказал: - Лаа-Гра, какая странная игра! Ты намекал на божьи откровения, а выходит, что прав у тебя не больше, чем у любого из нас? Лаа-Гра встал, сжимая кулаки. - Вот как вы заговорили?! - сказал он раздраженно. - Хотите, чтобы я перечислил собственные права? Извольте. Я - человек, я - старший после Тхарайя... - Вот именно! - тут же вставил веселый юноша. - После. Принцы рассмеялись. - Тхарайя мертв! - крикнул Лаа-Гра так, что отозвалось пещерное эхо. - Полагаю, он умер раньше отца, а значит, его отродье потеряло права - но если это и не так, кто подтвердит права младенца? Младенец не может править Ашури! - Это нельзя доказать, - сказал юноша. - Надобно ждать, пока не вернутся демоны-птицы - от них мы все узнаем, а после... - Резонно, - заметил один из старших принцев, плотный и хмурый. - Я докажу! - перебил Лаа-Гра и приказал солдатам, стоящим у трона: - Священника сюда! Зал умолк. Меня бил озноб. Я вцепилась в теплую руку Шуарле, рука Раадрашь жарко обнимала меня за талию - но теплее не становилось. Я ждала ужасных событий, я уповала лишь на то, что они не будут настолько ужасными, как мне представлялось - и в этот смятенный момент в зал вошел священник Нут. Я впервые увидела служителя этой богини. Он был одет в белые холщовые одеяния - широкие, расходящиеся книзу штаны и еще более широкую и длинную рубаху - и бос. Его длинные черные волосы, разделенные на четыре пряди и перевитые белыми лентами спускались ниже плеч из-за платка, прикрывающего голову и лицо - только яркие черные глаза и широкие черные брови не были скрыты, как у укутанных женщин. Никаких украшений или знаков сана он не носил. Священник прошел по залу, мягко ступая, не торопясь, внимательно всматриваясь в лица. Остановился рядом со мной - мне померещилась улыбка под мягкой тканью платка, а от его задумчивого взгляда стало чуть легче. Лаа-Гра, усевшись на краешек трона, довольно-таки нетерпеливо дождался, когда священник повернется к нему, и сказал: - Возлюбленный Нут, я рад, что ты явился по моему зову. Ты не мог бы повторить то, что твои братья говорили мне в храме? - Зачем повторять? - отвечал священник. Судя по голосу, он был далеко не стар. - Я слышу, как ложатся кости в гадании Матери Случая, они каждый миг ложатся по-разному. Ты хочешь знать пути судьбы, принц - спрашивай. Кажется, обращение "принц" Лаа-Гра не обнадежило. - Что случилось на севере? - спросил он. - Горы Хуэйни-Аман больше не щит Ашури, - сказал священник, чуть пожав плечами. Его голос показался мне чрезмерно безмятежным для такого сообщения, но он продолжал в том же тоне. - Изгнанные и проклятые, неупокоенные и забытые, те, кому нигде нет места - все они жаждут войти в мир живых через Хуэйни-Аман, как через ворота. Северянин, пришедший воевать, снял охранные заклятья. - Северянин? - переспросил Лаа-Гра с нажимом. - Которому она обещана, - священник махнул темной рукой в мою сторону. - Ведьма, ведьма! - шикнул кто-то из-за спин, но священник хмыкнул и поправил: - Любимица Госпожи Судьбы. Жена птицы, мать птицы, благословленная Костром. Лицо Лаа-Гра снова дернулось. - Что станет со страной? - спросил он почти зло. - Этот путь уже определен? - Ворота будут закрыты и запечатаны, - по-прежнему безмятежно ответил священник. - Гранатовой кровью и жизнью любящего. Как всегда. Так что, пока безопасность страны в руках Тхарайя, я бы не беспокоился. В зале зашушукались. Возлюбленный Советник покачал головой. - Его называют Убийцей Войны, - заметил священник. - Послушай, возлюбленный Нут, - сказал Лаа-Гра, с трудом переводя дыхание. - Ты сказал - "гранатовой кровью и жизнью любящего". Что это значит? - Гранатовая кровь должна пролиться, а жизнь любящего вытечет вместе с нею, - невозмутимо пояснил священник. - Принц, тут уже ясны почти все пути. Горная цепь Хуэйни-Аман останутся нашим заслоном. Тхарайя сделает все, что надо, хотя это может оказаться непростым. Что тебе еще непонятно? - Что значит "почти"?! - крикнул Лаа-Гра. - Что неясно?! - Я вижу - что будет, - ответил священник. - Но я не вижу, как. Вот и все. Я вижу, что ворота будут закрыты и запечатаны, но не вижу, как это произойдет и как выполнятся условия. Знаю только, что они выполнятся. Больше я ничего не могу сказать. С этими словами он повернулся, чтобы уйти. - Тхарайя вернется? - выкрикнул горбоносый усатый принц, которого я не знала по имени. - Не знаю, - бросил священник через плечо. - Я не сочиняю песен. И я не вижу частностей, я вижу только метки на костях Нут. Он пошел к выходу, и никто не посмел его остановить. Я смотрела вслед священнику и пыталась увидеть свет истины в этих, довольно темных пророчествах. Все это было страшно похоже на мои худшие опасения. Умри за страну. Умри за Лаш-Хейрие, за Гранатовый Дворец, за братьев, за жену и ребенка, которых пока не удалось убить - только умри. Оказывается, твоя смерть - необходимое условие победы. И, уж наверное, твоя смерть - необходимое условие спокойствия и процветания. Ты - птица, не человек. Ты умрешь в полете, как птица. Ты умрешь. Серый туман сгустился перед моими глазами, а звуки вдруг резко отдалились, отозвавшись дробящимся эхом. На миг реальными стали только руки Шуарле, поддержавшие меня, и его шепот: - Твой сын, Лиалешь! Не смей быть слабой, принцесса! Я тяжело встряхнула головой, пытаясь сбросить слабость, как путы. Лаа-Гра где-то на другом конце Вселенной спросил: - Вы убедились, маловерные? - и его голос вызвал у меня тошноту, но тут рядом заговорила Раадрашь. Она сдернула платок с головы и замахнулась рукой с разведенными пальцами - знакомым мне жестом: - Земля тебя покроет, Лаа-Гра - а за рекой встретят с радостью! Смотри на меня, на принцессу ядовитых птиц, смотри! У меня есть отец, который назвал Тхарайя сыном, и есть братья, которые и для Тхарайя братья! А у моего отца есть крылатые подданные, лучшие бойцы на свете! - Закрой лицо, демоница! - крикнул молодой принц, стоявший у самого трона, но Раадрашь расхохоталась: - Хорошо, что ты позвал возлюбленного Нут, Лаа-Гра! Теперь я знаю, что врата для мертвецов открыты настежь, а Хуэйни-Аман больше не незыблемый оплот! Я полечу сказать это моим родичам! А еще скажу, что вероломный брат моего мужа нарушил его права, попрал честь и верность, послал грязных убийц к его женщинам и посягал на убийство его единственного сына! Как ты думаешь, что они ответят?! Она выпалила это разом и остановилась перевести дыхание. В зале воцарилась мертвая тишина. - Твои родственники и вассалы обмочились от страха, - насмешливо сказала Раадрашь. - Они поняли, что ты зовешь войну с государем птиц! Тебе это по нраву, ты, птица только по имени?! Принц Орел, подумала я, ах, да... Господи, война... еще одна война... О чем она говорит? Маленький Эд вертелся и хныкал на руках у Сейад, и это странным образом мешало мне сосредоточиться. В следующий миг что-то вокруг произошло, и призрачная рука одного из близнецов взяла из воздуха у самого горла Раадрашь метательный нож. Я догадалась, что Лаа-Гра, вероятно, сделал знак кому-то из своих воинов; не знаю, успела бы Раадрашь увернуться от ножа, но полагаю, что, вероятнее - не успела бы. Мы живы, благодаря теням. Только - благодаря теням. - Ты, убийца! - закричала Раадрашь, но я скинула, наконец, это серое оцепенение и поймала ее руку: - Сестра... остановись. Она обернулась, сверкая прекрасными злыми глазами: - Что?! Я... - Раадрашь, мы пока не будем говорить о войне, хорошо? - сказала я, как можно громче. - Мы с тобой вспомним, что Ашури принадлежит нашему драгоценному мужу Тхарайя, настоящему государю, а Тхарайя не хотел бы войны с птицами, правда? Теперь принцы слушали меня. Нур-тийе даже подошел поближе. Я подняла край платка с плеч Раадрашь и накинула ей на голову. Раадрашь, как видно, поняла и замолчала, прикрывшись снова, но ее смирения было мало для нашей безопасности, и мне пришлось продолжать говорить. - Это, наверное, допустимая мера, Раадрашь, - сказала я, обращаясь к ней, но так громко, чтобы слышали и другие, - но это - последняя мера. Не будем торопиться. Горе, причиненное смертью отца, и честолюбие лишили принца Лаа-Гра разума на короткий срок. Он придет в себя, когда кончится эта ужасная ночь. Это, конечно, не воскресит мертвых, но зато поможет принцу воздержаться от еще большего зла. - Хэй, женщина! - рявкнул Лаа-Гра. - Считаешь меня безумным?! - Докажи мне, что я не права, - сказала я кротко. - Я слаба, я глупа. Я не могу видеть далеко. Я всего лишь вывожу посылки из очевидных фактов. Ты заочно похоронил моего мужа, которого я люблю, и приказывал убить его ребенка. Это было обдуманным решением? Ты - расчетливый злодей, а я ошиблась? Лаа-Гра стукнул кулаком по подлокотнику трона и сморщился. Юный принц радостно улыбнулся и показал на двери зала за моей спиной: - Смотрите! Бабушка Бальшь! Госпожа Бальшь, укутанная в черный шелк, похожая на призрак в сиянии свечей, опираясь на руку Эрлие, ненакрашенного, в черном, с восковым неподвижным лицом, сопровождаемая еще парой одетых в черное кастратов, вошла в зал, медленно прошествовала мимо принцев и остановилась у трона: - Твоя мать была изворотливая сука, Лаа-Гра, - сказала она своим резким голосом, в котором не ощущалось ни тени слабости, протянув к трону крохотную сухую руку. - Она была умна и хитра; с чего это ты так глуп? Не в родителей пошел? Лаа-Гра привстал с трона, изменившись в лице: - Была, Бальшь?! Госпожа Бальшь расхохоталась в ужасной тишине: - Ты забыл, принц: старшие жены и любимые рабыни сопровождают государя на тот берег! Пока ты играл в короля, я следовала древнему обычаю. Мне только не удалось найти опиума, чтобы уход твоей матери был блаженен; оттого я дала ей выпить настойки Черного Сердца. Она подохла, скуля - как подобает суке, породившей паршивых щенков! Лаа-Гра, забыв обо всем от горя и ужаса, вскочил, в два прыжка подбежал к госпоже Бальшь и схватил ее за горло - тоненькая фигурка государыни показалась тростинкой в его руках. Эрлие вскрикнул от ужаса и попытался разжать его пальцы, но силы принца-воина и кастрата были, очевидно, неравны - Лаа-Гра, не глядя, отшвырнул его в сторону, как досадную помеху, а его солдаты схватили остальных кастратов из свиты государыни, рванувшихся на помощь своей госпоже, заломили им руки и оттащили подальше. Юный принц, в миг растеряв веселость, пронзительно закричал, совсем по-детски: - Лаа-Гра, бешеный пес, остановись, ты убьешь бабушку! Этот вопль привел Лаа-Гра в чувство, по крайней мере, настолько, чтобы он осознал, что творит, и выпустил госпожу Бальшь из рук - но государыня осела на пол, и ее голова ударилась о темно-красный камень с глухим неживым стуком. Горбоносый принц, усмехнувшись, вскинул вверх правую руку, так, будто держал невидимый кубок - жест, которым в Ашури приветствовали победителей поединка. Высокий и хмурый принц, стоящий бок о бок с ним, с отвращением отодвинулся. Младший принц кинулся на пол рядом с государыней, затормошил, коснулся пальцами губ, пытаясь уловить тепло дыхания - но, как видно, не преуспел в этом. Отпустив обмякшее тело, он вскочил и указал на Лаа-Гра вытянутой ладонью - "именно ты и преступник!": - Как ты мог! Надеюсь, сердце сгорит в твоей груди! Но Лаа-Гра уже взял себя в руки. - Я следовал древнему обычаю, - сказал он с нервным и глумливым смешком. - Бальшь пережила своего мужа, не согрев его могилу своим теплом - так отчего бы ей не проводить на тот берег нежно любимого сына? И тебе, Эль-Тхи, лучше не рыдать сейчас: Бальшь убила мою мать, возможно, за ней последовала и твоя! - Верно, верно, - откликнулся горбоносый, улыбаясь. - Во Дворце всегда пахнет ядом, но сейчас, как мне кажется, этот привычный запах стал слабее! Эль-Тхи шмыгнул носом, вытер ладонью лицо и остановился перед троном, тяжело дыша: - Ты слишком много на себя берешь, Лаа-Гра... А ты, Скиин-Хеа, просто мерзавец! - У малютки Эль-Тхи есть сердце! - со смехом воскликнул горбоносый Скиин-Хеа. - Кто бы мог подумать! Какие удивительные дела нынче творятся! - В Гранатовом Дворце стало на одного убийцу меньше, - сказал Лаа-Гра. Его полуулыбка снова явственно отдавала безумием. - Так что дела неплохи. Тхарайя был любимчиком Бальшь; мне бы не хотелось, чтобы эта побелевшая от старости ядовитая змея укусила и меня, чтобы Тхарайя не скучал на том берегу! - О, этот страх великого воина перед дряхлой старухой! - фыркнул высокий хмурый принц, и Скиин-Хеа возразил, смеясь: - О, эта детская вера в беззащитность скорпиона и безопасность гадюки! Я поражалась про себя тупому покою, с которым сама взирала на мертвую государыню и на все происходящее - вероятно, оттого, что моя душа не могла вместить в себя столько зла и горя сразу. Братья Тхарайя, очевидно, не могли скорбеть о своем отце; его смерть из тяжелого горя в одночасье превратилась в отвлеченный принцип, в побуждение к действию - и мне показалось, что в качестве этого действия многие из них представляют себе лишь новые и новые убийства. Смысл скорби был непонятен почти никому во Дворце. - Я все решил, - сказал Лаа-Гра с безумной веселостью. - Тени не подчинятся мне, пока не увидят труп Тхарайя - ладно, подождем его трупа или известий от птиц. Вы все можете считать меня правителем, пока я не стал королем. А женщины должны отправляться к себе, - он коротко хохотнул и добавил: - Во избежание войны с королем демонов, заприте решетки на темной стороне и не выпускайте их из дворца. Пусть Нут разберется, кто прав! Я пошла к выходу, и моя свита направилась за мной. Я чувствовала спиной отчаянные взгляды кастратов госпожи Бальшь, я отлично понимала, что кровавый кошмар еще только начинается - но могла только с ужасом и тоской осознавать собственную беспомощность. Со мной - тени Тхарайя. Я могу спасти своего ребенка и своих вассалов. Если захочет Господь и если кости Нут лягут хорошо, то, быть может, у меня получится спасти еще кого-нибудь. Но, как бы моя душа не рвалась к этому отчаянно - я не могу спасти всех, кому грозит беда. Кажется, с осознанием этого я стала взрослой. Вернувшись в свою комнату, я поразилась темноте мира за окнами. Похоже, ужасная ночь не собиралась кончиться на рассвете. Ненастная мгла облегала небеса до горизонта; весь чистый небосвод Ашури был наглухо закрыт тяжелыми тучами - я вспомнила позлащенную луну, осветившую умирающего Зумруа, но бешеный ветер, несущий с собой холод и мрак, закрыл ее свет и свет расцветающей зари тучами, словно траурным покровом. В покоях было холодно. По приказу Лаа-Гра резную решетку на выход в сад опустили, но сквозь нее свободно втекал неожиданно холодный и сырой воздух, будто еще не кончилась ранняя весна. Резко пахло влажной травой. Мы ушли из зала в комнату с узкими оконцами в цветных витражах, по которой не гулял сквозной ветер; Шуарле затворил дверь и зажег светильники. Здесь мне показалось уютнее, чем в моих обычных апартаментах - за время нашего отсутствия слуги Дворца убрали трупы, но, проходя опочивальней, я едва не наступила на пятно крови, впитавшейся в ковер. Кровь Зумруа... Стоило подумать об этом, как помимо воли вспомнилась и госпожа Бальшь - ее укутанное в черное хрупкое тело, неловко лежащее на полу. Железные руки Лаа-Гра на ее тонкой шее... Лаа-Гра сломал ее шею, вдруг поняла я, это было очень просто для него - и слезы полились сами собой. Шуарле обнял меня, я спрятала лицо у него на груди - и он не сказал: "Улыбайся, принцесса". Я оплакивала госпожу Бальшь, которая, возможно, сделала в жизни много непоправимого зла, но любила Тхарайя и была добра со мной. Я поплакала над Зумруа, думая об уцелевших из свиты госпожи Бальшь - судя по ужасу в глазах Эрлие, их ждала самая жалкая участь. Я вспомнила о Гулисташь, о других женщинах из нашей свиты - на них у меня уже не хватило слез, я только хныкала и кусала губы. О Тхарайя я не могла даже думать. Шуарле молча гладил меня по спине. Чья-то рука - Сейад? - протянула мне чашку с отваром ти: - Э-э, Лилес, весь мир нынче плачет по государю - но по государю Манолу, не по государю Тхерану. Что бы ни случилось завтра - сегодня еще жив твой мужчина, слышишь ли? Не режь себя мыслями - младенцу от того тоже больно, глупая ты! Я хлебнула ти, отдающий холодком степных трав Сейад - и этот холодок слегка остудил мою горящую голову. Напряжение потихоньку сходило на нет, оставляя только ноющую боль в висках и ту тяжесть, какая всегда сопровождает бессонную ночь. Шуарле расстелил для меня постель, и я прилегла, почти не раздеваясь, скинув только платок и плащ, рядом с малышом. Эд ухватился за меня и моментально уснул; я чувствовала безмерную усталость, но поняла, что сразу уснуть не удастся - было никак не найти удобную позу. Раадрашь присела на ложе у меня в ногах, Шуарле - на ковер рядом; их присутствие отогревало меня, но не помогало отогнать мучительную тревогу. Я слишком много услышала за эту ночь - и слишком многого не поняла. Сейад обтирала платком, смоченным в настое трав, мое заплаканное лицо - и что-то мурлыкала про себя. Ее мурлыканье и прикосновения странным образом прояснили мои мысли. - Сейад, - спросила я неожиданно для себя, - а почему врата в горах Хуэйни-Аман можно закрыть только ценой жизни? Неужели, чтобы победить в войне, непременно нужно погибнуть? И что это за победа, если победитель мертв? Мне кажется, ты знаешь... - Это все знают, - сказала Раадрашь. Ее голос прозвучал непривычно уважительно и возвышенно. - Птицы - уж во всяком случае, с людей слишком много не спросишь... Это и я знаю. Последний, кто закрывал эти врата, был принц аглийе, брат моего прадеда... Знаешь, Лиалешь, я должна была полететь с Тхарайя. Быть может, я тоже могла бы закрыть их, я ведь тоже королевского рода, - сказала она с глубоким мечтательным вздохом. - Ах, Лиалешь, это - смерть воина, это - смерть героя, и это необыкновенно достойно - отдать живым свою душу... - О-э, - подала голос Далхаэшь, которую доселе было не видно и не слышно, так, что я почти забыла про нее. - Видишь, Лиалешь, эта сумасшедшая мечтает умереть, как солдат! Так рвется умереть, что порицает желающих жить! - Я рвусь спасти Тхарайя, которого ты предала! - немедленно отрезала Раадрашь, тут же выпадая из своего жертвенного пафоса. Мне снова пришлось вмешаться в их ссору, чтобы она не зашла слишком далеко. - Сейад, - сказала я чуть громче, чем хотела бы. - Расскажи мне об этом; я, похоже, не дождусь внятного рассказа ни от кого, кроме тебя. Далхаэшь недовольно замолчала, но перебить меня не посмела. Шуарле оперся локтями о край ложа, а Раадрашь раздраженно вильнула хвостом, но тоже спорить не стала. Сейад грустно улыбнулась. - Не победа - умереть за победу, говоришь ты... - начала она, вынимая из торбочки очередной недовязанный носочек. - Э-э, может, и права ты... Но уж такая это война, такие враги. Смертного врага можно убить - с мертвым врагом что сделаешь, скажи? С тем, кого ты убил, уложил в землю и засыпал его очи землей, а он снова встал, чтобы достать тебя клинком, что, скажи, делать с таким? - Как это может быть? - спросила я. - Это звучит, как кошмар... - Э-э, как! Давно это началось, Лилес... может, тыщу лет назад, а может, больше - очень давно. Там кому-то, - Сейад ткнула спицей вверх, очевидно, имея в виду небеса, - или там, - она ткнула спицей вниз, в направлении преисподней, - захотелось крови. Да не той, что всегда ручьями лилась на поле боя - эту кровь они могли горстями черпать - а той, что стоит куда подороже. Крови невинных, видишь ты. Беззащитных. На которых и у очерствевшего душой не вдруг поднимется клинок. Вот какая им кровь приспичила, Лилес. - И аманейе стравили людей с птицами! - вставила Раадрашь, не выдержав. Ее зрачки расширились, как у ребенка, слушающего страшную сказку. - Хэй, так! - Сейад кивнула, продолжая вязать. Непостижимо длинная, пушистая шерстяная нить тянулась из торбочки, но клубков внутри я никогда не видела. - Кто-то из них, из тех хитрецов, которые любят кровь и знают, как ее добыть, понимаешь ты, нашептал людям, какие из птенцов получаются дивные рабы! Это он первый выжег у птенца на лбу проклятый знак, что зовут "страх полета" - а дальше все само пошло, так ведь с людьми всегда. Им покажи крошечное зло - они вырастят его с гору, верно. Шуарле вздохнул или всхлипнул, и я подала ему руку. Он прижал ко лбу мои пальцы, будто у него вдруг разболелось место стертого клейма. - Э-э, вот так, как с ним, делали с многими тогда! - сказала Сейад, кивнув в сторону Шуарле. - И хуже, чем с ним! Так появились первые полукровки, камень бесплодный - от птах, которых брали силой. А потом птицы стали мстить, и уже человечья кровь полилась потоками. Птицы-то без разбора убивали, никого не щадили, даже младенцев - а все оттого, что птицам нет хуже зла и беды, чем рабство. Все они могли стерпеть, кроме обрезанных крыльев, а видеть братьев и сестер с обрезанными крыльями было им нестерпимо... - Да, да! - снова перебила Раадрашь. - Они убивали друг друга без счета, пока однажды птицы не уничтожили человеческий поселок почти целиком! И тогда мертвые ужаснулись и встали защищать живых! Вот так врата и открылись! Так рассказывала моя бабка! - Э-хе-хей, если бы! - вздохнула Сейад. - Мертвые сами возжаждали кровавой мести, вот что я говорю! И они все встали, брошенные в степи тела, проткнутые железом тела, растерзанные тела, несчастные тела, лишенные оплакивания и погребения, встали, чтобы живым отомстить, вот что случилось! Э-э, они, мертвые, понимаешь ты, не стали разбирать, кто убил их, а кто убивал их убийц. Они одно знали - их убила война! Их ненависть убила. И они напились крови живых и их слез до отвала! - А из воинов никто не вернулся домой, - кивнул Шуарле. - Я вспоминаю... когда-то очень давно мне эту легенду тоже рассказывали... Мать рассказывала... Воины людей и птиц забыли о вражде друг к другу - они стали плечом плечу сражаться с мертвецами. Только мертвеца ведь нельзя убить второй раз, да, Сейад? - Да, это верно, - сказала Сейад, покачивая головой. - Нельзя убить уже убитого. Пока у него будет тленное тело - будет сражаться тело, когда тело распадется в прах - будет сражаться голодный дух, а он сильнее тела и вовсе неуязвим. Люди их укладывали - и сами ложились в землю, но людей становилось все меньше, а мертвецов - все больше. Тогда-то уцелевшие и воззвали к Солнцу! - К Нут, - поправила Раадрашь. - Ай! - отмахнулась Сейад. - К самым сильным из всех! Они воззвали - они и ответ получили. Жажду мертвых утолит самая чистая кровь, а их ярость утишит сердце, не знающее ненависти. Как только нашелся высокородный мужчина, готовый пожертвовать собой ради жизни живых и покоя мертвых, так все это бедство и прекратилось. Вот все. - С тех пор мертвые вставали несколько раз, - сказала Раадрашь. - И всегда находился принц, готовый умереть за других. Последний раз - наш, птица, брат моего прадеда, о нем до сих пор поют песни. А в этот раз - полукровка, - ее голос зазвучал прорывающимися слезами, - опальный принц людей - получил каплю счастья, чтобы умереть со славой - ах, горе мне, ничтожной! - и Раадрашь, беззвучно рыдая, упала в мои объятия. Впервые я увидела ее плачущей, да еще и - оплакивающей Тхарайя. Зрелище показалось невероятным, но история Сейад и мне надорвала сердце. - Послушай, - сказала я, стараясь не плакать вместе с ней, - мы еще ничего не знаем. Может, возлюбленный Нут ошибся, и все не так ужасно... В конце концов, эту войну начали мои соотечественники-северяне - им и расплачиваться... может, мертвые сами уйдут, когда птицы Тхарайя победят северян... - Хорошо бы, - вздохнул Шуарле, и я услышала в его голосе боль и его неверие. - Если мертвецов устроит такая плата... Я кивнула. Раадрашь свернулась клубком на ложе рядом со мной, еще всхлипывая. Сейад вязала и покачивалась, по обыкновению, что-то напевая. Далхаэшь сладко спала в углу на куче подушек. Занималось, серое утро, за стенами Дворца начинался дождь - и ветер швырнул в цветное стекло окна пригоршню капель, тяжелых, как свинцовые пули...