Уж замуж невтерпеж

XLIX

        «Это, наверно, какая-то ошибка», — то и дело всплывало в голове, пока Панси стояла в приемной Аврората, сжимая в руках пергамент с подтверждением о встрече. Секретарь что-то быстро строчил в ведомости, временами поднимая глаза и задавая глупые очевидные вопросы. Панси терпеливо на них отвечала, но мысленно считала до ста, прикладывая неимоверные усилия, чтобы не сорваться.
Нервы были натянуты до предела, и она не знала, сколько пройдет времени, прежде чем ее снова накроет волна паники.
Так странно было выслушивать мать тогда. Панси и не задумывалась тогда, насколько абсурдна была ситуация, и насколько сама девушка была оторвана от дел своей семьи. И отец, и мать, и даже Алойз вели за ее спиной какую-то теневую игру, пока Панси плела свои глупые интрижки в школе и доставала гриффиндорцев-первокурсников. Она думала, что видела все, пережив Вторую Магическую войну, но, Мерлин, как же она была слепа. Она не видела ничего, что творилось у нее прямо под носом. Она могла лишь догадываться, почему сбежал брат; она впервые сделала что-то по-настоящему по-своему, когда уболтала Блейза на эту глупую липовую помолвку. А Малфой ведь наверняка все знал. Все, до самого крошечного факта, и смеялся в тайне над Панс, пока та свирепела от несправедливости судьбы и указов матушки.
— Вы не находитесь под Империо?
Она вобрала побольше воздуха в легкие и задержала дыхание, продолжив считать.
Сорок шесть, сорок семь...
Они издеваются?
— Конечно же, нет, — Панси криво улыбнулась.
Она была так занята удерживанием контроля над собой, что не заметила, как позади скрипнула дверь и раздались гулкие шаги.
— Джей, она ко мне, все отлично, — аврор кинул на рабочий стол секретарю какой-то конверт и взял Панси под локоть.
— Сэр, безопасность есть безопасность, — важно извлек секретарь, но со своими глупыми вопросами закончил, выбросив пергамент с записями в мусорное ведро.
Этот его жест чуть не заставил Панси сорваться.
Нет, это он серьезно?
Девушка вырвала свой локоть из цепких рук Алистера и сама проследовала вперед, едва ли представляя, где находился его кабинет и куда нужно идти. Но Портер больше к ней не прикасался и лишь бесшумно следовал позади, изредка подсказывая, в какую сторону следовало повернуть в этом коридоре бесчисленных дверей.
Когда они были на месте, аврор закрыл за ними дверь на ключ и легким движением волшебной палочки наложил заглушающее заклинание.
Панси прошла вперед, осматриваясь. Она не решалась начать первой разговор. Не знала, как.
Как ей стоило к нему обращаться? Господин аврор? Мистер Портер? Алойз? Брат?..
Этот человек внешне не был ни капли похож на ее дорогого братa. Мужчина эксцентричной наружности, с беспорядочно отросшими вьющимися волосами и татуировкой на шее, плохо скрываемой черным тонким шарфом. Да как его вообще в Аврорат-то пустили?
И, напротив, Алойз: сколько Панси помнила, одетый вечно с иголочки, с превосходным чувством стиля, возможно, слишком изящный и утонченный для мужчины. Когда Панси была маленькой, брат часто подбирал ей одежду для бесчисленных светских вечеров, устраиваемых матушкой. Он вызывал у нее восхищение. Сама Панси была на удивление непоседливой. Она предпочитала удобную одежду красивой и не способна была даже волосы красиво заплести. И тогда на помощь всегда приходил брат. Нет, не мать; Элоиза не проводила с Панси много времени, даже в далеком детстве.
— Я... не так представляла себе эту встречу, — наконец произнесла девушка, поддавшись ностальгии.
— Да, я тоже, — признался Алойз-Алистер, присаживаясь прямо на стол. Он попытался улыбнуться ей, но получилось неловко: Панси отвела взгляд, не в силах улыбнуться в ответ. — Хотя, я знал, что Элоиза отправит именно тебя. Давит на больное, так сказать.
«А на больное ли?» — хотела она спросить, но промолчала. Той связи, что когда-то связывала брата и сестру, она не чувствовала ее. Эта связь истончилась и со временем оборвалась. По крайней мере, так твердила себе Панси, в то время, как в голове все еще крутились те же самые вопросы, что и семь лет назад.
— У нее не было иного выхода. И у меня, — они все знали, что эта чертова папка способна утащить на дно не только Элоизу, но и Панси. Алойзу было все равно: его новая личина скрывала все. Панси не удивилась бы, опубликуй Алойз все прямо сейчас. Он заработал бы славу и известность, а мать села в Азкабан. Это же то, чего он так добивается, неправда ли?
Но вместо того, чтобы что-то сказал в ответ, аврор глубоко вздохнув, и, достав папку из какого-то ящика на своем столе, протянул ее Панси.
Не веря своим глазам, она потянулась к папке рукой, но Алойз в последний момент поднял ее выше, чтобы девушка не смогла ее достать.
— Что, замуж выходишь? — лукаво протянул мужчина, меняя тему и с искренним озорством в глазах наблюдая, как меняется лицо сестры.
— Да, — осторожно ответила Панси, не желая упоминать тот факт, что помолвка фиктивная.
— Прости, что доставил тебе столько хлопот, — он снова стал серьезен. Алойз ненавидел себя за эту свою выходку. — Мое преследование миссис Забини было обусловлено не только жаждой правосудия.
— Ты хотел заставить их разорвать помолвку, — опередила его девушка, кивая. — Но вместо этого сделал союз еще крепче. Но... почему?
Алойз рассмеялся.
— А это... уже неважно. Комплекс старшего брата, — только и ответил он. Теперь он знал наверняка, что никакого проклятья черной вдовы в природе не существовало, а даже если и существовало, то на семействе Забини его точно не было. Он читал материалы дела; Панси была в безопасности.
— Ты... странный, — смущенно бубнит Панс, когда папка с документами наконец ложится ей прямо на выставленные вперед ладони.
Алойз снова смеется. Ему обидно за то, каким трусом он был, и за то, что он встретился с сестрой слишком поздно. Он был всегда рядом, поблизости, вернувшись в Англию еще до начала Второй Магической войны. Но наблюдать издалека — это совсем не то, в сравнении с тем, что Панс, его маленькая Панс стояла сейчас прямо перед ним и смешно дулась, продолжая задавать глупые, никак не относящиеся к делу вопросы.
— Теперь, когда все разрешилось, ты вернешься к нам, Ал? — решается спросить она, пряча глаза и боясь ответа, который не заставил ждать.
— Нет, — Алойз качает головой. В чужой личине ему душно, но он пока не может вернуться к себе. — Мне... нужно уехать. На время. Подумать. И перестать наконец-то гоняться за призраками.
Последняя фраза вызывает у Панси недоумение, но она больше не спрашивает. В конце концов, на самый главный вопрос уже дан ответ. Но она не расстраивается, она все понимает.
— Ну, тогда... не забывай писать письма, — она выдавливает из себя улыбку, и у нее получается прекрасно.
Она всегда его понимала.
— Буду ждать в гости, — он игриво ей подмигивает, и в этот момент, лишь на секунду, Панси видит сквозь мощный морок не чужую личину, а Алойза Паркинсона.

В просторной столовой открыты нараспашку все окна, пропуская в помещение свежий воздух летних цветов. Гвендолин неуемно чихает, но не желает закрывать окна. Она не хочет, чтобы лето незаметно прошло мимо.
Блейз сидит рядом. Теперь, когда все позади, ему дышится легче. Экзамены прошли, и он теперь, не торопясь, может спокойно поразмыслить о будущем. Когда они с Панс объявят в прессе, что свадьбы не будет.
Наверно, это упростит его задачу в разы. Но гложущего его изнутри счастья Забини не испытывал. Еще каких-то полгода назад он себе и представить не мог, что пойдет под венец с Паркинсон, а теперь не мог представить то, что не пойдет.
Подливала масла в огонь матушка, нет-нет, а то и дело восхищаясь предстоящей церемонией. Блейз, скрипя зубами, кивал и улыбался, но ее напускная радость его ужасно раздражала.
— Мы с Элоизой думаем, что лучше всего в свадебном букете будут смотреться лилии, — завела опять свою песню Гвендолин. — Я предложила сорвать их в нашем саду; этим летом они расцвели необычайно крупными и красивыми. Да и символично это будет, а ты как думаешь?
Блейз не думал о лилиях.
— Ма, — он вздохнул, откладывая в сторону столовые приборы и запуская руки в волосы, взлохмачивая их. — Не будет никакой свадьбы.
Он все равно должен ей сказать об этом. Так чего тянуть?
Улыбка сошла с лица женщины, уступив место удивлению.
— Что? Блейз, но почему? Вы снова поссорились? Я прекрасно знаю о твоих чувствах к Панси, так почему?..
Он скрипит зубами. Ненавидит, когда люди вокруг него притворяются идиотами.
— Ты прекрасно знаешь, почему, — его голос звучал предельно ровно. По крайней мере, ему этого хотелось бы. — Я не могу подвергать Панси опасности. Это проклятье черной вдовы... Ты же знаешь, что оно может быть и на мне тоже, не так ли? Мы не можем так рисковать...
По ушам бьет оглушающая тишина, вдруг прерываемая тонким смехом Гвендолин. Она даже прикрывает рот рукой — леди не следует смеяться так заливисто и так громко. Блейз злится, но молчит; ждет, пока матушка объяснит, что же из его слов вызвало у нее такую волну радости и счастья.
— Блейз, дорогой, — наконец, подавив смех, говорит она. — Кто тебе сказал такую чушь? Какое еще проклятье черной вдовы?
Она вскакивает из-за стола так же быстро, как вспорхнула бы бабочка с цветка; Блейз следит за матерью искоса, слегка недоверчиво, но сердце уже вот-вот, да выпрыгнет из груди. В нем поселилась новая надежда. Надежда на то, что все домыслы и убеждения, которые терзали его с самого детства, растворятся в миг. Он страстно желал этого, пусть и не хотел подавать виду. Сложно сохранять злобную гримасу, когда мать так радостно и заливисто хохочет, протягивая ему какие-то листы. Забини присмотрелся.
Это была копия материалов недавно закрытого дела.
— Что? Зачем? — Блейз щурится, вглядываясь в чей-то размашистый почерк.
Гвендолин снова становится серьезной.
— Я не знала, стоит ли тебе показывать это, но раз такой случай...
И она начинает свой рассказ. Все то, что тогда сказала адвокату, скрепя сердце. Она обещала никому это не рассказывать, но те, кто взял с нее это обещание, уже мертвы.
— В свое время я не особо преуспела в развитии каких-либо... способностей. После смерти моего первого мужа и твоего отца у нас не осталось никаких способов заработка. Общественность требовала от нас занятия благотворительностью, а я едва сводила концы с концами, думая уже о продаже родительского особняка...
— О, что-то мне это напоминает, — саркастически заметил Блейз, припоминая события полугодичной давности.
Гвендолин грустно пожала плечами. Кормилица из нее вышла непутевая.
— И тогда... мне предложили первую сделку, — она замолчала, подбирая слова. — Это был богатый мужчина. Кроме денег у него не было по сути ничего. И у него обнаружилась смертельная болезнь.
— Твой второй муж, — констатировал Блейз.
— Да, — она кивнула. — Последние свои дни он хотел прожить в любви и заботе, а взамен обещал отдать все нажитое непосильным трудом. И почему-то он решил, что я отлично подхожу на эту роль.
— А я думал, ты его действительно любила, — вяло протянул ее сын, стараясь переварить полученную информацию.
— Так было не сразу, но... ты прав. Он умер не оттого, что женился на мне. На момент нашей свадьбы он был уже смертельно болен.
— И после первой успешной сделки, ты решилась на новую?
— Я никогда не предлагала, они приходили сами. В узких кругах знали о моем... так называемом «бизнесе». Это стыдно и позорно, но это так. В более широких кругах заговорили о проклятии черной вдовы.
— А мать Панси все знала, поэтому и не особо беспокоилась о судьбе своей дочери.
— Именно.
Снова повисла пауза. Это было не самое приятное известие, которое мать могла сообщить своему сыну.
Но Блейз... привык, что ли? За последнее время на него пролилось столько различного дерьма, что сейчас ему было просто безразлично.
За черной полосой всегда следует белая, а потому у Блейза была как минимум одна хорошая новость. Из которой вполне логично вытекала вторая.
Он не проклят. А значит, он может жениться на Панс.
— Спасибо, — он заставил себя улыбнуться, глотая паршивую горечь. Она пройдет. Как и чувство облегчения.
А счастье станется.