Корона, Огонь и Медные Крылья (Далин М.)

Часть 16

На самом деле, они тут все были - сплошное зло: и мужики, и девки, и звери, и мухи. И жарища. И дети. Все эти язычники, Божьи враги, холуи Той Стороны. Я не думал, что все будет настолько паршиво. Я ведь достаточно читал о войне. Послушать других, так это ж всегда весело! Я легко могу себе представить, что было бы, напади мы на наших соседей с континента. Соседи у нас - все-таки люди нормальные, верующие люди, я хочу сказать. И они не прут на рожон с этими сумасшедшими улыбочками. Если в человека не вселится демон, человек так не может! Дико было с ними рубиться - из-за этих их улыбок перед смертью. Как с выходцами с того света. Если человек боится Бога, ему не придет в голову сожрать яд и подохнуть просто за здорово живешь, как эти черномазые курвы, которые тут валялись с кем попало, видите ли, а ублажить моих ребят им оказалось до смерти неохота! Но эти, которые отравились, оказались еще не самым худшим случаем. Мы ведь положили этот поганый город под себя! Ну некому тут было рыпаться, некому - как же получилось, что не вышло ни победы настоящей, ни безопасности настоящей?! Ведь мои волкодавы рассказывали, каково это обычно - а мои волкодавы изрядно повоевали в других кампаниях, будьте покойны, дамы и господа! Обычно город, который под тебя лег, трясется в ужасе, прячется по чердакам-подвалам, готов все из сундуков вытряхнуть, лишь бы не всех поголовно резали, на четвереньках ползает. Но, будь оно проклято, почему ж не этот город?! Здесь, в первый же день этой войны, убили моего бедного Жерара. Да как! Честное слово, если бы он был убит в бою, это еще не показалось бы таким ужасным - но ведь бои в городе к тому моменту уже закончились! Мы, в сущности, уже и не воевали - мы развлекались. Тут было полно удивительной дряни: мы просто бродили повсюду и рассматривали эти диковины, эти статуэтки всяких богопротивных монстров, эти побрякушки - явно драгоценные, но тоже непристойные по виду... Стивен, болван, нашел пузырек с каким-то благовонием, полился им, как духами - а запах совершенно не собирался выветриваться, просто с ног сбивал. Поэтому он запер гаденыша-монаха в каком-то пустом доме, в комнатушке с крепким запором, приставил к дверям солдат, а сам пошел купаться в фонтане. Я, Альфонс и Жерар тоже собирались, но тут волкодавы притащили эту девку. Она была вроде бы и непохожа на шлюху: побрякушки, тряпки - все это выглядело недешево, да и сама очень ухоженная, хоть и черномазая. Только взгляд у нее был, как у шлюхи - слишком смелый, спокойный, даже какой-то веселый. Эта гадина посмотрела на меня, усмехнулась, облизнула губы, повела плечами и сказала что-то - я так понял, что может многое показать, если солдаты ее отпустят. И ведь я хотел... Господь уберег. Все потому, что Жерар на нее смотрел с интересом, и я решил его порадовать с королевской широтой. - Вроде бы наша первая на этом берегу, - сказал я. - Ты так отличился в сегодняшней драке, что заслуживаешь награды за доблесть. Сколько нынче на твоем личном счету? Человек пять? Солдаты вокруг одобрительно засвистели, а Жерар и вправду страшно обрадовался, раскланялся и приказал им отпустить девку. Он решил с ней в галантность поиграть, улыбнулся, потрепал ее по щечке, все такое. Она тоже разулыбалась, качнула бедрами и сама подошла - да так шла, что все вокруг слюной истекли: крутила задом и грудью просто на диво, все качалось и двигалось... гнусно, но заводило. Сама обняла Жерара за шею, обвилась вокруг и поцеловала, как настоящая шлюха; на нем еле штаны уцелели. Поцелуй занял минуты полторы, не меньше - и вдруг Жерар захрипел и рухнул на землю. Это было так неожиданно, что все оторопели. Смотрели на него, ошарашенные, оглушенные, а его корчило, как припадочного, аж кости трещали, выгибало, пена перла изо рта, глаза вылезли из орбит, лицо посинело, потом почернело... Вроде бы никто это с девкой сразу не связал; меня только через минуту, наверное, осенило, и я посмотрел на нее. А она расхохоталась, сняла и швырнула мне кольцо - и прямо в тот миг, когда к ней дернулись солдаты, воткнула себе под грудь нож Жерара. По рукоять. Смеясь! И вот же ведьма! Ведь никто не заметил, как у нее этот нож оказался! Все смотрели на ее задницу, а не на его нож, да к тому же эта гадина его так лапала... Она, наверное, могла бы и саблю отстегнуть - и никто бы не заметил. И меня передернуло задним числом. Господи, я же сам ее хотел... Альфонс надел перчатку, поднял ее кольцо и показал мне. Массивная вещица - серебряный бутон перстня легоньким толчком раздвигался в полое лезвие, а из этого лезвия еще сочилось что-то черное и кровь Жерара. Мертвая шлюха лежала на земле в кровавой луже с открытыми глазами и улыбалась; от ее вида просто оторопь брала. Вот тебе и победа, и награда. Кто-то побежал за братом Бенедиктом, но пока бегали, Жерар, бедняга, уже кончился. Бенедикт остался молиться над трупом - а я приказал собрать всех наших людей на ярмарочной площади, чтобы призвать к осторожности и осмотрительности. Опоздал. Мне потом понарассказали историй. Я еще подумал, хорошо еще, что вина на здешней ярмарке мы почти не нашли, и солдаты были трезвы, а то вышло бы гораздо хуже. Пока мы осматривались, здешние ведьмы убили еще троих, которым только и хотелось слегка расслабиться после боя. Дамы и господа, здешние шлюхи, оказывается, таскали с собой стилеты и боевые иглы! И знали, куда воткнуть эту штуку, демоны бы их сожрали! Разумеется, солдаты озверели. Я сам был в точно таком же расположении духа - кого тут жалеть?! Солдаты с моего флагмана кричали: "Тут же настоящее демоново гнездо, ваше высочество! Спалить его - и вся недолга!" - а мне показалось глупо возражать очевидным вещам... Но здешние дома не горели, хоть тресни! Мы лили масло на стены, бросали охапки соломы - а вся эта дрянь только чадно тлела без огня и все. Похоже, все тут было заколдовано. Какая-то старая ведьма выскочила прямо на солдат, вся раскосмаченная, в разодранной рубашке - а голая морщинистая грудь моталась в прорехе, как потрепанная сума бродяги - и завопила что-то, замахиваясь руками. Стивен вскинул пистолет и вышиб ей мозги - а из-за забора рядом с ним кто-то плеснул целый таз крутого кипятка, и солдат, которого окатило по пояс, заорал ужасным голосом. И вот тут-то и пошла настоящая потеха! Больше мои волкодавы не стали обкладывать соломой дома. Просто стаскивали в кучу все горючее подряд: ту же солому, тряпки, палки, уголь - на кучу лили масло и поджигали. А когда разгоралось - швыряли туда любую сволочь, какую удавалось поймать - ни на что не глядя. Никто больше не уединялся с девочкой - если кого из местных шлюх и пользовали, то исключительно в компании. И потом прикалывали от греха - они же не умели плакать, эти ведьмы, не умели визжать, как нормальные женщины; заметно было, что такая ведьма снова будет царапаться, когда отлежится. Или вызовет Тех Самых. Я счел, что лучше заранее принять меры. Резонно ведь, дамы и господа? Нам нужны были лошади, телеги и провиант. Ну, кое-какая жратва, положим, обнаружилась; солдаты перетряхнули весь этот городишко и стащили все на площадь. Из ценного - мешки с мукой, вяленое и сырое мясо, совершенно дурацкий сыр, пресный и в пупырышках, овощи, мед... Богато, на самом деле. Парни притащили кожаный мешок с какими-то странными блестящими темными зернами - пахли эти штуки просто прекрасно, а на вкус оказались жесткими и дико горькими. Мы с Альфонсом и Стивеном ради опыта их варили, долго - но они так и не разварились, да и слаще не стали. За каким демоном дикарям понадобилась эта дрянь - непонятно. Телеги тоже нашлись. Зато здешние лошади оказались совершенно бесноватыми свирепыми зверюгами. И красивыми, ах и красивыми же! - мужики тут пахали на быках, лошадей держали те, что побогаче, и все больше рысаков сухой, длинноногой, чрезвычайно элегантной породы. Холили их дикари, заботились - но такое чувство, что не объезжали толком; к тому же упряжь нашлась исключительно какая-то дурная, неудобная и малополезная. Дамы и господа, я же люблю лошадей, очень - они куда приятнее, чем люди, и такие грациозные и сильные... а тут они так визжали и рвались, будто их тянули на колбасу, а еще норовили кусаться или бить копытами. И солдаты их лупили почем зря, когда пытались взнуздать по-человечески. Нестерпимо смотреть! Я в первый раз наорал на своих, на самом деле вышел из себя, сорвался. Нехорошо, понимаю. Но мои волкодавы выволокли из дикарской конюшни за узду эту красавицу, Господи милостивый... Она так фыркала и мотала головой - душечка, сердечко мое... вся золотистая, совершенно атласная, блестящая, будто ее маслом смазали; ушки остренькие, крохотные, грива с хвостом заплетены в мелкие косички, а глаза громадные, влажные, умные - чистые глаза, у людей таких не бывает. Лоб высокий, посередине - беленькая искорка. А эти идиоты, дуболомы без сердца, хлестали ее веревкой и вожжами по чему попало! Я и рявкнул: - А ну прекратить сейчас же! Они от меня не ждали, не привыкли, я всегда с ними спокойно и строго, величественно - потому перепугались и давай оправдываться. Одержимая, мол, животина, кусачая - и вправду она кусанула одного до крови. Только я сказал, что это ничего не меняет. - Если бы это был дикарь - тогда я бы понял, - говорю. - Но лошадь же - творение Господне, безгрешное, неразумное, болваны. Чего добьетесь? Только перепугаете... Альфонс сказал: - Не волнуйтесь, ваше высочество, успокойтесь, - а я его перебил: - У тебя, похоже, ни нервов, ни жалости! - и он отстал меня со своими глупостями. А рыженькая вся дрожала, как листочек, бедняжка. Дуболомы ее выпустили, она отпрянула к изгороди, там стояла, косилась и фыркала. Как я потом ее уговаривал! Кокетничал с ней, нежнее, чем с честной девочкой, оглаживал, фрукты ей предлагал, кусочки белого хлеба... называл ее Душенькой и Красотулей, только она не слишком-то хорошо меня понимала, глупенькая дикарка. Я даже думал послать за гаденышем, чтобы он ей перевел - но лошадка потихоньку перестала дичиться. И я ее взял себе. Первый трофей, который сильно меня порадовал. День вышел очень тяжелый, кровавый и грязный. И отпевать пришлось многих. И Жерара мне было жаль, жутко жаль, он по-настоящему преданно меня любил, но все равно отлегло от души, когда его закопали - слишком уж тело мерзко выглядело. И спокойно в городе так и не стало, хотя у всех, по-моему, было такое чувство, что и живых-то тут не осталось. А солдатам пришлось, проклиная все на свете, закапывать издохших язычников, потому что на жаре мясо начинает гнить уж очень быстро. В общем, дурной день. Но все думали, что ночь будет лучше. Все из-за того, что вечер пришел очень славный, обманный вечер: с моря дул ветерок, стало свежо, и даже сквозь гарь и падаль чувствовалось, как розы пахнут. Лошади успокоились, а собак, брехучих и тех, которые выли, солдаты перебили, чтобы не давили на уши. И сами не орали, даже пьяные. Тишина наступила. Чуть не сказал "как на кладбище", ад разрази! Мне не нравилось, как оно все вышло. Днем нравилось, а вечером разонравилось. Азарт прошел и что-то такое появилось... досада какая-то. Недовольство. Разве я так хотел? Я же думал, что в первом городе всю первую ночь буду кутить с баронами, а вокруг будут черномазые девки - в смысле, черномазые, конечно, но красивые и совершенно распущенные. Любви, вина и золота по горло! Что язычники перепугаются пушек и прочего, с перепугу нас зауважают - и может, Бенедикт кого-нибудь окрестит. Что все это выйдет весело и душеспасительно. А вышло... Дерьмо какое-то вышло. Разве я думал, что тут выйдет такая бойня? И грязища? А девки тут бешеные... и беднягу Жерара убили слишком уж глупо и противно... и сгоревшие воняли так, что вся одежда, кажется, паленым мясом пропиталась... и вина нет. И золота оказалось куда меньше, чем ожидалось. Но самое главное - обращать-то, в общем, некого. Кругом только мертвецы, наши и чужие. И то ли скучно, то ли гнусно как-то. Из всех наших по-настоящему пьян был только брат Бенедикт. Он, наверное, с корабля флягу захватил - и теперь сидел в саду под цветущим деревом, совершенно восковым, как ненастоящее, и пел псалмы. Благочестиво, но, почему-то, раздражал. Наверное, умнее всего было бы на корабль пойти - только совершенно не хотелось на корабль. Скучно. Он мне вдруг надоел до невозможности, просто как тюрьма какая-то плавучая, из которой только что с великими трудами выбрались. Я только подумал, как там от всего несет рыбьим жиром, и гальюном, и солониной, и потом, и блевотиной - и сразу стало противно. Так что мне устроили что-то вроде походного жилья в местном домишке поприличнее. Спальня прямо-таки шикарная попалась - на постель впятером можно улечься, все в атласе и шелку, куча подушек. Пахнет чем-то приятным. Трупы оттуда убрали, а кровью никто не напачкал. Хорошо, в общем. Я устроился в этой спальне и приказал зажечь свечи. От них пошел отличный запах, сладкий и терпкий, медовый. Еще я бы выпил, но за вином надо было посылать на корабли, а этого, почему-то, не хотелось. И я вдруг начал нервничать непонятно отчего. Командиры волкодавов расставили караульных, а я еле сдерживался, чтобы не пойти проверять посты. Чем ярче закат разгорался, тем больше становилось не по себе; принесли ужин, а кусок в горло совершенно не шел. Казалось, что мясо падалью отдает. Я посмотрел, как Стивен и Альфонс едят, и подумал, что, на самом деле, не мне одному кажется. Они вообще-то не дураки пожрать - а тут еле дотронулись. А этот идиот Альфонс опять побежал блевать после того, как съел кусок жареного гуся. Меня это уже начинало бесить: слабак, кишка тонка - сиди дома! Уже хотелось отослать баронов и позвать к столу волкодавов. Одно остановило - не годится нарушать традиции. Еще вообразят невесть что, если усядутся ужинать с будущим королем... И все-таки порадовало, что Бенедикт пришел, хотя был еще и не вполне трезвый. Он начал очень бодро проповедовать насчет упорствующих и коснеющих во грехе, похихикал над дикарями, рассмешил всех, успокоил... Я подумал, что хорошо бы ему остаться где-нибудь поблизости - и приказал постелить ему в соседнем закутке, где стояла низенькая кушетка и деревянные идолы. Ну, идолов-то выкинули - а Бенедикт водрузил на стену образ Всезрящего Ока, и сразу стало уютно. Рядом с Бенедиктом эта ерунда немножко отпустила. Я расслабился, поел здешних фруктов - фрукты у них хороши, надо сказать - и улегся подремать. Хорошо бы было взять сюда женщину... ну, так... но, вроде бы, неоткуда... а оставаться одному не хотелось - и я послал за тюфяками для баронов, так что они устроились на полу этой спальни. Мы еще поболтали перед сном. Подосадовали, что ни вина, ни девок, повспоминали, какая драка была. Стивен, все-таки, отличный фехтовальщик, просто отличный, не лучше меня, но я все равно его отметил. Зато начал потихоньку брезговать Альфонсом, которого опять потянуло на блев, когда Стивен рассказывал о чьих-то выпущенных кишках. С чего, собственно? Кишки принадлежали язычнику, я припоминаю. Потом совсем стемнело; когда бароны задули свечи, стало темно, как в сундуке. Я даже подумал, не стоит ли приказать оставить одну-две, но решил не оставлять. Еще вообразят сдуру, что я боюсь темноты. Будущий государь должен думать о своей репутации. Тем более, что вокруг дома стояли наши посты - кто бы прорвался? Стивен, дубина, сразу задрых, как убитый. Альфонс крутился-вертелся, сглатывал, пыхтел - но, в конце концов, заснул и он. А я лежал в этой темноте, не мог заснуть, и в голову лезла всякая дрянь и блажь. Насчет сгоревших. Уж очень их вышло много. Все казалось, что паленым мясом несет, и от волос, и от одежды, и постель разом пропахла - а ведь купались... Я смотрел в темноту, смотрел - и вдруг мне показалось, что я начинаю что-то слабо видеть, будто в спальне слегка посветлело. Бледный такой отсвет, как от сальной свечки. И в этом отсвете я увидел... На самом деле, я понимаю, как это прозвучит, дамы и господа. Но это вовсе не бред. Я увидел Жерара. Мертвого. Он стоял прямо надо мной и пялился мне в лицо своими вытаращенными глазищами, мутными, как у снулой рыбины. Я зажмурился, потряс головой - и тут почувствовал, как потянуло другим запахом. Крови, блевотины и разрытой земли. Здешней, красной, в которую мы их всех закопали. Он был настоящий, этот мертвяк! Эта тварь, которая разрыла свою яму и вылезла! Чтобы попытаться перепугать своего сюзерена! Сволочь! Я рявкнул: "Убирайся вон!" - и швырнул в него подушкой. Думал, подушка пролетит насквозь, как через привидение - а она ударилась об его тело и плюхнулась на пол. Жерар даже не шевельнулся, зато Альфонс подскочил, как ужаленный, шарахнулся, закашлялся и схватил себя за горло - только без ужина ему блевануть оказалось нечем. Стивен, у которого ума всегда было меньше, зато храбрости и здравого смысла побольше, выскочил в соседнюю комнату - будить брата Бенедикта. А Жерар стоял, не шевелясь, скалился, таращился - и вдруг оказался на ладонь ближе ко мне. Не двигая ногами. Я совершенно непроизвольно отодвинулся к стене - от Жерара несло такой могилой, что просто нестерпимо было приближаться. И этот истеричный сопляк Альфонс все чиркал и чиркал кресалом, чтобы зажечь свечу, а свеча и не думала зажигаться. Бенедикт вломился в комнату с горящей свечой, Священным Писанием и парой солдат. Как вломились - так и замерли на пороге. У Бенедикта челюсть отвисла и затряслась, а волкодавы попятились - детки перепуганные. Меня заколотило от ярости. - Брат Бенедикт, - говорю, - ад разрази! Уберите отсюда мертвеца, в конце концов! Сколько можно сопли сосать?! Вы его отпевали или нет? А Бенедикт посмотрел на меня беспомощно, как девушка на расстегнутую ширинку, и промямлил: - Ва-ваше высочество! Я же не экзорцист! А в тело же вселились демоны, это же очевидно! И никто из них даже не подумал приблизиться к Жерару. А Жерар пялился на меня, как Страшный Суд. Молча. Чуть-чуть покачиваясь, как пьяный. - Бенедикт, - говорю, - мне наплевать. Уберите труп, а то я за себя не ручаюсь. Вы духовник или нет? Он вздохнул, обреченно так, и запел. Волкодавы и бароны дружно подули через левое плечо и полезли за ладанками. Только Жерар даже не шевельнулся. Теперь и меня начало тошнить - мертвечиной воняло нестерпимо. Стивен выбил стекло в окошке, поглядел на меня виновато и говорит: - Воздух спертый, ваше высочество. А этой мертвой сволочи, Жерару, и на сквозняк, и на толпу, и на Бенедикта с его молитвами было очевидно плевать. Волкодавы переглянулись, и один сказал громким шепотом: - А если все встанут? Человек пятнадцать потеряли... Вот только этих разговорчиков мне не хватало! Я ему сказал ласково: - Если хоть кто-нибудь об этом узнает, я всех, кто в этой комнате присутствовал, прикажу повесить. За ноги. А внизу костер развести. Они заткнулись. Тихо стало, слышно, как на улице сверчок трещит, как Бенедикт бормочет и как у Альфонса зубы лязгают. А мне от злости было совершенно не страшно. - Ну вот что, святой брат, - говорю. - Если вы труп уложить не можете, тогда я сам пошел отсюда. Развлекайтесь с ним хоть до рассвета, а мне спать хочется. Обошел Жерара и вышел. Слышу, за спиной все замолкли. Обернулся. Жерар, эта дохлая тварь, эта падаль нечестивая, тащился за мной! Еле ноги тянул, припадал на бок, изо рта потекла какая-то дрянь - но не отставал. Волокся ровно в двух шагах от меня. И вонял. Я сел на койку Бенедикта - и труп остановился, пялясь на меня. Пламень адов! Я сжал кулаки - очень хотелось врезать Бенедикту по морде, наотмашь. Он отпевал, святой человек! Он - духовник или кто?! Это же не демон, не адская тварь, не чудовище! Просто беспокойный труп! Мой бывший вассал, зараза! Кругом языческие земли, кругом бесовщина! Тут же может быть все, что угодно - мы завтра начинаем поход вглубь Асурии. И первый же беспокойный мертвяк вызывает суету, мельтешню и нездоровые настроения! А если бы демон?! Вот если бы вправду демон?! Что бы Бенедикт запел тогда?! Впервые за все время, которое он мой духовник, я всерьез на него разозлился. Чем пить, лучше бы Писание почитал лишний раз! Бенедикт стоял за спиной мертвяка, гнусил, трясся, потел; Стивен вытащил саблю, но не осмеливался потыкать труп ее острием, а так - помавал в воздухе рядом с Жераровой спиной. Альфонс прислонился к косяку, зеленый, очень похожий миной на Жерара. А я вдруг понял, что этот труп так и будет за мной таскаться - вот тут и стало пронзительно жутко. Нестерпимо.