Несносный

Глава 36. Последняя.

"Мы хотим одного и того же". Сколько раз в жизни мне доводилось это слышать? И каждый раз говорят это с таким искренним убеждением, так проникновенно, душу вкладывая, в глаза заглядывая!..
Вот и сейчас: та же фраза, произнесённая эмоционально, громко, почти отчаянно. И глаза горят решимостью, и губы упрямо сжаты, и в напряжённом ожидании моего ответа тяжёлое молчание вновь разливается меж нами.
Мне много раз в жизни доводилось слышать о том, что я с кем-то там вроде как совпадающе чего-то там хочу. И ещё больше раз мне приходилось слышать именно это предложение, исходящее именно от этого мага.
Да сколько ж можно-то, а?.. Привычно вздыхаю и в очередной раз отрицаю:
– Нет, друг мой, – столь же проникновенно заглядывая в глаза лучшему другу, отвечаю я. – Прости, Рон, но это не так. Я не хочу обращать профессора Снейпа в флобберчервя, он и без того какой-то весь скользкий, склизкий и противный.
– О борода и подштанники Мерлина! – возопил красный от злости Рональд Уизли (то есть, самый разобычнейший Рональд Уизли после зельеварения). – Ну давай его хотя бы проклянём!
– Проклясть?.. – задумчиво и скептически тяну я. А потом заговорщически тяну Рона за рукав к себе и тихо спрашиваю: – Может, лучше обокрасть?
Всё ещё яростно пыхтящий Уизли, весьма правдоподобно изображающий Хогвартс-экспресс, вскидывает в удивлении брови, ненадолго задумывается и – соглашается.
– Ну вот и славно. Для пущего драматизма пойдём в полночь, – с энтузиазмом начал излагать план действий я. – И Драко с собой прихватим. Бьюсь об заклад, он ещё ни-ког-да не обворовывал собственного декана. Наверняка захочет попробовать.
Теперь пришёл черёд Рона скептически на меня смотреть.
– Рон, друг мой, ну ведь мы же хотим одного и того же, да?.. – немного мстительно произнёс я эту сакраментальную фразу.
Уизли усмехнулся и махнул рукой.
Той же ночью трое неизвестных пробрались в кабинет зельеварения и, в рамках программы "возлюби врага своего", осыпали розами всё, что только нельзя было осыпать (пол, парты и даже стены с потолком – всё романтично было украшено лепестками. Правда, отдельными местами (сиденьем на стуле преподавателя, если уж быть более точными), лепестки служили исключительно прикрытиями шипов. Ну да что я мог поделать? Возлюбить врага своего дело трудное, с первой попытки не всегда получающееся, да и любовь – она ведь штука коварная, иногда ка-а-ак ужалит в... куда-нибудь!.. так ведь никакими зельями не отмажешься!).
А на следующее утро побелевший от ярости Снейп, слишком занятый уничтожением "отвратительно похабных" розовых розочек и стиранием кривых кислотно-розовых же сердечек с комплиментами и восхвалениями его нескромной персоны, так и не произвёл должную проверку кладовой, в которой кое-какие ценные ингредиенты были незаметно подменены на точно так же выглядящие неценные.
***
Нельзя сказать, чтобы я был очень брезгливым человеком. Вообще, по-хорошему, можно даже сказать, что я всегда был не очень брезгливым человеком. Но даже совершенно небрезгливый человек всё-таки имеет право невольно поморщиться, когда ему приходится лазить по канализациям.
– Тьфу ты, гадость!
И не только поморщиться. Ругнуться себе под нос я тоже считаю, что имею полное право. В конце концов, я же при виде Его Величества Грязищи (потому как умалить такую грязюку до простой грязи у меня язык не поворачивается) всего лишь чертыхаюсь, а вон ту же тётю Петунию точно удар бы хватил.
Нет, в такие моменты я действительно понимаю, почему последователи этого человека борются за чистоту. Правда, как по мне, так лучше бы они начали свою борьбу откуда-нибудь отсюда и с грязью боролись сугубо моющими и чистящими средствами. Всё больше толку от них было бы, как ни крути.
***
Сложнее всего было дождаться, когда у профессора Дамблдора закончатся лимонные дольки и он, пользуясь выходным днём, отправится в маггловский мир пополнять оскудевшие запасы. (Ради такого дела пришлось всей гриффиндорской части наших ребят стоически приходить к нему каждый день в гости, болтать о том о сём, пить чай и планомерно сей запас опустошать. Да-да, всё-таки не зря в Гриффиндор шляпа отправляет именно безрассудных, самоотверженных героев).
Вообще, конечно же, можно было бы попробовать обойтись совсем без жертв: всего лишь прийти в гости самому, отвлечь внимание директора, постараться как-то подкрасться к Фоуксу, остаться с ним наедине минут на сорок... Но в этом плане зияло столько дыр, что просто дуршлаг.
Феникс при моём появлении приветливо курлыкнул и благосклонно позволил мне легонько погладить его по голове.
– Привет, давно не виделись. – Фоукс наклонил многозначительно голову и перевёл взгляд на мой карман. – Да-да, конечно же я не с пустыми руками. Угощайся. И, кстати, я никогда раньше не интересовался, но сейчас, думаю, самое время. Скажи, как ты относишься к сказкам? Не против, если я тебе одну расскажу? Не очень хорошую, довольно грустную, и очень, очень, прямо очень-очень-очень слезливую, если ты понимаешь, о чём я. – Феникс никак не дал понять, что понимает, к чему я не слишком ненавязчиво клоню, но и улетать он тоже не торопился, и потому я начал: – Давным-давно жили-были три брата...
***
Зелья, зелья, зелья и ещё куча зелий. Кроваво-красных, бурлящих, воняющих. От слишком высокой температуры под котлом всё варево было сплошь в пузырьках, лопающихся с мерзким звуком. И после каждого такого лопанья от котла поднималось одно ровное, аккуратное колечко серебристого дыма, которое нужно было ловить в склянки и скорее закупоривать, пока не улетучилось.
– А теперь – по часовой стрелке, – тихо шепнула Гермиона, и я услужливо стукнул по стрелке на часах. Грейнджер вздохнула, отёрла пот со лба и продолжила своё занятие.
Жарко, душно, дышать нечем. При работе с такими нестабильными зельями нельзя использовать магию. И кондиционер, и вентилятор, и даже простое "проветрить" тоже под запретом: они пустят насмарку все труды. Приходится чертыхаться, ворчать, что здесь жарко, как в аду, и – терпеть.
Зелья, зелья, зелья и снова зелья... Много отвратительных, мерзких, тошнотворных зелий. Много настолько отвратительных, мерзких и тошнотворных зелий, что поневоле начинаешь думать, что если Снейп хоть раз варил хоть что-то похожее, то совсем и не удивительно, что он вечно ходит злой как чёрт и грязный как трубочист.
Зелья-зелья-зелья, ещё и ещё, котёл за котлом... Господи, как же меня от них уже тошнит.
***
– Мы хотим одного и того же.
В который уже раз, в который? От этой фразы меня тошнит примерно как от зелий и уверений, что всё всегда делается сугубо ради моего же блага. Впрочем, нужно отдать Владиславу должное: он не пытается, заливаясь соловьём, тянуть время в надежде, что окутавшие нас дымные кольца развеются, не пытается снова затуманить мой разум чарами, не пытается вырваться из треугольника и не рычит в ярости от того, что не получается, как делает тот же Волдеморт. Вампир только смотрит на меня долгим, проникновенным взглядом, и ждёт ответа, ждёт, что будет дальше, ждёт – благо, ждать осталось недолго: ровно в полночь всё окончательно разрешится.
"Мы хотим одного и того же"... Хм... Действительно?.. Или всё же?..
У меня есть немного, действительно совсем немного времени, до того момента, как часы пробьют полночь. Полночь, полнолуние – и 4 мая, день, в который вся нечисть входит в полную силу. Всё вокруг нас троих просто вибрирует от магии, насыщенной, густой, осязаемой. Магия тяжёлая, вязкая, и... скажем так... не самая светлая. Я заковал нас в треугольник кольцами дыма, и, чтобы ни капли силы не просочилось наружу, по окружности стоят ребята. Они сжимают ладони, их трясёт от необходимости не пропускать за круг ничего, но ритуалы, зелья, заклятья – они помогли, и сейчас у меня есть время. Совсем немного, чтобы в первый раз за практически всю мою жизнь подумать здравым рассудком и незатуманенным ничем разумом, и сделать выбор.
"Мы хотим одного и того же"... Хм... Обычно я, как самая разнастоящая собака Павлова, рефлекторно спешу отбрехаться, что, конечно же, это не так. Но на этот раз, глядя на напряжённого, застывшего Владислава, я пожимаю плечами и признаю:
– Возможно.
Ведь да, пожалуй, мы действительно хотим одного и того же.
Но хотеть одного и того же можно совершенно по-разному.