Уж замуж невтерпеж

XXVI

        — Только будьте осторожнее, ей нельзя волноваться...
Приятный женский голос доносился как будто бы издалека, словно эхо, разносившееся из глубин леса.
Джин осторожно открыла глаза и увидела перед собой белоснежный потолок. От яркого света она зажмурилась.
Где это она? Ах, да, в какой-то больнице. И каждый день для неё здесь – словно день сурка. Каждый раз ей приходилось вспоминать, что было днём ранее, но, признаться, сейчас этот процесс стал несколько легче. Некоторое время назад она никак не могла запомнить, что лежит в больнице, не говоря уже о лицах и именах медсестёр.
Однако буквально вчера Джин вспомнила, что у неё есть дочь.
Дверь палаты со скрипом отворилась, и женщина повернула голову: на пороге стояла девушка со страниц журнала, который ей вчера принесла услужливая медсестра. Джин улыбнулась.
Волнистые каштановые волосы ниже плеч, чуть вздернутый короткий нос, тонкая линия губ... Да, это точно она.
Джин не могла вспомнить ее имя, но, как только увидела это лицо, в мозгу что-то щёлкнуло – будто бы вся жизнь пронеслась перед глазами. Голова тогда немного заболела от переизбытка информации, но расставаться с этой болью женщина не планировала.
За вечерним обходом она спросила медсестры о своей дочери. Та вся переполошилась и повела Джин к старшему врачу. Оказывается, у неё не только дочь есть, но она ещё и оплачивает лечение здесь, да и регулярно навещает.
Никакие визиты Джин, разумеется, не запомнила.
Гермиона мялась на пороге, переступая с ноги на ногу и абсолютно не зная, что делать и что говорить.
— Привет... мама, — наконец робко выдавила она, присаживаясь на край кровати. Дурацкий белый халат для посетителей то и дело спадал с плеч и приходилось его придерживать. Это только в фильмах к актерам эти халаты приклеивают.
— Здравствуй, — отозвалась Джин. Свой же голос показался ей чужим. Эта девушка смотрела на неё испуганно, широко распахнутыми глазами. Женщина невольно сравнила их с оленьими. Всегда сама хотела иметь такие, но они достались дочери от мужа... От мужа? — Я... Прости, у меня небольшие проблемы с памятью, я часто путаю вещи...
Гермиона покачала головой.
— Все отлично. Врачи это исправят. Главное, что ты начинаешь... вспоминать.
— Оно иногда накатывает, словно, волна, — Джин пожала плечами. — Смывая старое и навевая новое. Мне кажется, что моя голова не способна уместить в себя все это...
— Нет, так нельзя говорить, — возразила Гермиона. — Воспоминания – это тот минимум, что мы должны сохранить. Никто не помнит все подробно, все помнят... моментами.
Джин задумалась. Нет, все же, она совершенно не чувствовала себя матерью этой девушки. Как будто старая знакомая пришла поболтать, но не более того.
— Да, наверно. Медсестры мне вчера принесли какой-то журнал. Я увидела тебя на обложке, и я почувствовала, как приливает новая волна. Такая вспышка отдельных моментов. Я тогда и сказала медсестре, что у меня есть дочь.
Гермиона молча слушала. Мать делилась с ней какими своими впечатлениями, открытиями, новыми ощущениями, но во всем этом не было былой теплоты. Гермиона чувствовала, как родной ей человек больше не ощущает себя таковым. Не думает о Гермионе, как о «родной». Буднично ведёт с ней разговор, как с какой-нибудь мимо проходящей медсестрой.
Но это лучше, чем было раньше. Также больно, но лучше.
Джин наконец вспомнила, что у неё есть дочь. Точнее, не совсем вспомнила, скорее, предположила. Но раньше Гермионе приходилось ещё и объяснять, кто она и зачем она сюда вообще пришла.
— Я читала, что ты выходишь замуж, — все так же буднично продолжила мама. — Видела фотографии... Только вот не помню, рассказывала ли ты мне...
Гермионе хотелось закричать. Перед ее глазами была совершенно другая женщина, чужая и далекая. Ей было все равно на предстоящую женитьбу дочери, как и на фотосессию в журнале, как и на саму Гермиону. Она едва понимала, почему здесь находится, и могла лишь предполагать, почему ее держат в больнице.
— Да, — наконец выдавила девушка после затянувшейся паузы.
— Молодец, — Джин кивнула. — Главное, чтобы он был хорошим человеком.
— Он... хороший, — пусть лучше будет так, чем она расскажет, как все есть на самом деле, и снова уловит безразличный взгляд. — Даже очень. Мы познакомились давно, но тогда я о нем ещё ничего не знала.
Джин улыбнулась.
— Ты его приведёшь сюда?
— Что?..
Гермионе показалось, что она ослышалась. Малфоя? Сюда? Как такое можно было допустить?
Женщина заметно стушевалась.
— А что? — смущенно спросила она. — Это проблема? Он сейчас заграницей? По работе?
«Единственная граница, которую этот хорёк пересёк — граница разумного», — Гермиона хмыкнула. Но вслух, разумеется, ничего не сказала. Во-первых, мать не поняла бы. Во-вторых, медсестра просила не беспокоить миссис Грейнджер.
— Нет-нет, что ты, — девушка выдавила из себя подобие улыбки. — Просто... это так внезапно. Я у него узнаю, когда он сможет.
Где-то в глубине души хотелось, чтобы, когда Джин увидела Малфоя во всей красе, она его выгнала под зад ногой, защищая свою маленькую девочку. Но Гермиона понимала, что это невозможно.
— Спасибо, — женщина откинулась на своей кровати. — После того, как я увидела его на обложке, мне захотелось узнать, а такой ли он красивый в жизни...
«Браво, — угрюмо подумала Гермиона. — Только не хватало, чтобы у меня мама жениха увела».
Папа лежал в соседней палате, но с ним все было ещё сложнее. Он находился будто бы в состоянии летаргического сна, и пока было не понятно, отчего он не просыпается, несмотря на то, что все органы функционировали исправно. Но с ним было спокойнее... Ему Гермионе хотя бы не приходилось рассказывать об истории своего рождения.
— Я его обязательно приведу, мама, — Джин чуть заметно поморщилась, услышав последнее слово. Но Гермиона сделала вид, что ничего не заметила.
Она уже привыкла.