Корона, Огонь и Медные Крылья (Далин М.)

Часть 18

Мой обожаемый город встретил нас весело, и моя свита веселилась, но это веселье поутихло, когда открылись ворота Гранатового Дворца. Гранатовый Дворец существует одновременно и в городе, и вне его. Лаш-Хейрие вырастает из тела Красной горы, а кости и сухожилия, соединяющие его с горным хребтом - это и есть Гранатовый дворец, крепость, вырубленная в темно-красном камне, подобном на срезе сырому мясу. Сердце Города. Предание гласит, что Гранатовый Дворец воздвигался триста лет. Это ложь - династия Сердца Города существует гораздо дольше, а Дворец достраивают до сих пор. Легенды говорят также, что по тайным путям, начинающимся под тронным залом Светоча Справедливости, можно попасть на ту сторону гор. Это возможно, но я не знаю наверняка. Рассказывают еще - а при этом замирают от жути - что аманейе-тени, обитающие в глубоких подземельях под горами, заключили с родом Сердца Города тайный союз: Светоч Справедливости никогда и никому не позволит воспользоваться их переходами, ведущими в Город Теней, в темную бездну, недоступную для солнечных лучей - а Царь Теней поставляет Лучезарному юных бойцов, дабы они служили ему личной охраной. Это чистая правда. Отчасти именно из-за этого род Сердца Города и правит так невероятно долго. Оттого-то Гранатовый Дворец и считается в Ашури сакральным и в чем-то ужасным местом. Придворные должности передаются по наследству; чужак, попавший в этот странный и замкнутый мир, не имея врожденной сметки и привычек, выработанных еще в младенчестве, легко может пропасть или сойти с ума. Царевны, выходящие замуж за юношей из чужих стран, и царевичи, покидающие отчий кров ради подвигов и приключений, старательно делают вид, что им до слез жаль покидать родные стены; никто из них не признается, что сильнейшее из чувств в этот момент - облегчение выпускаемого на свободу узника. У Светоча Справедливости - обычно - три-четыре жены и сотня наложниц. Пара десятков царевичей, не говоря уже о девушках гранатовой крови, менее подверженных опасностям отрочества и дворцовым интригам, обычно доживает до совершеннолетия. Трон займет один. Мужчина. Старший. По праву первородства. Мои солдаты любят забавляться жестокой игрой. Они лепят на ниточку восковой шарик и запускают его в норку, где сидит скорпион. Скорпион приходит в ярость от такой дерзости, ударяет шарик жалом и прилипает - ловится, бедный смельчак. Таким образом мерзавцы ловят с полдюжины и выпускают их в глиняный горшок с дном, широким, но не слишком - а потом любуются ужасным побоищем. Скорпионы хорошие бойцы - не хуже царевичей из рода Сердца Города. Обычно остается один. Придворная игра отличается от скорпионьих боев тем, что уж совсем лишних можно отослать - или они сами уезжают, осознав, что у них вообще нет шансов ни на что, кроме смерти. Девушки в скорпионьих боях не участвуют - у них еще будет время после замужества. Иногда я задумываюсь о превратностях собственной жизни - и поражаюсь, что выжил в детстве. Это игры Нут, конечно. Я ведь рос без матери, меня некому было защищать. Вероятно, дело в том, что Светоч Справедливости благоволил ко мне, когда я был ребенком. Первый сын, плод сильной и довольно-таки греховной любви... Возможно, Лучезарному льстило, что он стал отцом демона. Именно из-за этого государь и отец мой поручил меня не любимой на тот момент наложнице, которая, разумеется, избавилась бы от меня при первой же возможности, освободив дорогу собственному сыну, а своей матери, моей бабушке и вдовствующей царице, госпоже Алмаз. Госпожа Алмаз была булатным клинком, закаленным в крови придворных баталий. Женщине она не доверила бы и погнутую латунную шпильку, не говоря уже о чем-то более серьезном. Не сомневаюсь, что ей случалось убивать; усомнюсь, что только посредством интриги. Иначе она не была бы матерью государя. Во мне она увидела забавную возможность. Вероятно, ей это тоже льстило: ее сын стал отцом демона. Она решила, что у меня есть некоторые перспективы, взяла меня под защиту и принялась воспитывать. Госпожа Алмаз точно знала, что темная сторона Гранатового Дворца - чрезвычайно опасное место, где у меня гораздо больше шансов на довременную смерть, чем на ашурийский престол. Поэтому девиз ее воспитания звучал так: "Можешь рассчитывать только на отца и меня, а доверять только нашим солдатам, пока не имеешь собственных". Поэтому моими первыми товарищами по играм были юные тени, а в более зрелом возрасте - бойцы из дворцовой охраны. Братья должны бы были стать мне смертельными врагами, если бы не тень по имени Чши, старый боец, преданный Лучезарному, как пес. Его сыновья-близнецы, мои ровесники, отлично объяснили мне, что такое дружба и братская любовь; из-за них мой характер несколько растерял цельность. Вместо того, чтобы убивать ради власти, я начал сторониться родни; это уронило меня в глазах госпожи Алмаз и, подозреваю, дало возможность некоторым упорным интриганам настроить Лучезарного против меня. Но уже не в детстве. Поэтому я еще топчу этот берег. Я был бы счастлив и удовлетворен без меры одним разрешением лично приносить Лучезарному вести. На то, чтобы постоянно жить при особе Светоча Справедливости, особенно сейчас, уже попробовав благословенной свободы, и особенно с Яблоней и сыном, не просто уязвимыми местами, а настоящими сквозными дырами в моей броне, я совершенно не претендовал. Я привык любить государя моего отца на расстоянии. Я порадовался бы, слегка сократив это расстояние - но не уничтожив его совсем. Яблоня, любящая весь мир подзвездный и всех людей на свете, так улыбалась, что мое сердце кровоточило - она не годилась для той тихой войны, которая велась в здешних женских покоях. Молния понимала больше, ее ведь привезли именно сюда из родного дома, она прожила здесь несколько лет - по дороге мы с ней даже переглянулись пару раз. У меня вдруг появилось необычное и приятное чувство, что Молния по какой-то неисповедимой причине, может, из парадоксальной дружбы с Яблоней, вдруг решила стать моим союзником. Евнух Яблони оказался более разумным ребенком, чем я думал: он улыбался одними губами, а оглядывался настороженно. Дурачка обманет показная радость и придворная пышность; умница учует за резными решетками, цветными коврами и драгоценными витражами обглоданные кости своих предшественников. Мальчик мог претендовать на должность смотрителя покоев Яблони - высокую не по летам. Я ему доверял. Старуха Сейад стала мне лишней парой глаз, а может, и не только, как знать? Хорошо жилось в Каменном Гнезде - мои люди в нарушение всех приличий ходили всюду и контролировали все; здесь, в моем родном доме, у моих бойцов-птиц было до тоски мало прав. Волей-неволей возложишь избыточные надежды на шаманку! Если бы я еще мог приказать остаться с Яблоней своему Кериму... Моя свита тем временем проехала ворота и оказалась на площади, мощенной темно-красными каменными плитами. Статуя Нут в три человеческих роста, укутанная в покрывало из тканого серебра, опирающаяся на спины двух каменных ирбисов, возвышалась в центре площади, окруженная бьющими из каменных чаш фонтанами - а саму площадь окружали горные стены, превращенные во флигеля дворца, вырубленные в камне. Вокруг фонтанов толпился служилый люд. Дворцовая челядь рассыпала розовые лепестки под копыта коней; стражники-люди, изображающие царскую охрану у ворот, гремели щитами, а музыканты били в барабаны и трубили в рога. Мою свиту торжественно встречали родственники. Старший из моих братьев, бедняга-Орел, родившийся лишь на месяц позднее меня и оттого ненавидящий меня особенно истово, улыбался сердечной улыбкой и низко поклонился, придержав стремя моего коня. Остальные уцелевшие братья, шестеро бойцов с лицами спокойными и веселыми, изображая вассальную преданность, стояли чуть поодаль, склонив головы, поднимая их лишь для того, чтобы показать восхищенные улыбки. Младший, Июль, хорошенький мальчик, которому еще не исполнилось и двадцати, с кроткими глазами и лисьим носиком законченного лжеца, просиял, преклонил колена и крикнул по-детски звонко: - Какая радость видеть тебя с матерью твоего сына, Ветер! Гранатовый Дворец ждал этого дня много лет! - И как прекрасна вторая царица! - подхватил Орел. - Никто никогда не видал у женщины глаз прекраснее - узришь и поверишь в легенду о женском взгляде, сжигающем города! - И сердца, - добавил Туман, рубака с парой роскошных сабельных шрамов на лице, средний братец без шансов. - Светоч Справедливости ждет тебя, Медное Крыло. Вместе с нею. Гранатовый Государь надеется узреть ее золотой локон из-под платка - все знают, что твоя младшая госпожа превосходит красотой дев, танцующих на месяце! И все рассмеялись. Такая безобидная фривольность. Родственная встреча. Мне пришлось улыбаться самым трафаретным образом. - Ты вырос, Июль, - сказал я ласково. - Я помню тебя малышом, мы давно не видались. Орел, ты льстишь красоте моей второй жены - она бледная чужеземка, и роды обезобразили ее. Она показалась бы тенью на стене рядом с любой из твоих наложниц... Ты все такой же весельчак, Туман, но боюсь, что встреча со мной, ничтожным демоном, и с девкой из-за моря не принесет Лучезарному радости. Братья примолкли. - Кху, - запнулся Орел. - Ветер, ты боишься, что слова твоих родных братьев нанесут рану душе твоей жены? Как можно? Ты веришь в сглаз? - Я трус и перестраховщик, - сказал я с самой нежной улыбкой. - Я суеверен и мнителен, вдобавок уже отвык от изящных и возвышенных придворных речей, целыми днями болтая с солдатами-птицами, разнузданными и неотесанными. Мои бойцы спешились и конюшие Светоча Справедливости увели коней; прислуга женских покоев, сияя золотым шитьем, гранатами в ушах и на шее и бриллиантами в перстнях, подсунулась помочь моим наложницам спуститься с повозки. Женщины выглядели польщено, но Молния и маленький евнух, не подпустив здешних близко, сами подали руки сперва Сейад с младенцем, потом - Яблоне, и встали с двух сторон от них, как стража. - Лучезарный ждет, - напомнил Туман. - Ты собираешься отправиться в покои Светоча Справедливости со всей своей свитой? - живописно поразился Орел. - И с шаманкой? - Да... - сказал я сколь возможно рассеянно. - Она - нянька моего сына. А что? Орел пожал плечами и сделал рукой приглашающий жест, а его рабы распахнули перед нами резные створы дверей в покои Лучезарного. На широчайшей лестнице лежал раскатанный алый шелк. Я ступил на него, Яблоня и Молния пошли за мной мелкими шажками, так, будто долго репетировали этот выход; Сейад, укутав дитя чуть не с головой, семенила сзади точно так же, а евнух Одуванчик брел рядом с Яблоней и глазел по сторонам, как деревенский мальчишка. Дворня отца тихонько хихикала у меня за спиной - это мне понравилось. В тот момент мне хотелось бы казаться смешным, а не опасным. Успею побыть опасным, услышь, Нут! Мне и без того было неуютно и неприятно оставлять моих птиц. Только нежелание пугать Лучезарного и усугублять положение заставило меня расстаться с бойцами - в этих коридорах, в одиночку, все время чувствуя всем телом сквозняки потайных ходов, я каждый миг невольно ждал удара в спину. Темно-красный резной камень стен, шелково-гладкий, как яшма, с золотыми врезками, освещенный лампами в виде тюльпанов, источавшими золотистый свет и нежный запах курящихся благовоний, темно-красный камень пола, прикрытый великолепными коврами, то винного, то алого, то индиго-синего цвета, в извивающихся ветвях сложного узора... Прекраснейший из дворцов, кажется, пропитался кровью насквозь - глядя на это кровавое великолепие, об этом было трудно не думать. Я шел, ощущая спиной беззащитность своих женщин, проклинал дворцовый этикет, запрещавший пропустить их вперед, и слушал шаги и болтовню братьев, сопровождавших мою свиту, вытянутый в струну тревогой - но напряжение резко отпустило, когда холодные полубесплотные пальцы скользнули по моим щекам справа и слева, спереди назад. Их отец служил Светочу Справедливости, но они без разрешения служили мне, мои бесценные друзья - и они сумели идеально дать понять, что контролируют обстановку. "Нас, как прежде, двое, - сказали они молча. - Мы по-прежнему тебя любим. Мы присмотрим за женщинами и малышом, не беспокойся". Принцу, с тех пор, как он стал взрослым, откровенно говоря, не полагалась бы такая охрана. Лучезарный давным-давно отозвал старика Чши; кто бы поверил, что теней-воинов и наследного принца может связывать детская дружба? Услышав слово "дружба", мои братья расхохотались бы до слез - но мы же не люди, я и близнецы. Я - аманейе, нежить, и они - аманейе. Мы, чудовища, попытаемся общими силами постоять за себя и за своих любимых в жестоком мире людей. Тронный зал сиял и горел в свете тысяч свечей золотом и рубинами. Это золото и эти камни никогда не видели солнца; пещера дивной красоты и сказочного богатства, вырубленная глубоко в горе - вот что такое был этот зал. Сановники Светоча Справедливости стояли на коленях у его трона, касаясь пальцами пола - раззолоченная свора. От теней-стражей в зале веяло погребным холодом, несмотря на море открытого огня. В низком и глубоком кресле восседала госпожа Алмаз, древняя, как мумия, высушенная горячим песком. Золотая парча одеяния оставляла открытыми только старчески мутные глаза, полоску пергаментной кожи на лбу и коричневую тонкокостную кисть руки в рубиновых перстнях, придерживающую покрывало. Над госпожой Алмаз возвышался Лучезарный - сидящий на троне из резного, яркого, как огонь, сердолика. Золотая парча, шитая рубинами, тяжелая, как стальные доспехи, золотой венец в рубиновом огне, хрупкие золотые цепи, сковывающие перстни с рубинами на царственных дланях, завитая позлащенная борода и позолота на веках и скулах придавали Светочу Справедливости величественность храмовой статуи. При взгляде на него правильные подданные, вероятно не могли думать в категориях "обрюзгший усталый мужчина на пороге старости" - они думали "Лучезарный", "Владыка Мира Подзвездного" и "Столп Вселенной". Братья преклонили колена; я поборол порыв подойти к отцу и поцеловать его руку - не знал, как он воспримет это. Госпожа Алмаз подняла на меня набрякшие веки без ресниц, вызвав у меня приступ жалости - моя бабушка, выкованная из закаленной стали... - Явился, Ветер? - спросил Лучезарный глухо и хмуро. - Жить для тебя, умереть за тебя, государь и отец, - сказал я, взяв прах от его ног. Кажется, свита отца сочла, что эти ритуальные слова прозвучали дерзко. - Эта маленькая родила тебе сына? - спросил он. Его лицо почти не двигалось. - Да, Светоч Справедливости, - я поклонился снова. Мне мучительно хотелось повернуться к нему спиной и обнять Яблоню - ей, очевидно, было отвратительно от этой пещерной тяжести приема. - Он - с хвостом? - вдруг резко спросила госпожа Алмаз. Сановники вздрогнули. - Кто? - спросил я машинально. - Твой ребенок! С хвостом он, Ветер? - Да, он - птица! - сказал я так, чтобы расслышали все в зале. - Он, Огонь, мой сын - птенец аглийе. И он - твой правнук, госпожа Алмаз. И внук Лучезарного. И демон на четверть. А теперь я готов услышать любые слова в ответ. Светоч Справедливости опустил глаза. Раскаивался ли он в этот момент в любви к моей матери? Ко мне? Враждебность источали пол и стены. И тут я услышал за своей спиной тоненький голосок Яблони: - Лучезарному позавидовали бы все цари моей земли! Его сын - повелитель стихий, и внук будет повелителем стихий! Все присутствующие на церемонии затаили дыхание, уставясь на сумасшедшую девчонку, а она подошла ко мне, прижимая к груди малыша, и за ней, шаг в шаг - ее евнух, такой же безумный мальчишка, как и его госпожа. Только Яблоня улыбалась, я видел улыбку в ее блестящих глазах, а евнух определенно был готов драться с царской стражей, если им вдруг отдадут приказ наказать мою бесцеремонную жену! Наверное, я выглядел так же, как этот бедолага - во всяком случае, думал абсолютно то же самое. - Что ты говоришь, женщина? - спросил Лучезарный потрясенно. - Ой, - пискнула Яблоня и рассмеялась, а потом отвесила свой нелепый танцевальный поклон, показав крохотную вышитую туфлю из-под плаща. - Ой, мне так стыдно! Я поставила своего драгоценного мужа в неловкое положение и заподозрила Лучезарного в том, что он не рад видеть внука! Дурочка я... На угрюмом лице Светоча Справедливости мелькнула еле заметная тень улыбки - и Яблоня немедленно ее заметила. - Лучезарный не сердится на меня, глупую? - спросила она наивно, и я вдруг понял, в чем заключалась ее игра, отчаянная, рискованная и великолепная - истинно по-женски изощренная. - Взгляни-ка на государя и своего деда, господин мой Огонь, - и повернула младенца личиком к трону. - Посмотри, чей ты внук, прекрасное дитя! - залепетала с тем безотчетным и веселым восхищением, какое всегда слышится в речи счастливых матерей. - Твой дедушка - сам Светоч Справедливости, величайший из царей! Ты видишь, сердечко мое? Сановники отца смотрели на Яблоню расширившимися глазами - а я обнял ее за плечи и притянул к себе. Яблоня прильнула ко мне всем телом - я почувствовал, как она мелко дрожит от напряжения, но не было времени умирать от нежности. - Я прошу Лучезарного простить мою младшую жену, - сказал я, улыбаясь так смущенно, как только сумел. - Она - царевна северной страны, не знает приличий и порядков, из любви к внуку Лучезарного и из восхищения им самим делает невольные неловкости... Кажется, Светоч Справедливости хотел что-то сказать, но его прямо-таки перебила госпожа Алмаз. Ее резкий голос пресек перешептывание сановников и моих братьев, заставив всех оглянуться: - Ну вот что, да услышит государь, - сказала она. - Пока я жива, они под моим покровительством, что бы тебе ни говорил этот болван Сумрак. Они стоят больше, чем твой Сумрак и прихвостни Орла вместе взятые. Ай да девчонка, совсем как я в молодости... - Ты обдумала свои слова, матушка? - спросил Светоч Справедливости. - Это мой Ветер, - сказала госпожа Алмаз. - Мой внук и его женщина. Я высказалась. Яблоня вывернулась из-под моей руки, подбежала к креслу госпожи Алмаз раньше, чем кто-то из людей опомнился, преклонила колена рядом с ней и поцеловала ее пергаментные пальцы. - Я подтверждаю все до последнего слова, - сказала госпожа Алмаз торжественно, кладя ладонь на головку Яблони. - Государь, ты позвал меня сюда, дабы получить мою помощь в семейном деле - получи. А в прочих делах, вроде политики и войны, мужчинам да позволено будет делать любые глупости. Светоч Справедливости некоторое время раздумывал, глядя на меня скептически, но когда его взгляд падал на Яблоню, усевшуюся в ногах госпожи Алмаз и воркующую с младенцем, его лицо невольно смягчалось. Челядь напряженно ждала. Я ощутил спиной, что сзади встали близнецы, защищая меня от стрел; я уже прикидывал, как лучше закрыть собой Яблоню, когда Лучезарный вздохнул и произнес: - Ну что ж... Быть по сему. Мы выиграли первый общий бой в этих стенах.